– Я устала слушать ваши нравоучения, профессор. Моя работа – это будущее, а вы мне про мышей рассказываете. Я скормлю ваших мышей своей крысе. Мне нужны дикие. Мне необходимо продолжить эксперимент. На людях. Раздобудьте мне их. Директор вы или викарий?
С этими словами рассерженная Анабель захлопнула дверь перед лицом профессора Шульца.
Профессор поднял руку, чтобы постучать в дверь кабинета своей грозной помощницы, но услышал из-за дверей:
– Разговор окончен, профессор. Будьте мужчиной. Наука не терпит слабаков.
Профессор раздраженно развернулся и пошел к себе, постукивая тростью и бормоча:
– Вздорная девчонка, ничего не хочет слышать. Надо что-то с ней решить. Выгоню из лаборатории к чертовой матери… – и сам усмехнулся, представив себе как он, семидесятилетний старик, замахивается на Анабель своей тростью и выгоняет эту чертовку из лаборатории, – Придется солдат вызывать. С ней иначе не справиться. Староват я уже для боевых действий.
Дверь за спиной профессора распахнулась. Анабель Шторм стояла на пороге. Видимо, она уже начала переодеваться, но не смогла сдержаться и снова вернулась к спору.
– Послушайте, профессор, дело ведь не в моем упрямстве. Неужели вы не видите куда приводят ваши запреты? Посмотрите хотя бы на лошадей Корпуса…
Профессор со вздохом снова повернулся к своей ученице и отвел глаза от расстегнутой рубашки, которую Анабель не потрудилась придержать на груди.
– И что, по-вашему, не так с лошадьми, мисс Шторм?
– А то, что лошади фермеров вдвое жизнеспособнее! Я уже не говорю про то, что они сильнее и выносливее!
– Но они мутанты, Анабель! Мутанты! И люди – не лошади. При чем здесь вообще лошади?
– А при том, что вы оставляете Корпусу заведомо слабых животных, а сильных и здоровых называете мутантами и вышвыриваете из города или уничтожаете, что еще хуже.
– Мы должны стараться сохранить чистоту вида, Анабель. Разве это не правильно? Именно об этом заботились твой прадед и дед.
– Мутация, профессор, к вашему сведению – это способ вида приспособиться к новым условиям. Мне даже странно вам об этом говорить. Все вокруг мутировали. Дикие, птицы, насекомые. Я вчера видел стрекозу размером с голубя! Ее тоже нужно выгнать из города? Вы пытаетесь сохранить чистоту вида, который не может сохранить себя сам. В силу изменившейся среды. Из-за этого идиотского принципа лошади фермеров живут двадцать лет и даже больше, а лошади Корпуса, едва доживают до семи. А размеры, а сила или выносливость?
– Это неприемлемо, Анабель. Кто мы, чтобы решать, какими должны быть лошади… или люди? Ты берешь на себя ответственность Бога.
– Только если ваш Бог не справляется!
Профессор развел руками, повернулся и пошел к лестнице. Спорить с ней у него давно не хватало терпения. Впрочем, как и аргументов.
Анабель, еще немного постояв, махнула рукой и вернулась в лабораторию. «Он опять меня не понял. Ничего. У меня есть время» – успокаивала она себя, закрыв дверь.
Профессор с трудом спустился на два этажа по винтовой лестнице. Башня, построенная когда-то для лабораторий и первого университета, стояла на склоне горы и выглядела внушительно. Пять этажей, на каждом из которых теперь была одна лаборатория. Территория профессора на первом этаже, Анабель занимала пятый. Для профессора не было ничего мучительнее, чем эти бесконечные винтовые лестницы. Его колени просто отказывались понимать, зачем такому пожилому человеку идти на пятый этаж, чтобы выслушивать нотации этой упрямой скандалистки. Профессор остановился перевести дух у окна на лестнице. Спускаться, определенно, сложнее чем подниматься.
Анабель с раздражением переоделась в белый комбинезон. Швырнула одежду на стул и вспомнила свой спор с профессором. Упрямый старик наотрез отказывался от эксперимента на людях. Никаких добровольцев. Так он ей заявил. Никаких опытов на людях. Даже, если она говорила про диких. Дикие – это ведь не совсем люди. Если говорить справедливо, дикие – совсем уже не люди. Никто не контролирует чистоту вида в пустошах. И Город закрывает глаза на трехглазых быков фермеров, бургомистр не спрашивает на рынке сколько ног было у коровы, из молока которой сделан сыр. Главное, чтобы у фермера было две ноги и две руки…
Анабель с силой захлопнула за собой внутреннюю дверь лаборатории, отделяющую рабочее пространство от технических комнат. Подошла к большим клеткам. Двойная решетка – прутья толщиной в палец, и тонкая мелкоячеистая стальная сетка задрожали от удара изнутри. Анабель с удовольствием смотрела, как беснуется внутри огромная серая крыса.
– Не любишь меня, зверюга? А я вот тебя очень люблю! Ты мое сокровище, моя первая удача.
Крыса снова бросилась на решетку, пытаясь встать на задние лапы… которых не было. Передние лапы с почти человеческой ловкостью хватались за толстые прутья, но когти и пальцы крысы не проходили через мелкие ячейки сетки. Крыса металась по клетке. Раздался скрип несмазанной оси. Вместо задних лап у крысы были колеса. Большого диаметра, стальные колеса на резиновых покрышках. Каждое с двумя дюжинами спиц. Там, где у живой крысы был хвост, у этого животного выступал железный крюк, за которой можно было крепить прицеп. Мощный зверь размером с небольшого бычка способен тянуть пассажирскую коляску с парой взрослых людей внутри. Великолепная замена лошадей, с которыми в городе были очень большие сложности и альтернатива крайне дорогим паровым коляскам доктора Герхарда. Вот только никакой дрессировке крыса не поддавалась. Ее яростная жажда свободы и ненависть к людям восхищали Анабель. Однако, эксперимент требовал укрощения зверя и Анабель уже почти решила эту задачу. Точечное воздействие на мозг крысы электрическим током давало неплохой результат. Вот только работало недолго.
– Смазать бы тебя, зверюга! – Анабель пошла вглубь мастерской мимо многочисленных клеток, длинных столов, заполненных рядами приборов, стеклянных перегонных систем и горелок. В центре лаборатории стоял широкий полукруглый стол. Именно к нему направлялась Анабель. Стол был похож скорее на место работы механика, чем биолога. Сфера исследований Анабель была необычайно широка. Многолетние эксперименты с птицами, мышами, собакам и, наконец, серыми крысами-мутантами привели ее к цели. На столе были разложены механические части и детали. Как будто Анабель разобрала и разложила здесь механического голема, человека из металла и керамики. На самом деле, целью Анабель было изменение природы человека. Стальные пружинистые ноги коленями назад, как у птиц, длинные четырехпалые руки с двумя локтевым суставами, сложные механические подобия жабр из керамики – сфера интересов Анабель была очень обширной. Не хватало одной маленькой детали – подопытных. Она просила, требовала обеспечить ей исследовательский материал. Но профессор Шульц даже слышать об этом не хотел. Старый упрямец говорил ей о какой-то чуши: гуманности, ответственности науки и человеколюбии. Анабель с раздражением вспоминала их последний разговор.
«Никаких экспериментов на людях. Не здесь, не в моей лаборатории», – профессор Шульц был непреклонен. «Если бы тебя слышали твой дед или прадед, они бы ужаснулись», – так говорил профессор. Возможно, он был прав. Но ведь наука обречена на движение вперед. И ограничивать прогресс глупыми стариковскими байками о гуманизме просто смешно. Ладно, старик не вечен. «Его лаборатория» возможно скоро будет лабораторией Анабель. Время работает на нее. Вот только терпением Анабель не отличалась. Под потолком замигала оранжевая лампа. Кто-то хотел войти в лабораторию. Кого еще черти принесли?
Анабель вернулась к дверям, прошла мимо крысы, проводившей ее яростным взглядом, и открыла дверь в коридор. На пороге стоял доктор Герхард. Высокий, элегантный мужчина с небольшой ухоженной бородкой и яркими серо-зелеными глазами. Как всегда, безупречный сюртук с серебристыми пуговицами, темно-серая льняная сорочка, шейный платок и даже легкая шпага у бедра. Ловелас, а не ученый. Аристократ, унесли бы его черти.
– Анабель, рад видеть вас! Как ваши успехи?
– Герхард, что вам нужно? Я занята.
– Вы позволите войти? Мне бы не хотелось обсуждать некоторые вещи в коридоре…
Анабель неохотно отступила, пропуская Герхарда в тамбур лаборатории. Она терпеть не могла посетителей.
– Итак, что у вас за дело? – спросила она, закрыв дверь и скрестив руки на груди.
Герхард смотрел на нее и думал, с каким удовольствием он бы стер с ее лица эту надменность. Ничего. Старый профессор не вечен. Скоро лаборатория будет принадлежать ему, Герхарду. И тогда девчонка будет разговаривать с ним по-другому. Этой грубиянке нужен настоящий мужчина, хозяин. Герхард усмехнулся.
Анабель не понравилась его усмешка. Под его ироничной вежливостью иногда проглядывали жестокость, властность. Анабель не слишком разбиралась в людях. Сказать честно, люди ее или не интересовали, или раздражали. Доктор Герхарда она едва терпела.
– Я слышал, что профессор Шульц не поддерживает ваш новый эксперимент? – Герхард был сторонниким мягкой дипломатичный обходительности.
– Не поддерживает! Да он просто его срывает. Впрочем, вы то здесь при чем? – окинула его Анабель презрительным взглядом. Этот человек совал нос везде и уже не в первый раз пытался выяснить подробности ее экспериментов.
Герхард сделал вид, что его не задела грубость Анабель.
– Я знаю, что вам нужны добровольцы, волонтеры, так сказать.
– Вы что же можете достать мне подопытных людей? – заинтересовалась Анабель
– При определенных усилиях и условиях, я мог бы попробовать…
– И что же это за условия и усилия, Герхард? Заплатить я не могу, вы же знаете, что бюджет лаборатории полностью контролируется профессором Шульцем, а он категорически против.
– Милая Анабель, у каждого из нас есть свои таланты. Вы гениальный исследователь, я неплохой администратор. Я могу поговорить кое с кем и решить вопрос с волонтерами по-своему.
Анабель очень не понравилось, как он произнес это «милая Анабель», но она вовремя сообразила, что грубить сейчас не стоит. Ей бы сдержаться и выяснить, что же нужно этому скользкому, но очень влиятельному человеку.
– Доктор Герхард, я с удовольствием приму ваша помощь. Но я должна понимать, что мне это будет стоить.
– Не беспокойтесь, дорогая, ровным счетом ничего. Мы же ученые, мы поддерживаем друг друга. Нас не так много в этой башне. Сколько волонтеров вам нужно?
Анабель задумалась. То, что Герхард упорно называл подопытных волонтерами, ее немного беспокоило. Их ведь не посадишь в клетку рядом с крысой и собаками. Их нужно, как минимум, кормить.
– Мне нужны будут три человека. Это минимум. Максимум – пять. На следующей неделе. И вероятно, мне понадобиться помощь решении некоторые технических, бытовых вопросов.
Герхард почувствовал изменение ее настроения. Это был отличный знак. Он посмотрел на Анабель и представил ее обнаженной. Покорной, послушной, лежащей у его ног… Он хотел ее. И он ее получит. Герхард всегда получал то, что хотел.
– Вам стоит думать только о вашем проекте, милая Анабель. Все остальное я решу. Значит, на следующей неделе… – он сделал вид, что задумался, – Я зайду на днях, и мы согласуем детали. А сейчас не буду вас больше задерживать.
Герхард поклонился и вышел. Анабель вернулась к столу с разложенными частями механического голема и окунулась в работу. Вся ее жизнь – это лаборатория. Ничего другого она не знала и знать не хотела.
Крыса следила за девушкой из своей клетки. Черные глаза зверя пылали ненавистью.