С этого дня Иван стал медленно, но верно идти на поправку. Серегу вскоре выписали, и Иван каждое утро гулял один в больничном парке. Маша приходила ежедневно, приносила полные сумки продуктов, благо Трефилов расширил строгую Иванову диету и разрешил ему питаться разными вкусностями.
На место Сереги положили новенького, пожилого лысого мужика с панкреатитом. Лысого звали Николаем, дружелюбием Сереги он не отличался, целыми днями лежал в кровати и смотрел спортивные передачи на планшете или разгадывал кроссворды. Его навещала жена, полная, румяная женщина, пахнущая крепкими до приторности духами. Она подолгу сидела в палате, что-то шептала мужу на ушко и тонко визгливо хихикала. После ее ухода в воздухе долго витал резкий, тошнотворно-сладковатый запах. Ивана они оба раздражали непомерно. Он еще острей чувствовал свое одиночество и старался уйти из палаты и не возвращаться как можно дольше.
Сентябрь меж тем подошел к концу, зарядили дожди, листья кленов покраснели и начали опадать. Однако Иван все равно шел на улицу. Маша подарила ему зонт, красивый, дорогой, черный с перламутровой тростью, и он часами прогуливался по аллее, топча ботинками золотисто-багряную листву и разглядывая покрытое тучами небо. Для тех же моментов, когда дождь переставал, Иван облюбовал скамейку недалеко от своего корпуса, крепкую, недавно выкрашенную в зеленый цвет. Это была та самая скамейка, на которой они когда-то сидели с Серегой. Теперь Иван сидел тут один и с интересом наблюдал за жизнью больницы. Мимо проходили больные, особенно много их было почему-то из травматологии – все в гипсах и повязках, с костылями и палками. Днем в обед пробегала стайка симпатичных медсестер, и Иван даже запомнил некоторых по именам. Ближе к вечеру по аллее шли врачи, закончившие дежурство. Они направлялись к стоянке, где были припаркованы их автомобили. Постепенно Иван привык к своему занятию, оно было для него сродни кино и здорово отвлекало от тягостных мыслей…
А потом неожиданно наступило бабье лето. Дожди прекратились, на небе не было ни единого облачка, клены приосанились и передумали терять листву. В один из таких дней к Ивану пришла Маша, и они долго сидели на скамейке, говорили обо всем – о Нине, о Юльке, о Машином детстве.
– Ты только не спеши уезжать, – попросил ее Иван. – Побудь еще немного. Потом ведь неизвестно, когда сподобишься.
– Я не уезжаю, – успокоила его Маша. – Дождусь, пока тебя выпишут.
При мысли о выписке и возвращении в пустую квартиру Ивану снова стало тоскливо. Маша ушла, а он продолжал сидеть на скамейке, и в голове у него были невеселые мысли…
– У вас не занято? – Приятный женский голос вывел его из раздумья.
Иван поднял глаза – прямо перед ним стояла женщина, примерно его ровесница или чуть младше. Она была одета в длинный цветастый халат, поверх него – небрежно наброшенная куртка, на ногах уличные туфли без каблука. Лицо у женщины было миловидным, но бледным, под глазами тени, а сами глаза редкого зеленого цвета. Все это Иван успел рассмотреть в одно мгновение, так как незнакомка стояла совсем близко.
– Садитесь, конечно. – Он на всякий случай подвинулся, хотя сидел и так с краю.
Женщина села, закинув ногу на ногу и уронив на колени изящные худые руки с длинными, красивыми и хрупкими пальцами.
– Гуляете? – спросила она Ивана чуть погодя.
– Да, сижу вот.
Он ощущал неловкость и одновременно какое-то странное возбуждение. Незнакомка была явно интересной внешне, в ней чувствовались порода и шарм. Этого никогда не было в Нине, хорошенькой от природы, но простоватой, курносой и широкоскулой. Иван боялся таких женщин, они были ему непонятны и вызывали смущение.
– Правильно делаете, что гуляете, – проговорила незнакомка, – скоро погода испортится и придется целый день сидеть в палате, а там страшная духота.
Голос у нее был совсем молодой, низкий и необычайно волнующий. Иван, видя такое расположение со стороны дамы, немного осмелел.
– А вы тоже пациентка? – спросил он, стараясь не смотреть так уж в упор на ее правильное, точеное лицо.
– Да. Лежу вон там, – она махнула рукой в сторону соседнего корпуса, – надоело до смерти. Домой хочу.
– А с кем вы дома живете? – неожиданно для себя вдруг спросил Иван.
– Одна живу. С мужем разошлись уже десять лет как.
– Жаль, – проговорил Иван, чувствуя, что ему вовсе не жаль, что у незнакомки нет мужа, а наоборот, этот факт его радует.
– Мне кажется, нам нужно представиться, – сказала женщина и улыбнулась, обнажая чудесные ровные и белые зубы. – Лидия.
Она протянула Ивану тонкую кисть. Он бережно пожал хрупкие пальчики и произнес:
– Иван, – подумал и затем прибавил: – Иван Павлович Андреев.
– О, как официально. – Лидия тихо засмеялась. – А я Лебедева. Лидия Лебедева.
– Очень приятно. – Иван вдруг понял, что улыбается. Кажется, он улыбался впервые после смерти Нины. Впервые за почти полгода.
– Правда, красиво здесь? – спросила Лидия и кивнула на золотые листья клена под ногами.
– Правда, – серьезно согласился Иван. Его разбирало любопытство, и он спросил, поколебавшись: – Сколько вам лет, Лидия?
Она взглянула на него, и в глазах ее было кокетство.
– А вас разве не учили, что женщину неприлично спрашивать о возрасте?
– Такой женщине, как вы, ничего не повредит. Вы… очень красивая, Лидия… Лида, можно так?
– Конечно, можно. – Она подумала и добавила: – Мне сорок пять.
– Я бы не дал вам и сорока, – сказал Иван.
– Спасибо. Приятно слышать.
– Когда вас выписывают? – Он вдруг забеспокоился, что Лидия выглядит вполне здоровой, не считая бледности, и завтра ее может уже не быть в больнице. Она вздохнула:
– Не скоро. Проклятые анализы. Гемоглобин никак не хочет подниматься.
– У меня тоже, – сказал Иван и засмеялся.
Она тоже засмеялась.
– Слушайте, что мы сидим здесь, как два старика? Давайте пройдемся, – предложил Иван.
– С удовольствием.
Они встали и медленно побрели вдоль аллеи. Иван то и дело глядел на хрупкую фигурку в длинном, до пят, халате.
– Вам не холодно? – заботливо поинтересовался он.
– Нет. Наоборот, жарко. Но я вынуждена кутаться, иммунитет на нуле, чуть что, подцепляю простуду.
Они еще поговорили о всякой ерунде – о том, кто сколько здесь лежит, у кого какой врач, как кормят в больничной столовой, за разговорами не заметив, как сделали круг по аллее и вернулись к скамейке. Бледное лицо Лидии слегка порозовело, зеленые глаза блестели. Легкий теплый ветерок растрепал ее аккуратно подстриженные каштановые волосы.
– Как же хорошо вот так поболтать с кем-то понимающим, – призналась она. – В палате все старушки, у них то тут, то там колет, режет, ноет. Ни о чем другом и слушать не могут, как о своих болячках. Скука ужасная.
– Так приходите сюда вечером, поболтаем, – совершенно осмелев, предложил Иван.
Она засмеялась, смех ее был чистым и звонким, точно колокольчик. Потом с готовностью кивнула:
– Обязательно приду.
Он проводил ее до корпуса, посмотрел, как она заходит в стеклянные двери. Постоял немного и пошел к себе.