Какие прекрасные люди!
– А сейчас за княжеское место бороться будут! А оно – твое по праву! Так что, спи, высыпайся. Завтра целый день скорбеть! – вздохнула бабка, укладываясь спать.
Вертелась я и так, и эдак. Казалось, после таких новостей сна ни в одном глазу. Везде мне чудились скрипучие шаги, шелесты и шорохи. Я натягивала одеяло на себя, слыша, как на улице гуляет ветер. Бабка уже храпела, а я понимала, что больше всего на свете сейчас хочу проснуться в своей уютной квартирке.
– Давай, зажмурься и… – шептала я, втайне надеясь, что проснусь я по будильнику. Теперь мой будильник, который я ненавидела по утрам, казался мне райской музыкой.
Я открыла глаза, а вокруг был день деньской. Солнце ломилось в окно яркими лучами, заставляя щурится.
– Проснулась, солнышко ясное! – послышался голос бабки. – Сейчас я тебя учить буду! Князюшку твоего уже схоронили. Сейчас тризна будет. А ты должна будешь на ней себя показать. Что у тебя не забалуешь!
Бабка открыла сундук и достала наряд, похожий на сбрую. Из-за вышивки он весил килограммов десять.
– Иди сюда, вдовушка. Вдовушка – соловушка, – кряхтела бабка, помогая мне умыться и облачиться. – Вон, гляди, что я тебе сготовила! Ешь, не робей!
Я увидела кашу с грибами и несколько ломтей хлеба.
Голод превратил меня в кровожадное чудовище. Воспитательница в детском саду сейчас бы прослезилась бы от умиления, глядя , как я уплетаю кашу за обе щеки.
– И домовому мисочку поставь! – потребовала бабка. – Так принято!
– Домовому? – спросила я, облизывая расписную деревянную ложку.
– А то! – хмыкнула бабка. – Теперича ты хозяйка терема! Так что помощь домового тебе понадобится!
Он взяла остатки каши, которые я не доела, взяла маленькую узорчатую миску и положила сверху хлебушек.
– Ну что, неси ему! – произнесла бабка, а я пожала плечами. – Ласково! Помни!
– А куда нести? – спросила я, осматриваясь.
– Возле сундука поставь… – кивнула бабка, а я поставила миску, поправив хлебушек.
–Угощайся… – произнесла я робко.
– Домовой, батюшка! – подсказывала бабка, как вдруг в углу что-то зашелестело. Черная мохнатая рука вылезла из темноты, схватила миску и …
Я медленно отступала, чувствуя, что никак не могу привыкнуть к чудесам.
– Ну вот и славно! – заметила бабка. – Баба Дуня тебя плохому не научит!
О! Теперь я знаю, как бабку зовут! За сундуком что-то чавкало, а я смотрела то на сундук, то на бабку.
– Домовой он и о беде предупредит! – заметила баб Дуня, нараспев. – Как навалится на тебя, ты сразу такая: «К худу или к добру?». А он тебе ответит!
– Спасибо, – выдохнула я, понимая, что сигнализация активирована.
– Ну что! Иди на тризну! Лицо бледное, каменное, скорбное! – наущала бабка. – Словно ты за всю ночь все глаза выплакала, а наутро слез не осталось. – Ну давай, поплачь сейчас!
Я как ни пыталась, не выходило.
– На! Я тут для тебя луковку припасла! – заметила бабка. – Ты ее в платочек заверни… И глаза ею разотри!
Я поднесла разрез луковицы к глазам, а слезы выступили моментально.
– О, совсем другое дело! – потерла руки бабка. – Понимаю, что слезы проливать по нему не хочется, после того, что князь с отцом твоим сотворил…
Так, а этого я не знала!