Детство со скрипкой
Примечательно, что скрипка присутствует в моих самых ранних воспоминаниях. Я не помню того времени, когда еще не держал ее в руках. Как будто только музыка заставила меня очнуться, стала тем самым «Большим взрывом», породившим во мне жизнь.
Однако я не единственный стою здесь, в гостиной, со своей скрипкой, изо всех сил стараясь как можно лучше воплотить в звуках наставления моего отца. Рядом со мной мой старший брат Александр. Мне пять лет, а ему уже семь, и он, конечно, играет на скрипке лучше меня. Но, наверное, из нас двоих я все же счастливее. Даже наверняка. Когда годом ранее моему брату подарили его первую скрипку, я позавидовал его новой игрушке – о, как же я хотел иметь такую вещь, такую скрипку! Теперь же она у меня наконец-то появилась, и я могу подражать Александру, с которого беру пример. Разница между нами лишь в одном: в случае с Александром – «ты должен»; в случае со мной – «ты можешь». Я хотел научиться играть на скрипке – конечно, не подозревая еще, что меня ждет на этом пути, – и, возможно, поэтому такая исходная точка была для меня идеальной. Так или иначе, у меня была хорошая мотивация.
Итак, мы оба стоим в гостиной с миниатюрными скрипками, и наш отец обучает нас по самым современным методам группового обучения Судзуки. Все, кто слышали меня тогда, говорили потом, что я схватывал быстрее, чем мой брат. В том, что он бросил занятия в восемь лет, я виновен не больше самой его скрипки. Решение Александра было связано с сопутствующими обстоятельствами. У нас дома игру на скрипке воспринимали не как удовольствие или интересное хобби, а как в значительной степени доминирующую часть повседневной семейной жизни. В течение следующих четырнадцати лет не только моя жизнь, но и жизни всех обитателей дома Бонгартц будут вращаться вокруг игры на скрипке.
Что-то? Бонгартц? Что ж, я вижу, мне следует кратко представить свою семью. Итак: мой отец – Георг Бонгартц, юрист по образованию, но по профессии скрипичный аукционист и, следовательно, эксперт по игре на скрипке. Моя мама – Дав Гарретт, американка по происхождению, прима-балерина, с самого моего рождения отвечавшая за организацию не самого простого домашнего хозяйства. Меня самого пока что зовут Дэвид Кристиан Бонгартц. Через несколько лет к нам присоединится сестра Елена. Страсть моего отца, помимо скрипки, – это музыка в целом, особенно классическая. У него есть опыт в этой сфере: он играл в оркестре ВВС, иногда исполнял обязанности барабанщика на военных похоронах и больше всего на свете хотел бы стать скрипачом. Это была его мечта, но для карьеры солиста одной мечты было недостаточно, и поэтому в итоге он занялся торговлей струнными инструментами. Мы с Александром были не первыми его учениками по игре на скрипке. Он уже обучал других детей прежде, так что мы действительно многому могли у него научиться.
Мы так и делали – но какой ценой! Скажем так: в детстве вы так и так ходите на поводке у своих родителей, но бывают длинные поводки, а бывают короткие – очень, очень короткие поводки. Однажды мой отец обнаружил, что оба его сына обладают значительным талантом к игре на скрипке. Возможно, я – даже в немного большей степени, чем мой старший брат. Как бы вы отреагировали на его месте? Какие действия вы предприняли бы, осознав, что судьба положила вам в гнездо два золотых яйца? На самом деле это незавидная ситуация, потому что внезапно на вас накладывается ответственность за то, чтобы из этих золотых яиц вылупились настоящие райские птицы, а не перепела.
Что же, вы будете безучастно наблюдать за тем, как эти таланты атрофируются? Или вы сделаете все, чтобы взрастить это сокровище?
Это ситуация, требующая незамедлительных действий.
И мой отец решил сделать все возможное.
Обстоятельства складываются в его пользу, поскольку работает он в основном дома. Отец почти всегда рядом, у него много времени между занятиями, он дает нам уроки, следит за нашим прогрессом, критикует и не дает нам спуску, ожидая все лучших результатов и все большего прогресса. С каждым днем он все реже бывает нам отцом и все чаще – учителем, требующим от нас дисциплины, регулярных многочасовых занятий и ощутимых успехов. Конечно, он остается нашим отцом, но, если мы не оправдываем его ожиданий, атмосфера в доме сгущается. Все идет по его распорядку, и у него очень точные представления о процессе обучения – вот аппликатура5, вот удар смычком, вот как это нужно играть, и именно так, а не иначе, это должно звучать. Давление не спадает практически никогда, и через год после того, как я присоединился к старшему брату в обучении игре на скрипке, Александр «уходит».
Потому что он плох? Совсем нет. Он просто несчастен, абсолютно лишен всякой мотивации. У него больше нет никакого желания учиться. Сколько раз я замечал, как он плакал во время занятий. Он с трудом переносил необходимость выступать перед людьми, даже на домашних концертах, где собирались родители других детей; перед выступлениями он был бледным как мел, его мучили боли в животе. В какой-то момент он собрался, подошел к отцу и сказал: «Я действительно хочу играть на музыкальном инструменте, но не на скрипке. Лучше на рояле». К фортепиано мой отец не питает большой страсти, но Александр был настойчив и в итоге получил желаемое. У меня тоже был момент, когда я хотел «соскочить».
Но почему же я позволяю любви к скрипке взять верх надо мной, почему я все равно продолжаю играть? Потому что я упрямее старшего брата? Потому что я более толстокожий? Или стоит сформулировать это совсем иначе: потому что у маленького Дэвида уже есть безусловное желание доставлять удовольствие?
Больше всего похоже на правду именно последнее утверждение. Я действительно хочу слышать аплодисменты, я хочу оправдать ожидания своего отца и аудитории, я ни в коем случае не хочу разочаровывать их. Моя потребность в гармонии сильнее любых горестей, она смиряется со всеми страданиями. Эта потребность одновременно и благословение, и проклятие, но прежде всего она – стержень, благодаря которому я выстоял.
А ломаются многие, так как успех в карьере зависит не только от твоих способностей; не менее важны личность, мотивация и стойкость. То, что ты, многообещающий музыкант, переживаешь в юности, никак не соотносится с представлениями о беззаботном детстве. В очень раннем возрасте все относятся к тебе так, словно ты должен соответствовать самым высоким требованиям. Это означает: прожив на свете всего несколько лет, ты уже занимаешься профессиональной деятельностью и должен выполнять свою работу качественно. Мой брат оказался достаточно смышлен, чтобы вовремя спрыгнуть с этого поезда; меня же спасала моя потребность в гармонии.
Отныне все внимание моего отца было направлено на меня. До восемнадцати лет он оставался моим главным учителем. В последующие годы игра на скрипке стала для меня двадцатичетырехчасовой работой, что означало: отец и сын общались друг с другом круглосуточно, семь дней в неделю. Этого достаточно, чтобы до чертиков надоесть друг другу, потому что семейная жизнь и работа теперь были неотделимы друг от друга. Каждый вечер я сидел один в своей комнате и думал: я больше не хочу, я больше не могу – брошу скрипку в угол и к черту музыку… Но это невозможно, потому что счастье моей семьи, настроение в доме и, наконец, что немаловажно, мое собственное благополучие, мое спокойствие зависят от того, насколько хорошо я играю на скрипке. Если я буду усерден в своих занятиях, то, когда достигну поставленной цели, обрету гармонию. Но когда я ослабляю свои усилия и возникает напряжение – тогда мой отец расстраивается и становится раздражительным, и страдают из-за этого все. Другими словами: от меня зависит, будет ли у моей семьи хороший день или домашнее благополучие нарушится и все будут находиться в подавленном состоянии и избегать друг друга. Так что я несу ответственность не только за свои успехи на скрипке, но и за спокойствие в повседневной жизни моей семьи.
Это меня напрягает. В дни, когда в доме никого нет и я сам смертельно несчастен, я не могу заснуть, пока не успокоюсь с помощью скрипки. И я говорю сам себе: это не так уж и сложно, ты справишься – и снова крадусь из своей комнаты, пока все остальные спят, вниз по лестнице, беру скрипку, даже не включая свет, и продолжаю заниматься в темноте. Я должен играть, чтобы разобраться в своих чувствах. Для меня прошедший день должен завершиться гармонично.
То, что я быстро учился и добивался поразительных успехов, объяснялось тем, что до тех пор, пока гармония не разливалась вокруг меня, как солнечный свет в комнате, которая только что была в тени, я продолжал трудиться. Я играл до тех пор, пока все снова не становились счастливыми. Однако то время оставило в моей душе свой след, потому что в детстве ты стремишься к совершенно другому: ты хочешь найти защиту в кругу своей семьи, чувствовать себя в безопасности, быть любимым и окруженным заботой. Но когда эти желания уступают место совершенно другому – когда от тебя постоянно чего-то требуют, когда ты постоянно подвергаешься давлению и испытаниям, когда тебя постоянно подталкивают к исключительным достижениям – в тебе поселяется боль. Тогда страдает твоя самооценка, тогда дамоклов меч неполноценности и неудач нависает над твоей головой, тогда многое воспринимается как неправильное, даже если в конце концов все оказывается правильно.
