Девятый класс
Иришка родилась в конце апреля. Ровно через месяц Анна Ивановна вышла на работу, перепоручив заботы о младшей дочери Яне. Близнецы на всё лето были отправлены к родственникам, в деревню, Светка была у любящей бабушки – мамы отчима, а Ирка – старшая – опора и помощница. И её уже подкинуть было некому. Три месяца летних каникул стали для Яны ускоренными курсами материнства. Мать работала по сменам. И Яна жила по маминому графику. Сегодня мама в ночь.
Яна мышкой сидела в уголке Таниной квартиры и наслаждалась популярной песней в исполнении хозяйки. «Казалось плакать бы о чём, ведь мы так праведно живём…» – Анины пальцы изящно порхали по клавишам инструмента.
Слёзы жалости, сожаления, разочарования, слёзы упущенных возможностей, обид, несправедливых упрёков собирались солёной влагой в уголках глаз, и ручейками текли по щекам. Яна не могла объяснить себе – почему она плачет при звуках фортепиано. Полумрак, две свечи на инструменте, полуодетая Анютка, овальный портрет Аллы Пугачёвой на маленьком столике, незаправленная кровать и над всем этим живописным девчоночьим беспорядком тихая, божественная музыка. Хотелось остановить мгновение и остаться в нём навсегда.
– Ого! Это мне повезло – на концерт попал! – в форточке показалась голова очередного Танькиного кавалера. – Пустишь?
Яна с неприязнью взглянула на довольную физиономию юноши, даже не пытаясь припомнить – видела его раньше или нет. Анютка же вскочила, оборвав песню, и суетливо мельтеша по комнате, не сортируя, распихивала вещи по ящикам.
– Не в окно! Проходи в дверь – щас открою. – Ян, ну, пока, – обернулась Аня к вытиравшей слёзы Яне.
Яна взглянула на часы. Через час мать с отчимом уходят на смену, она могла бы ещё слушать и слушать музыку.
Выйдя в темноту ночи, звенящей комарами, Яна задумчиво шла к своему дому, планируя Иришкино кормление. Можно и поспать ещё успеть…
– Привет, невеста! Откуда так поздно? – верзила Коротов раскинул руки, загораживая проход во двор.
– А-а, ты тут хоть чё делаешь-то?! – оторопела Яна.
– За тобой пришёл. Пошли в кино.
– Ты меня с кем спутал, Саша?!
– Яна! – раздался из темноты двора тонкий голосок матери, – мы уже уходим!
– Чего на танцы-то не приходишь? – сделал шаг в сторону от ворот Коротов.
– А ты прям без меня не можешь танцевать-то! – смеялась Яна.
– Могу, но с тобой интереснее. Приходи.
– Иришка вот подрастет и приду, – высматривала в темноте двора родительницу Яна. Мать «серой кошкой» оказалась рядом почти бесшумно.
Галантно Коротов поздоровался с Анной Ивановной и направился в сторону кинотеатра.
Перепеленав Иришку, Яна раздумала спать и, пытаясь поймать вражеские голоса на старой радиоле, чутко прислушивалась к звукам. Вздрогнула от резкого, короткого стука в дверь. Решив, что мать что-то забыла, Яна не спрашивая: – Кто там? – распахнула дверь.
– Кино отменили – домой неохота, к тебе можно, на чай? – пушистые, ухоженные усы Коротова, как улыбка Чеширского кота, неуловимо перемещались в темноте общего коридора.
Ступор, настигший Яну, прошёл, и она резко дёрнула Коротова за руку.
– Входи же быстрей! И – тише! У меня Ирка спит. Щас кто-нибудь выйдет из соседей – будет мне завтра кино. Ну, проходи, – продолжала шёпотом Яна.
– Чего делаешь? – оглядывался в темноте комнаты Коротов.
– Изучаю эфир – может, что-то найду интересное.
– Я с тобой посижу.
Когда минут через двадцать Иришка заглянула в свою «келью», увлечённые воспоминаниями «приятели», её даже не заметили. Послушав бурный диалог, и, не обнаружив знакомых имён, Ира тихонько прикрыла дверь, решив удалиться, примерно минут на десять. Ах! Совершенно напрасно! В шестнадцать лет такие сцены ещё новы и интересны, а для тонкой сплетницы, какой вырастала Иришка, это был упущенный шанс.
– Саш, может, хватит, – с вековой мольбой русских женщин взглянула Яна в вылинявшие, нагловато – голубые Сашкины глаза.
– Боишься, что приставать начну? – наливая водку мимо рюмки, сквозь зубы зло выдохнул Сашка.
– Нет. Просто терпеть не могу пьяных.
– Тогда не мешай. В моей жизни было всего три девчонки – всего три! – кого я уважал, кого я не тронул…
– На меня распространяется твоё уважение?
– Да. Я храню твои фотографии…
– И много их у тебя? – всё ещё насмешничала Яна.
– Две, – не задержался с ответом Коротов.
– Надеюсь, кроме тебя, их никто не видит, – стушевалась, покраснев Яна, – допустим, одну я припоминаю… я стою…
– В обнимку со мной, – осклабился Саша.
– Да-да! У тебя под мышкой. Нас Юра на бегу заснял. Мутная фотография, как твои мысли. Резкости нет, но не желтеет…
– Проводы Русской зимы были. Ты Весной была….
– С огромнейшим венком из искусственных цветов, – рассмеялась Яна, вспомнив далёкий, славный праздник, – я жутко озябла в тонком платье…
– Меньше надо было с Дедом Морозом целоваться.
– Да что ты говоришь! У нашего Деда в то время роман был – он вообще никого не видел, ничего не слышал. Репетиции часто пропускал, потому что его Наденька заканчивала работу в семь, а он непременно должен был её встретить. М-да. А Снегурочку помнишь? Люську Чебурашкину? Красивая девочка была. Где она сейчас, не знаешь? – на удивление легко всплывали из памяти далёкие дни.
– Развелась. К родителям вернулась, с ребёнком или двумя – не помню, но точно помню, что я её красивой не считал.
– У меня было детское восприятие действительности. Возможно сейчас…. – Яна фыркнула, – слушай, вспомнила: Люся часто ходила с синяками на губах, и вы с Серёгой её подкалывали, что она целоваться не умеет. Припоминаешь?
– Не-а, – ни на секунду не задумался Сашка, – у тебя синих губ не было, значит, я целоваться умел.
– Это ты перепил, братец. Мы с тобой целовались исключительно на сцене, да и то в щёчку. Все мозги высохли?
Саша обиженно заморгал, наморщил высокий, веснушчатый лоб, посмотрел зачем-то на часы, махнул рукой: «А, потом. Щас исправим».
– Сиди, где сидишь. Шустрый какой! Тебе этот стул очень идёт. Вы просто созданы друг для друга, – артистично жестикулировала Яна, удачно пародируя речь младшей сестры.
– Затараторила! Ты медленней-то говорить умеешь?
– Могём, – перспектива просидеть всю ночь перед полной рюмкой водки, развлекая Сашу Коротова, начинала казаться забавной.
– Давай, на бру-брут-шафт выпьем, – медленно двигал по столу наполненную рюмку Саша.
– На что? – продолжала насмехаться Яна.
– На брудуршат, – упрямо повторил Саша, – и перестань смеяться, а то…
Он умолк, глядя на неё усталыми, пьяными глазами.
– Налюбовался? Давай договоримся: я уважаю тебя, ты уважаешь меня, я выпью с тобой на брудершафт, но это будет твоя последняя рюмка в жизни, ладно, хотя бы за сегодняшний день. И ты пойдёшь домой. Мы с Иришкой можем тебя малость проводить. Идёт?
– Я на велосипеде, – кратко ответил на Янину пылкую тираду Коротов.
– Ну и что? – пожала плечами Яна.
– Я сам доеду.
– Вот и отлично. Значит, согласен?
Саша радостно кивнул головой, едва не завалившись вместе со стулом. Яна вновь затараторила, намереваясь отвлечь Сашу от ультиматума, но не тут-то было! Саша цепко держал её руку, и чем больше она говорила, тем сильнее сжимались его пальцы.
– Саш, мне больно! Быстро отпусти руку! Кому сказала! – сорвалась испуганно на крик Яна.
– Отпущу, но только для того, чтобы ты взяла рюмку, – монотонно гугнивил Коротов.
– Изверг! Подай кусочек огурчика. Спасибо. Предупреждаю – до дна не осилю, – демонстративно растирала покрасневшее запястье Яна.
– За шиворот вылью, – грозно пообещал Саша.
Яна глубоко вдохнула, резко выдохнула, пригодились уроки мужа, сделала большой глоток, но Саша, хитрый жук, надавил пальцем на дно рюмки.
– И облилась и напилась, – стряхивая капли с одежды, вскочила Яна со стула.
– Потанцуй со мной, – склонил почтительно голову Саша.
Яне не встречался второй такой танцор. И дело было не в каких-то сложных «па» или умении вести в вальсе – нет! Можно сказать, что Саша совершенно не умел танцевать. Но Яна прекрасно помнила, как торопились самые красивые девчонки к Саше, когда объявляли «белый танец». Слегка откинувшись на его раскрытые ладони, Яна закрыла глаза. Всё как раньше. Саша не переставляет свои «ходули», он плавно, в такт музыке, покачивает её на руках.
Лёгкая дымка воспоминаний рассеивалась, и Яна уже вполуха слушала запоздалые Сашкины признания. Когда она, восторженной и наивной девочкой, с замиранием сердца провела несколько минут в ночи с Сашей наедине, якобы слушая «вражеские голоса» и, робко отвечая на его насмешливые вопросы, ждала, сама не зная чего, тогда, именно тогда нужно было Саше говорить эти красивые слова. До двух часов ночи просидели они на старом диване возле светящегося зелёным светом первого советского радиоприёмника, и Саша даже словом не позволил себе лишнего. Был чрезмерно корректен и вежлив.
Ах, это потерянное лето после девятого класса! Все одноклассники гуляли, влюблялись, ходили в турпоходы с ночёвкой. Одна она всё лето нянчилась с новорождённой Иркой. Быть старшей в многодетной, без достатка семье – не иметь ни детства, ни личного времени и пространства.
Яна долго помнила эту ночь и щемящее чувство полёта; то ли влюблённость, то ли эйфорию, смешанную с удивлением – а зачем же Коротов приходил к ним ночью. Вроде сказал – к отчиму.
Расслабленно улыбаясь, Яна не заметила, не почувствовала как Сашины руки медленно поползли по спине, по пути расстёгивая пуговицы на блузке. Робкий поцелуй также не вывел её из кисейного облака воспоминаний. Мысли, как и ноги, шевелились вяло и отстранённо. Голова отяжелела, и она покорно прошлёпала с Сашей к Иркиной тахте; приятно вытянуться после долгого дня. Сашины ласки ничем не отличались от мужниных: не возбуждали и не мешали засыпать. Сашины слова всё медленнее и медленнее доходили до её сознания, но последняя фраза о том, что, если она не захочет, он её не тронет, прокрутилась ещё раз. Яну будто окатили ледяной водой. «Боже! Что я делаю?!» Она мгновенно протрезвела, отшвырнула Сашку – откуда силы взялись. Застёгивая дрожащими руками блузку, Яна мысленно посылала Ирке «sos». Пока Яна приводила себя в прежнее состояние и положение Сашка сидел на тахте, обхватив голову руками, окаменев и тупо уставившись в пол. Яна осторожно тронула его за плечо.
– Тебе не пора?
– Прости меня! Я стал совершенной скотиной, – бухнулся на колени Коротов.
– Ты бы не пил больше, – с горечью посоветовала Яна, – совсем. Вставай.
– Скажи, что простила, – обхватил её ноги Коротов.
– Бог мой! Ты ли это?! – смешалась, не понимая как вести себя Яна.
– Прости меня, – чуть не плакал Сашка.
– Да-да, конечно, хорошо, – промычала растерянная Яна. – Саш, встань с колен, пожалуйста…
– Скажи, что простила…
– Простила. Саша, я тебя прощаю. Встань. На сегодня хватит тебе пить…
– Я трезвый. Мне домой нельзя, – метнулся к столу Коротов.
– А пить можно, – едко усмехнулась Яна.
– Жизнь такая, – залпом осушил полный стакан Сашка.
– И давно? – не пыталась скрыть сарказм Яна.
– Какой я был дурак… зачем я позволил тебе уехать? Молчи! – горестно сетовал на удивление трезвым голосом Коротов, – ты хорошо живёшь с мужем?
– Нормально. «Вот уж кому о разводе не говорить ни в коем случае, так это старому поклоннику.. или бывшему, или старинному, тьфу ты ж». – А ты, я вижу, не радуешься своей семейной жизни?
Сашка опустил голову и голос его зазвучал глухо и злобно. Недоверчиво косясь на Коротова, Яна осторожно переставила стул спинкой к столу и села на самый край. Но Саша, не поднимая глаз и не путаясь в словах, жёстко продолжал свой монолог. Яна сочувственно ахала, не позволяя себе анализировать и сомневаться. Пусть на самом деле всё иначе, но это была его правда, его жизнь, его исповедь, и Яна искренне сопереживала.
Вихрем ворвалась Иришка, оборвав Сашу на полуслове.
– Чай, не май месяц – гулять-то по улице, – не снимая куртки, подсела она к столу.
– А Саша уже домой собрался, но не мог уйти, не пожелав тебе спокойного крепкого сна, – делая ударение на каждом слоге произнесла Яна.
– А! Невеста пришла… и где это ты гуляла без меня? – не меняя серьёзного тона, интересовался Коротов.
– А она специально за тобой зашла, чтоб проводить, – многозначительно взглянула на сестру Яна.
– Конечно, конечно. Такого гостя да не проводить! Ещё и ручкой помашем, – включилась в игру Ирка.
Решительно подхватив под ручки упирающегося Коротова они вывались из квартирушечки в тёмный коридор.
– Не грохочи ты так, – шикнула Ира на Коротова, – чай, люди-то спят.
– А давай проверим – вдруг подслушивают, – ерепенился Коротов.
Саша периодически порывался вернуться, но бдительная Иришка пресекала все попытки. Оседлав двухколёсный «Мерседес», извлечённый из придорожных кустов, Саша довольно ровно поехал по пустой улице.
– По-моему, он забыл, что он пьян. Доедет? – грустно смотрела на удалявшегося велосипедиста Яна.
– Куда хоть денется! – пренебрежительно хмыкнула Ира, не разделяя сочувствия сестры, и пошла обратно, – иди скорей! Ну и чё ты там увидела?!
– Он остановился, – поспешила Яна за сестрой.
– Бежим! Свет выключим, притворимся спящими… вот ведь принесло его… быстрей, а то вернётся, – втолковывала на бегу младшая старшей.
Не успели они отдышаться – в окно раздался стук.
– Во, придурок. Вернулся! Только разбей стекло! – всплеснув руками, бушевала Ирка.
– Что будем делать? – ещё сочувствовала ухажёру Яна.
– Сидеть. Иди ко мне! Чё ты там у двери сиротинушкой стоишь…
– Думаешь, уйдёт? Что-то мне не по себе. Опять! Чем он там бросается?
– Гравием. Ну, блин, щас я тя прибью! – рассвирепевшая Ирка, резко отдёрнула штору, и, распахнув окно, высунулась на улицу.
– Коротов! Это ты хулиганишь? – гаркнула она в дорожную пыль.
– Я, – подошёл ближе к обочине скромный Александр.
– Ну и чё ты тут забыл?! – сердито продолжала Ирка.
– Позови сестру, – несмело выдавил из себя Коротов.
– Она уже спит!
– У вас свет горел…
– А теперь не горит! Спим мы уже. Видишь, я в ночнушке, – оттопыривая полу куртки, убеждала Иришка Коротова.
– Ир, ну позови, – канючил Саша.
– Нету её! Пристал! Она к матери спать пошла. А я одна и ты меня не пугай больше.
– Врёшь ведь, – не верил Коротов «невесте».
– Больно надо! – не меняя грозного тона, чеканила Ирка.
– Я поднимусь – проверю, – решил досказать Яне свою историю Саша.
– Только попробуй.
Но Саша, вновь бросив велосипед у обочины, бодро маршировал к дому.
– Блин! Чё делать-то?! – заволновалась Иришка.
– Я тебя об этом же спрашивала семь минут назад. Оставь окно приоткрытым, накурил герой – любовник. Слышь! Шаги.
Они замерли, чутко вслушиваясь в звуки за дверью. Ожидание не было долгим. Саша поцарапался, толкнул дверь, потоптался, что-то проворчал и тихо удалился.
– Фу-у! Слава Богу! – выдохнули обе и бросились к окну.
– Вот теперь мы с тобой должны поесть, – провожая взглядом удаляющегося «артиста» обратилась Яна к Ирке.
– Ты голодная?! – всполошилась сестрёнка.
– Очень. Где твой салатик? – пыталась впотьмах нащупать тарелку Яна, – свет включи… а бутылок-то у нас… куда их?
– Одну спрячем, завтра отец опохмеляться будет клянчить, а эту допьём. Надо же стресс снять, – старательно укупоривала недопитую бутылку Ира, – с приездом, дорогая сестра!
– Ты даёшь! – Яна восхищённо смерила взглядом Ирку, – я в свои шестнадцать лет так умно пить не умела.
– Знаешь, как хорошо водочка помогает, когда живот болит. Потом микробы разные в организме… мм-м, дезинфекцию надо проводить, – с пафосом закончила разъяснение Ирка.
– И часто у тебя живот болит? – недогадливо спросила сестра.
– Раз в месяц. Ты не будешь?
– Не хочу. Ты пей, а я закусывать буду. Какая гадость! Ты салат из соли делала?!
– Да всё время так солим…
– Отвыкла я от ваших привычек. Ну что ж, не будить же родителей…
– Тебе двух огурцов хватит?
– Где ты их возьмёшь? – отплёвывалась Яна.
– Я тебя спрашиваю ещё раз – тебе двух огурцов хватит??? Примерно во – от таких, – она чуть согнула указательный палец, а большим двигала взад – вперёд, – нет, пожалуй, таких..
– Хватит – хватит, – рассмеялась Яна.
– Тогда за мной! – приказала Ирка, накидывая на голову капюшон, – дверь не закрывай – свет будет падать, а то обратно идти больно плохо.
– И давно у вас нет лампочки в коридоре?
– Уж месяц, – беззаботно откликнулась Ирка, ловко лавирую между дровяниками, – ты, главное, иди за мной, а то влезешь куда-нибудь… в помидоры, например. Вот и наша грядка, – наклонилась к земле Ира.
Яна окинула взглядом тёмное пространство: слева многоэтажные городские дома, справа добротные частные избы, а впереди до горизонта чернели огороды. Задрав голову к небу, Яна мечтательно улыбнулась, сравнивая полную луну с жёлтым куском топлёного масла на тефлоновой сковородке.
– Держи! Встала посреди огорода и радуется неизвестно чему, – выразительно шептала Ирка.
– Ого! Шикарный огурец.
– Мать тебе берегла. У отца привычка, как нажрётся, так надо в огород бежать. Все пупырышки обобрал. Так она ветку огуречную перекинула в картошку
– Замаскировала…
– Вот так и сохранились, а на грядке искать бесполезно – ничего нет.
– Спасибо. Кстати, а как ты умудрилась замёрзнуть в такую теплынь?
– Я пошутила. Пойдем, погуляем. Ты ведь не хочешь спать? – подлизывалась Ирка.
– Ах ты, хитрая моська. Куда пойдём?
– Куда захочешь. Например, можно к Саше Коротову в гости сходить, – обрадовалась бессонной ночи Иришка.
– Ну, у тебя и шуточки! Я в пляжном халате по такому прекрасному городу гулять не пойду, даже ночью…
– Ты ещё столица скажи, – закашлялась от смеха Иришка.
– В какой-то мере – да, райцентр же. Но, да, хотя – дыра. Хочешь, я покажу тебе мои любимые места? Давай проведём сравнительный анализ, составим график, сделаем репрезентативную выборку, – бодаясь, обняла Яна Иришку.
– Как здорово! – звонко расцеловала раскрасневшаяся Иришка сестру, – только не бери с собой вышеперечисленных товарищей – водки не хватит.
– Какая ты у меня умница…
– ?????
– Предупредила, чтоб я у тебя переодевалась.
– А можно я тоже в джинсах пойду?
– Я и привезла их для этого, но, если ты знаешь другое применение штанам…
Переодевание не заняло много времени, но, выйдя на улицу, Яне показалось, что стало темнее.
– Луна спряталась….
– А мы к ней в гости не собирались, – съехидничала младшая.
– Мимо универмага или мимо тира? – подхватывая Ирку под ручку, уточняла маршрут Яна.
– Ага! Мимо тира! Щас! Посмотри, сколько там парней…
– И мы их не знаем, значит, идём закоулками к мосту.
– И что мы там забыли? – заартачилась было Ирка.
– Кто-то в письме мне клялся, что облазит все бугорки со мной…
– Ладно уж – молчу. Спросить нельзя…
– Отвечаю – посмотришь.
И мимо одиноко возвышающегося универмага – символа цивилизованной торговли – они бодро направились к ночной реке. Хрустел под ногами гравий, тускло горели фонари, бросая под ноги редких прохожих пятна блёклого света. Всё было до боли знакомо, всё вспоминалось легко. Вопреки Яниной установке.
– В магазине что-нибудь продаётся или пустые полки приветствуют покупателей? – оглядывая универмаг, когда-то казавшийся гигантским, полюбопытствовала Яна.
– Завтра сходим, поглядишь. Ты знаешь, как я по тебе соскучилась. Прям так тебя ждала, – запричитала, ласкаясь, Иришка.
– Что даже встретить не захотела…
– Да ладно! Я книжку читала, ой, какая интересная, прям ваще, не оторвёшься. А потом меня ж в автобусе тошнит…
– До сих пор?!
– Да, – по-детски надула губки Иришка.
– Наследственность – страшная сила. Я тебе упражнения покажу для укрепления вестибулярного аппарата, напомни только. Кстати, что-нибудь от Светки есть? Ты по ней скучаешь?
– Ещё как! Поругаться ж не с кем. С матерью же не подерёшься и не поругаешься. Вот за каким лешим понесло Светлану в Екатеринбург?! Совсем своей головы нет! О чём она думала? Одна. В чужом городе. Беременная! Вот дура! Ведь всё же было: квартира, работа, мать рядом, подруги, парни. Нет! Всё бросила – укатила! – негодовала Иришка.
– А что, муж у Светки тоже без «царя» в голове?
– Да уж хороший полудурок. Когда у нас жили, на работу устроиться не мог, с отцом лаялся всё время, мать из-за него с работы уволилась. А эта дура всё защищает его да жалеет!
– Значит любит…
– Ха! Ну и любовь! Стул об него сломала.
– Как?!
– Пришёл Вовка домой пьяный, а Светка разозлилась, что зарплату пропил и отдубасила его стулом, – гордо изложила Светкин подвиг Иришка.
– Если б этот способ подействовал, у нас в стране не было бы стульев. Это уж там, в Екатеринбурге?
– Ага. Как вот так можно беременность ходить? Родится какой-нибудь ненормальный.
– Постучи по дереву. Когда срок?
– Я по голове лучше постучу. В августе или сентябре. Последнее-то письмо в апреле было. Мать вся испереживалась. Вот трудно, что ли, два слова написать?! Я ей в мае звонила, она сказала, что Вовка ушёл с работы, а на другую ещё не устроился. Опять без денег сидят. Так в июне маман ей высылала.
– Да-да, у вас разговор только о Светке! – не могла больше слушать Яна, – мать вся в слезах, любимая дочь уехала. Ах, ах, какое горе. В двадцать – то с лишним лет можно бы и слезть с маменькиной шеи! Всю жизнь всё лучшее – Свете! А когда Света ноги вытирает о мамину голову, мать сразу обо мне вспоминает. Я в шестнадцать лет уехала в Москву с тридцатью рублями и жила на них два с половиной месяца. Лишилась подруги детства из-за этого. Вот когда я была, действительно, худенькая! Мать мне три рубля к Новому году один раз прислала и благополучно забыла, что я – её дочь. Ни звонков, ни денежных переводов. Чёрт!!! Лучше не вспоминать, а то я или Петровича по новой возненавижу или разрыдаюсь.
– Ян, ты не плачь, но мне всё расскажи, я же ничего этого не знаю.
– ВСЁ – немыслимо… – Вытирала внезапные слёзы застарелой обиды и горького сожаления Яна, – А как наши Таша с Сашей?
– Таша с Сашкой хорошо. Уж год не пишут ничего.
– И вам тоже?!
Близнецы Наташа и Александра были удивительно обособленными и самостоятельными девочками. Окончив местный техникум, уехали по распределению в одну из союзных республик и молниеносно забыли о всех ближайших родственниках.
– Да, у этих внуки будут – мы и не узнаем. Да собственно, – всё хорошо, и – хорошо!
Ирка погладила Яну по плечу, чмокнула в щёку и приготовилась внимать рассказу старшей сестры.
Яна покачала головой. Но Ирка, повиснув на руке, требовательно и выразительно посматривала на Яну. Да, расстаться с воспоминаниями не так-то просто.
– Петрович считал, что я мешаю их счастью, постоянно пилил мать из-за меня, устраивал скандал по любому поводу. Странно и смешно, но больше всего его бесило то, что я не ем суп. «Выкобениваюсь», по его словам. И не дай Бог, если мать мне что-то купит. Трагедия! И запой на неделю. Первые новые вещи мама мне купила в кредит, в девятом классе. Ты, возможно, по фотографиям помнишь – зимнее и осеннее пальто. «Носи аккуратно, следующее пальто тебе муж купит», – напутствовала меня мамуля. Она ошиблась – я сама заработала, но не в этом дело. Всё было тихо, пока отчим не увидел осенью на мне новое пальто. Ира, что тут было!!! Он ежедневно до самого отъезда мне высказывал, намекал, что я не заслуживаю, не достойна и … – Яна прерывисто вздохнула, – привык, что я ношу обноски да школьную форму. А Светке никогда ни в чём не отказывали. Конечно, время другое, мода другая и прочее, прочее. Для любимого дитя всегда можно найти оправдание. Светку и сейчас пожалеют и оправдают, вернись она без всего и с ребёнком. Мать будет нянчиться, она ж не знает, что такое младенец. Меня её мама вынянчила, Светку – мать отчима, близняшек – ясли, а тебя – я. А Света «хвост» задерёт и только вы её и видели. Чудесно, если я ошибусь в своём прогнозе. Знаешь, что сделал ваш папенька? Залез в шкаф, когда дома никого не было, и разорвал пальто по швам. Мы обливались слезами с матерью, когда зашивали.
– А мать? Ничего ему не сказала?
– Говорила потом. Он выпучил глаза как рак и твердил одно: «не помню, не помню». А однажды заявил, что это я сама сделала, чтобы их поссорить. Так что я считала не только часы – секунды до окончания школы.
– Так ты сразу уехала?
– На какие шиши?! Я зарабатывала – с матерью в ночные ходила.
– Почему в ночную смену? – хлюпала носом сердобольная Ирка.
– Платили больше. Тебе второй год шёл. Бабушка с тобой отказалась водиться. У неё Света – любимая и единственная внучка, до пяти лет на руках носила. Хотя ты вылитая мать отчима – просто копия. Вот такие пироги с котятами. Ждите, ждите свою любимицу. Подкинет она вам «игрушку».
– Так ей особо-то и не нужен ребёнок. Она расстраивалась, что все её одноклассницы замужем и у всех дети. Вот и ей надо.
– Чтоб всё как у всех, – подытожила Яна, – я тоже в девятнадцать боялась не успеть. Двадцатипятилетние казались стариками: дети, хлопоты, карьера. А вот мне скоро тридцать и жизнь, как страница черновика – одни перечёркивания. Начать бы с нынешним умом с начала…
– Вот, вот, – осуждающе кивала головой Ирка, – а ты-то не собираешься рожать?
– Собиралась «как все», да теперь передумала. Ребёнок не должен быть бегством от проблем. И – это чудовищная ответственность, а вдруг не справлюсь.
Яна не лукавила – она не чувствовала в себе желания быть матерью. Её пугали младенцы, а процесс разрешения от бремени вызывал панику. Ещё больше она опасалась не суметь правильно и нормально воспитать своего ребёнка. А «правильно и нормально» в свете существующих в неоднородном постсоветском обществе многочисленных научных теорий сильно разнились.
Они подошли к мосту. Луна вновь осветила заснувшие улицы и, представшая перед сёстрами панорама, стоила того, чтобы постоять и полюбоваться.
– Смотри, – зачарованно прошептала Яна, перегнувшись через перила моста.
– Страшно? – оттаскивая сестру и, не глядя вниз, вопрошала Иришка.
– Величественно. Не пугайся – я не собираюсь прыгать, – и, обняв Иришку, она подвела её к перилам, – ты смотри на воду, но не вниз, а вдаль, на горизонт.
Лунные блики, прыгая по речным волнам, завораживали и притягивали взгляд. Вода напоминала масло; густая, жирная, тягучая. Справа чёрным бархатом расстилался заливной луг, плавно переходящий в густые заросли ивы козьей. Слева – аккуратным куском мела белела средняя школа, окружённая кустами сирени и акации. Если б не назойливый писк комаров Яна простояла бы всю ночь у любимой речки, впитывая усталым сердцем забытые запахи и звуки. Для многих школа – просто учебное заведение, а для Яны с окончанием школы жизнь потеряла всякий смысл, она физически ощущала образовавшуюся пустоту и ненаполненность своего существования после окончания школы. Как будто повисла на стропах парашюта, зацепившись за ветки дерева. Было сложно найти и вновь почувствовать пульс жизни.
У Иришки же окружающий пейзаж не вызывал ликования: комары, влажный воздух, зачуханная луна, обычный, деревянный мост – ну что тут ИНТЕРЕСНОГО?! Она хотела сказать всё это вслух, но передумала, увидев странный блеск глаз и таинственную полуулыбку сестры.
– Голова кружится, – схитрила Иришка.
– Пойдём на другую сторону, – торопливо потащила Яна сестру, – какой вид! Готовые декорации к самым страшным сказкам
– Эт точно. А мы две ведьмы. О! А вот и Баба Яга летит, – вцепившись в сестру, притворно испугалась Ирка.
И правда, в причудливо изогнувшемся облаке можно было разглядеть ступу, косматую голову и поднятую вверх руку с метлой. Нагромождение облаков, низко парящих по небу, освещённых ущербной луной, давало пищу для бурной фантазии. Сёстры состязались в остроумии, пока яркий свет фар внезапно появившегося грузовика, не рассеял тьму и не спугнул сказку.
– Фу, напылил, – сморщилась Ирка.
– Сейчас пыль уляжется – домой пойдём.
– Спать? – разочарованно протянула Ирка.
– Да нет же! Ты джемпер наденешь, и мы сходим в противоположную сторону. Осмотрим новую школу. Для меня – новую, а для тебя – единственную. Я в этой училась, – Яна кивнула вниз, – а что в ней теперь?
– Дом Пионеров был. В позатом году было страшное наводнение, затопило весь первый этаж. Вроде ремонтировали… что теперь – неизвестно.
– И школу свою не навестишь. Хотелось бы в свой класс зайти… Ладно, идём, пока я не расклеилась.
– Я тебя полечу.
– Чем это?
– Стоит бутылочка, пойдём—ко выпьем, милочка, – дурашливо пропела Ирка.
– Конечно! Что нам ещё делать. Будем всю ночь пьянствовать. У тебя, когда практика начинается?
– Когда захочу!
– Отлично. Раз пошли грибы – будешь со мной в лес ходить. Может, хоть банки две замариную… Идёшь со мной купаться?
– Да сощёхоть! – передёрнулась Ирка.
– Ты на берегу постоишь, а я поплаваю. Малыш, ну согласись…
– Здесь, что ли? – подалась на уговоры Ирка…
– Не, здесь низ-ззя. Во-первых, я без купальника, а во-вторых, место слишком многолюдное.
– Ага. Вон, кстати, какие-то мазурики идут.
Сёстры невольно замедлили шаг, напряжённо вглядываясь в идущих навстречу мужчин. Двое остановились на перекрёстке, закурили под фонарём, пожали друг другу руки, сошли на тротуар и исчезли в кустах.
– Во, как хорошо-то, мы уже и народ распугиваем….
– Да домой они пошли, зачем им к мосту-то.
– А вдруг они нас в кустах поджидают? – прикинулась испуганной Яна.
– Это у вас в Москве придурки по кустам сидят, а у нас нажрались, морды набили друг дружке, и по кроватям.
– Шучу я. Один – ноль в мою пользу. О! Не одни мы не спим.
Их обгонял велосипедист. В длинной домотканой рубахе, простеньких брюках и ослепительно белых кроссовках размеренно жал на педали сухонький старичок. Сёстры не прошли и двух метров, а велосипед уже маячил в начале главной улицы Царёвска. Единственный фонарь последний раз осветил огромную вязку сена, и дед растворился в темноте.
– И как только дедуля не надорвался? – всё ещё удивлялась Яна местной жизни.
– Своя ноша не тянет. А чего это он по ночам сено возит? – скорчила рожицу Ирка.
– Ворует потихоньку…
После развала Союза рухнувшая культура не стала сдерживающим фактором в стремлении россиян коллективно выжить в условиях рыночной экономики. Растащили всё по своим норкам и дворам, всё, что создавали общими усилиями не одно десятилетие. Ломать – не строить.
Но Яна с Ирой не интересовались политикой и социологией, поэтому тему расхищения бывшей социалистической собственности и воровства развивать не стали. Хихикая и неся околесицу, дошли сёстры до дома, и ввалились в «келью» одновременно.
– Отлично проветрилось. Я закрою, – направилась Яна к окну.
– Напрасно. Там Саша внизу ждёт, хочется ему взглянуть, как ты будешь купальник надевать, – кривлялась Ирка.
– Ах ты, язва малолетняя! – швырнула Яна в Ирку подушкой.
– Ты хоть чё делаешь?! – завопила Ирка, вытаскивая подушку из ведра, – теперь сама будешь на ней спать. Да ладно, ладно, я пошутила, воды-то мало, она не намокла. Один – один.
– Что ж – квиты. Полотенце у тебя…
– Для дорогих гостей как хоть не иметь, – весело отозвалась Ирка.
– Я тебя серьёзно спрашиваю.
– А я тебе серьёзно и отвечаю. Вот это подойдёт? – сняла с верёвки рыжее махровое полотенце Ирка.
– Вполне. Вода ночью тёплая, а вот на суше, увы, после купания очень холодно.
– Так ты всё-таки собираешься купаться?!
– И долго, – Яна легонько щёлкнула по носу сестрёнку.
– Тогда выпьем, чтоб ты в реке не замёрзла. Вот тебе огурчик, – ловко орудовала приборами Иришка, – чокаться не будем и так нынче чокнутые.
Хлопнув по маленькой, они вновь переоделись и вышли на улицу. Полотенце цвета ядрёной ржавчины ярким пятнышком осталось висеть на стуле.
Иришка, истосковавшись по доверительному, свободному общению, засыпала Яну вопросами, наивными секретами и детскими анекдотами. Сёстры дошли до новой школы, свернули в какой-то переулок, вышли к парку героев Великой Отечественной Войны, повернули к кладбищу и говорили, говорили, говорили.
