Глава 1 Метрополь
Ойтуш слышал, как шумит море. Волны неспешно накатывали на берег, поглощая гальку. Вдалеке море было не отличить от неба, как ни смотри туда, где должна быть линия горизонта. Невозможно понять, вечер сейчас или утро, ведь в этих краях – он точно знал – не бывает ни приливов, ни отливов.
Рядом с ним была девушка. Ее фиолетовые волосы развевались на ветру, и лица за ними было не видно. Зато сразу становилось понятно, что она ждет ребенка.
Кровь запульсировала в виске: пора просыпаться.
Больше всего на свете Ойтуш хотел сейчас остаться в своем сне. Там, где низкие темно-синие облака, наполненные дождем, – они вовсе не угнетают, а, наоборот, успокаивают. Где шелестит галька, съедаемая серыми волнами, и соленый воздух хочется вдыхать полной грудью. Там, где им с Сати больше не нужно убегать и прятаться.
Пульсация перерастает в надоедливую боль – прошло ровно семь часов, отведенных ему на сон. Мозговой таймер невозможно перепрограммировать.
Сновидение отступает, и на смену свежести моря приходит затхлость химического склада. Кто-то другой, возможно, и не войдет сюда без защитного костюма, но для Ойтуша это дом. Снятый за небольшую плату отсек заброшенного склада отравляющих веществ, над которым проходит ветка метро. Грязно, сыро, капает с потолка, зато нет камер видеонаблюдения. Идеальное место для тех, кто скрывается от протектория.
Снова разряд боли, на этот раз уже сильнее. Выпростав руку из-под одеяла, Ойтуш находит висок и десять раз постукивает по нему пальцем, мысленно считая от десяти до одного. Только так можно отключить эту дрянь в мозгу: убедить ее, что ты действительно проснулся и уже можешь считать и выполнять простые движения.
«Доброе утро, Ойтуш Эвери», – произносит негромкий голос в его голове.
– Да уж, доброе – не то слово, – отвечает Ойтуш, зная, что его все равно никто не услышит.
«Сегодня четверг, 2 апреля 2209 года. В Метрополе ожидается пасмурная погода, осадки в виде снега и дождя. Однако служба метеоконтроля обещает, что разгонит тучи к полудню…»
Чипы, которые вживляют всем гражданам старше шестнадцати, умеют не только по-садистски будить, но и сообщать последние новости. К сожалению, звук, в отличие от таймера, отключить нельзя.
Сати, как всегда, ушла очень рано, оставив после себя смятую подушку, а на столе – остатки вчерашнего ужина. Ойтуш все время задавался вопросом: сколько еще она будет подкармливать его – таскать обеды из своей школьной столовой? Рано или поздно кто-нибудь из интуитов заметит, что маленькая хрупкая девочка берет супа и жаркого куда больше, чем остальные. Тогда не избежать проблем.
Сати. Та самая девушка из сна Ойтуша… вот только сейчас ей всего пятнадцать. Они принадлежат к разным социальным классам, и по закону им запрещено быть вместе. Она – Первый, элитный класс, на который общество возлагает большие надежды, а он – Второй, рабочий класс, обладающий куда меньшими правами и возможностями. Да, через год их классы сравняются, но сегодня Ойтуша могут расстрелять даже за то, что он просто держит ее за руку.
«Температура вашего тела составляет тридцать восемь градусов Цельсия. Самочувствие оценивается как четыре из десяти. Рекомендуется срочно пройти обследование на дот-вирус», – продолжало вещать «радио».
Дрожащими руками он наливает воду в стакан. Мутная, с желтоватыми хлопьями, но другой здесь не достать. Пытается сделать глоток, но ком в горле не позволяет. Ойтуш заходится сиплым кашлем, брызгают слезы, на лбу выступают бисеринки пота.
Боли, ломота во всем теле, слишком яркие сны – пора было признаться самому себе, что он подхватил-таки дот-вирус. Тот самый. Десять лет назад страшная эпидемия унеслатысячи жизней. До сих пор непонятно, что стало ее причиной – злой рок или же случайно созданное учеными смертельное оружие. Человечество думало, что раз и навсегда победило рак, выделив группу вирусов, способных атаковать опухоль. Но эти вирусы слишком быстро мутировали. Вместо волшебного лекарства от рака люди получили молниеносно распространившуюся заразу, вызывающую сначала что-то похожее на грипп с очень высокой температурой и причудливыми галлюцинациями, а позже – отказ почек, печени и легких. Люди задыхались, все время видя красочные сны.
Какое там обследование, пора вставать в очередь за сывороткой, и как можно скорее. Хорошо, если удастся получить иммуноглобулины хотя бы через неделю, – может, до этого времени он как-нибудь дотянет.
Две таблетки экстазина летят в рот вместе с неразогретыми остатками ужина. Теперь половину рабочего дня он точно осилит. Сати категорически против экстазина – пристраститься к нему легче легкого. Но Ойтуш просто не может не выйти сегодня на работу. Впрочем, как и в любой другой день: граждане Второго класса вообще не вольны выбирать себе распорядок дня.
Подумать только, Ойтушу Эвери всего двадцать – тот возраст, когда ставишь перед собой осознанные цели, когда уже есть опыт, но еще не утрачена способность мечтать. Будь он здоров и силен, имей он одаренность, вполне возможно, он сделал бы что-то грандиозное, может, вообще изменил бы мир.
Но нет, ему не повезло.
Считается, что одаренность проявляет себя до шестнадцати лет, именно поэтому детей принято чуть ли не на руках носить. Любой ребенок – потенциальный одаренный, а значит, тот, за кем стоит будущее этого чудом уцелевшего мира. Прекрасно оборудованные школы, высокая стипендия, здоровое питание, лучшие врачи, тренеры, массажисты, множество привилегий, прав и особых возможностей – все это включено в понятие «Первый класс».
Ойтуш тоже когда-то был в Первом классе. Он иногда вспоминал то время, когда, как и сверстники, считал себя пупом земли. Это была веселая и беззаботная жизнь, в которой слова «нельзя» попросту не существовало. Но все хорошее закончилось: не найдя в парне ни грамма одаренности, протекторий постановил вживить в его мозг чип. Так из Первого класса он переместился во Второй.
Тем не менее все могло быть гораздо хуже. Ойтуш мог никогда не встретить Сати.
Закинув упаковку с экстазином во внутренний карман старого пальто, он покинул химический склад и вышел под мокрый снег. Над спальными районами Метрополя облака практически никогда не разгоняли, и из-за тяжелых туч, нависавших над домами-муравейниками, день было почти не отличить от ночи, особенно в межсезонье. Миновав с десяток казино с неисправными, но зато очень яркими светодиодными вывесками, Ойтуш по привычке пробежался глазами по аптечным киоскам. Почти на каждом у него на пути висело: «Сыворотки нет и не будет» или «Только для Первого класса». Город охватывала новая волна эпидемии дот-вируса, а значит, совсем скоро в морге будет работы выше головы.
Послышался низкий гул. Должно быть, где-то там, над облаками, в тысячах километров от Метрополя, пролетал глайдер. Однажды Ойтуш видел его вблизи: серебристый корпус с острыми крыльями, а на брюхе – лавровый венок, известный всему миру как символ одаренности. Глайдер перевозил одаренных на Остров, туда, куда Ойтушу было никогдане попасть. Парень замер и жадно уставился в небо, где скоро стало не видно ничего, кроме низких красновато-коричневых туч. Звук с каждой секундой удалялся, и сердце Ойтуша сжалось от той самой невыносимой тоски, которая бывает всякий раз, когда ты приближаешься к чуду, а потом упускаешь его безвозвратно.
Надо было спешить на работу. Стараясь больше не думать о глайдере, он пошел к метро.
В городском морге Ойтуш считался уже опытным специалистом. В шестнадцать он был распределен в сферу медицины, которая, по мнению протектория, подходила ему больше всего. Ойтуш был абсолютно согласен, он учился с удовольствием и уже представлял, как будет работать врачом. Но из-за одной истории на четвертом курсе медакадемии его отчислили и прислали сюда.
Работа была конвейерной. Ровно в восемь, облачившись в хирургический костюм, надев маску и пластиковые очки, Ойтуш заступал на рабочее место. В его обязанности входил прием тел, первичная обработка, изъятие органов. Ему было где оттачивать хирургические навыки.
А дальше – маркировка пакетов с изъятым материалом и передача их в отдел переработки. В Метрополе ничего не пропадало, даже из волос делали парики и какие-то украшения – Ойтуш не горел желанием вдаваться в детали.
Сегодняшний день обещал стать одним из многих: неприятный рутинный труд, воспоминания о котором побыстрее хочется выкинуть из головы по дороге домой.
Едва Ойтуш переступил порог «холодного цеха» – так назывался его отдел морга, – как над одним из грузовых лифтов загорелась лампочка.
– Ого, рано сегодня, – бойко произнес низенький мужчина в возрасте, работавший за соседним столом.
– Так лекарство в городе закончилось, Риши, – ответили ему. – Сегодня нам будет не продохнуть.
– Давай этого я возьму, – сказал Риши, с энтузиазмом затаскивая на стол тело в полиэтиленовом пакете. – О, дама. Люблю, когда утро начинается с прекрасного.
В отделе давно сложилось негласное мнение, что Риши не совсем здоров психически: ну кто еще мог работать здесь с таким почти неприкрытым удовольствием? Он приходил на службу раньше всех, уходил последним и не брезговал самой грязной работой. Однако с этим крепким стариком было о чем поболтать, несмотря на все его странности.
На обработку тела у Ойтуша уходило обычно около сорока минут. На запястье у всех мертвых была отметка с временем и причиной смерти. Для большинства граждан Второго класса эта причина обозначалась весьма приблизительно, ну разве что кроме тех, кто занимал высокие должности. Люди умирали от голода, инфекций, переохлаждения, травм на производстве и очень редко – от старости. Опыт стариков не ценился, для государства они были балластом – теми, кто уже не может полноценно работать, но все еще продолжает есть и занимать в городе какое-нибудь жилище.
– Ойтуш, возьмешь малыша? – спросил один из коллег, наполовину сдвинув с лица одноразовую маску. – Тут ювелирная работа нужна.
– Что, действительно Первый класс? – с сомнением произнес Ойтуш, подходя к соседнему столу. На нем лежал подросток с изумрудными волосами.
– Сейчас посмотрим, – сказал Эдмундс, убирая с виска парня пряди волос. – Чип вживлен, – констатировал он, заметив тонкий шрам.
– Ну надо же… а выглядит лет на тринадцать, – с горечью произнес Риши.
Представители Первого класса – нечастые гости в морге. Правительство бережет их. Но, по сути, чем вот такой семнадцатилетний парень отличается от тех, кто годом моложе? Неужели одаренность, это свойство воспринимать мир не так, как все остальные, должна определять, кому жить, а кому умереть?
– Да, я возьму его, – сухо сказал Ойтуш.
На белоснежной коже парня были следы побоев, как старые, так и совсем свежие. Время смерти: 05:32. Причина смерти: не указана.
Все это было как-то странно. Цвет волос, макияж и при этом – множественные раны… Неприятная догадка закралась в голову Ойтуша, и он принялся внимательно осматривать тело.
Так и есть. Вот и штамп корпорации.
– Это сиделка, парни, – сказал он.
В отделе повисло молчание: можно было только догадываться, какой была жизнь у этого парня.
Сиделки, или живые игрушки, – это красивые юноши и девушки из Второго класса, которых богатые семьи нанимают для своих детей. Каждая из сиделок получает препарат, подавляющий желания и волю, делающий их терпеливыми и покорными. В Метрополе существует несколько крупных корпораций, предоставляющих желающим сиделок за большие деньги. По закону корпорация должна контролировать здоровье и безопасность своего товара, но, по сути, бизнес есть бизнес. Чем больше ты заплатишь, тем больше тебе позволено.
Маленькие дети часто бывают жестоки, а дети богатых родителей и вовсе не знают границ. Кому, как не Ойтушу, было знать, как складывались судьбы сиделок.
Но самым печальным было то, что некоторые люди добровольно заключали контракты с корпорациями. Причины были совершенно разными: куча кредитов, нищета, в которой увязли твои родные, проблемы с законом… Пособие, выплачиваемое сиделкам, могло годами кормить целую семью. Вот только сами «игрушки» долго не жили. В основном из-за тех самых препаратов, которые они обязаны были принимать по договору. Ну, или погибали от ран, как этот зеленоволосый парень.
В морге Ойтуш успел многое повидать. Он думал, что научился быть хладнокровным, но такие вот жестокие и нелепые смерти просто выбивали из колеи. К окончанию своей «ювелирной работы» он чувствовал себя совершенно опустошенным. Благо что писк наручных часов возвестил о начале обеденного перерыва.
На обед отпускалось всего полчаса. На ходу стаскивая хирургический костюм, Ойтуш двинулся к лестнице: обед обедом, но у него были дела поважнее.
Пищеблок, совмещенный с обеденным залом, находился на нулевом этаже. Длинные металлические столы, низкие потолки и вечный тяжелый запах не сильно способствовали аппетиту, но за год работы Ойтуш успел привыкнуть. Точнее, научился отключаться от всего окружающего и концентрироваться лишь на том, что предстояло сделать.
У многих Вторых, в том числе и у работников морга, можно было заметить этот взгляд: отрешенный, пустой; в нем никогда не пылал огонь. У тех, кто всю жизнь имеет дело с рутиной – а среди Второго класса таких большинство, – глаза перестают сиять даже в какие-нибудь приятные моменты, которые у всех хоть изредка, но бывают. Почти как накачанная снотворным сиделка, ты медленно плывешь в тихих застойных водах своих мыслей. Каким бы ярким ты ни был в детстве, рутина и однообразие со временем сделают свое дело.
Но что касалось Ойтуша, то он знал: пока в его жизни есть Сати, огонь в его глазах погасить будет очень трудно.
Взяв поднос с едой, он расположился рядом с коллегами. В отделе Ойтуш был куда моложе всех остальных: его ровесников в Метрополе чаще использовали для тяжелого физического труда. Ойтуш старался не думать о том, что в морге он останется до конца жизни – ему не дадут поменять работу, хотя и будут кормить сказками про «светлое будущее».
На обед сегодня были недоваренные макароны с липкими кусочками соевого мяса и холодная протеиновая баланда. Никто не заботился о том, чтобы еда была вкусной, – лишь бы была сытной, чтобы работники не падали в голодные обмороки. Глядя, как Эдмундс и Риши с аппетитом уплетают дармовые харчи, Ойтуш с неохотой ковырялся в своей тарелке. Последние полгода он лишь для вида ходил на обед.
Однажды он совершенно случайно наткнулся на запасной выход, лишенный камер наблюдения. С тех пор каждый рабочий день, ровно в полдень, Сати приходила повидаться с ним. Минут на десять, не больше, но это драгоценное время было для них настоящим сокровищем. А еще Сати приносила ему обед из школы: свежие овощи, мясо, зелень. Нужно ли говорить, что разница между школьным меню и тем, что полагалось работникам морга, была колоссальной?
Закончив ковырять остывшие макароны, Ойтуш ленивым шагом вышел из столовой, стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. Миновав несколько коридоров и лестничных пролетов, он очутился в подсобке под лестницей. Сырость и полумрак, царившие в этой кладовке, странным образом успокаивали, давали ощущение надежности и безопасности.
Ждать пришлось недолго. Тихонько скрипнула дверь черного хода, и маленькая фигурка в надвинутом на лицо черном капюшоне осторожно проникла в здание морга.
– Кхе-кхе, – еле слышно подал голос Ойтуш. Если бы протекторий узнал, что Сати ходит сюда, и тем более носит ему еду, Ойтуша неминуемо ждала бы смерть. Вот почему с мерами предосторожности им было сложно перестараться.
– Привет, – шепотом произнесла девушка, легонько ступая в темноту подсобки.
Не говоря ни слова, Ойтуш взял ее лицо в ладони и нежно поцеловал куда-то в область носа.
– Опоздание на две минуты, мисс Лаллеман, – шутливым тоном произнес он и постучал по циферблату своих рабочих часов. – Лишаю вас десерта.
Сквозь полумрак Ойтуш видел, как она скорчила уморительную гримасу, оценив насмешку над строгим школьным режимом.
– Смотри, что я принесла тебе, – торопливо сказала она и, поставив рюкзак на пол, принялась вынимать контейнеры с котлетами и салатом, а Ойтуш не мог оторвать глаз от ее миниатюрных и таких проворных пальцев.
Сати никогда не рассказывала о своих родителях. Она ничего не помнила о них, точно так же, как Ойтуш не помнил своих маму и папу. Это было не таким уж редким явлением в Метрополе. Вероятнее всего, Сати родилась в семье одаренных, а ее генетический код был изменен еще до рождения. Иногда на улицах города можно было встретить людей с шестью пальцами, разноцветными глазами или причудливыми родимыми пятнами – все это были результаты каких-то экспериментов. В сравнении с такими мутантами у Сати была обычная внешность, если не считать фиолетового цвета волос.
У того мальчика тоже были странные волосы… Вспомнив подростка, Ойтуш тяжело вздохнул.
– Ты чего? – насторожилась Сати – она удивительно тонко чувствовала перемены в его настроении.
– К нам сегодня привезли сиделку. Смерть… такая нелепая, – в последний момент Ойтуш решил обойтись без подробностей.
– Само их существование сплошная нелепица, – покачала головой Сати.
Больше об этом и нечего было сказать. Ойтуш молча принялся за обед.
– Мне пора идти, – с сожалением вздохнула Сати. Десять минут, как всегда, пролетели.
– Угу, – кивнул Ойтуш, сминая фольгу, в которой только что была запеченная картошка с мясом. – Спасибо за обед, Мелкая.
Мелкая. Потребовалось несколько лет, чтобы Сати перестала обижаться на это прозвище, которое так легко дал ей Ойтуш.
– Сколько еще уроков сегодня?
– Математика, пратолингва, анатомия, – перечисляла Сати. – Вечером две тренировки по кэндо.
Услышав про кэндо, Ойтуш схватил швабру, стоявшую в углу подсобки, и с невероятно серьезным лицом изобразил несколько атак.
– Дурак, – смеясь, сказала Сати, глядя, как он размахивает палкой, пародируя фехтовальщиков.
Улыбнувшись, Ойтуш отставил швабру и крепко обнял девушку.
– Я просто рад, что ты учишься постоять за себя, – прошептал он ей на ушко.
Прижавшись к нему, Сати в который раз подумала, до чего же он худой. Она чувствовала сквозь одежду его выступающие ребра. Стиснув зубы, она пообещала себе, что вечером прихватит ему из школы двойной ужин.
За работу в морге с утра до вечера платили какую-никакую зарплату. Но она была в пять раз меньше пособия, которое получала Сати, просто являясь гражданином Первого класса. И тем не менее Ойтуш, этот упрямец, настоял на том, чтобы лично оплачивать аренду их жилья. От денег Сати он открещивался, все время повторяя, чтобы она тратила их «на себя»: покупала красивую одежду, косметику, всегда была сыта и ни в чем не нуждалась.
Но Сати не могла даже подумать о том, чтобы купить себе очередное платье или помаду, зная, что ее единственный друг страдает от голода. С огромным трудом она добилась, чтобы он позволил носить ему обеды на работу. При всем богатстве Метрополя найти натуральные продукты в магазинах было непросто, а в школы всегда шло только самое лучшее. Сати таскала для Ойтуша все, что могла, и, хотя он и ругал ее за слишком большой риск, постоянно видела благодарность в его глазах.
Но была и другая, более серьезная статья расходов. Она отнимала львиную долю бюджета Сати. Девушка снимала роскошную квартиру в престижном районе Метрополя, просто ради того, чтобы не отличаться от других гражданок Первого класса и не привлекать лишний раз внимания служителей протектория. Пару раз в месяц ей приходилось ночевать там, чтобы не вызвать никаких подозрений у соседей, но настоящий дом Сати всегда был рядом с Ойтушем.
– Ну, беги, – ласково сказал он. Сати потянулась к его губам за поцелуем, но Ойтуш, как всегда, мягко отстранился.
«Единственный друг»… Конечно, они друг для друга были гораздо большим, если решили жить под одной крышей даже под угрозой смерти. И все же Ойтуш не мог позволить себе преодолеть то расстояние, что разделяло их. Всего-то пять лет! Сати знала, что бесконечно дорога ему, видела нежность в карих глазах, когда он смотрел на нее, и рассеянную улыбку, что иной раз блуждала по его лицу. Но все же она была для Ойтуша «мелкой», ребенком. Хотя по законам, действовавшим в Метрополе, у нее было куда больше прав и возможностей, чем у него.
– Постой-ка, что у тебя с глазами? – вдруг спросила Сати, когда они вышли из полумрака на лестницу.
– А что?
После приема экстазина зрачки Ойтуша все еще были расширенными даже при ярком свете. Подойдя ближе, девушка проворным движением вытащила упаковку таблеток из его внутреннего кармана.
– Ты обещал мне, что не будешь их пить, – в голосе Сати он услышал разочарование.
– Обещал, пока не подхватил дот-вирус. А без него, – Ойтуш осторожно выудил экстазин из цепких пальцев подруги, – мне было бы не встать сегодня на работу.
Суровая реальность жестоко бьет по самолюбию. На дворе время, когда не можешь сдержать слово, данное близкому человеку, потому что вынужден принимать стимуляторы, чтобы оставаться в живых еще один день.
– Я достану тебе сыворотку, – сверкнув глазами, произнесла Сати.
– Моя железная леди, – с мягкой полуулыбкой сказал Ойтуш. – Сыворотка в городе закончилась. А если что и осталось, то стоит нереальных денег.
– Лекарство будет, даю тебе слово. Потерпи хотя бы сутки, ладно?
Снова этот тон. Слепая вера в то, что весь мир вращается вокруг тебя. Перейдя в категорию Второго класса, Ойтуш быстро уяснил, что он не всемогущ, а вот Сати по-прежнему жила в плену этих общих детских иллюзий. В реальности же не имело значения, какой ты класс: в Метрополе все под колпаком у системы.
– Конечно, потерплю.