Маг первого ранга Алексей Дмитриевич Лешановский, прозванный Лешим по совокупности признаков, успел присесть и увернуться. Фарфоровая ваза, просвистев над ухом, врезалась в стену. Столкновения, само собой, ваза не пережила и брызнула осколками во все стороны.
– Сволочь! – крикнула пока все еще подруга Алексея Дмитриевича и следом за вазой отправила блюдо. Фрукты предварительно стряхнула, и оранжевые мячики мандаринов весело покатились во все стороны.
Ангелина же, взвесив блюдо на руке, крутанула его, запустив в Лешего. Леший, запоздало вспомнив, что все-таки является магом и не из простых, выставил щит.
– Какая же ты сволочь!
– Почему?! – возопил он, поскольку классическая логика, зачет по которой Алексей Дмитриевич сдал, пусть и не с первого раза, но все-таки, подсказывала, что в нынешней ситуации сволочь – совсем не он.
– Это ты виноват! – Ангелина Анатольевна огляделась и рука её потянулась к бутылке шампанского.
Открытой.
Начатой.
И неплохого же шампанского. Именно поэтому использовать бутылку не по прямому назначению было жаль. Что-то подсказывало, что пригодится оно.
Да и щит опять же.
Щиты у Лешего получались отменные.
– В чем?! – Леший разогнулся и тоже покосился на бутылку, раздумывая, успеет он добраться первым или нет.
И вовсе…
Дурацкая же ситуация.
Со службы сорвался, вспомнил, что годовщина. Вроде как. С датами у него сложно было, но тут вдруг явственно пришло понимание – она самая. Леший и подменился, благо, во дворце все было тихо. За цветами заехал и тортом. Торт теперь обнюхивала Мимоза, Ангелинина собаченция, существо мелкое и пакостливое, и отчего-то люто невзлюбившее Лешего.
Взаимно.
Цветы…
Цветы улетели за придурком, которого Леший обнаружил в гостиной, на своем диване сидящим и в виде, пусть не вовсе голом, но не оставляющим пространства для альтернативной интерпретации происходящего. Теперь-то Леший даже слегка занервничал: оно-то всего второй этаж, но мало ли… не приведи Боже, шею свернет или чего другого сломает, и потом выставят, будто это он, Леший, членовредительствовал.
– Ты… ты… – Ангелина, раскрасневшаяся, была хороша. Как и в тот день, когда Леший впервые её увидал.
Светлые волосы.
Синие очи.
Ресницы трепещут. Румянец горит.
Она вытянула руку и пальцем указала на дверь.
– Убирайся!
– Вообще-то, – ярость отступала, обида оставалась, а с нею детское почти непонимание. За что она так-то? Ладно, любви у нее никогда-то особой не было, это Леший чуял. У него, если так-то, то тоже. Ну какая любовь в его возрасте?
Просто…
Встретились.
Пришлись по сердцу. Начали наведываться друг к другу в гости. А потом как-то и закрутилось. Затянулось.
Съехались. Жили.
Четыре года как жили. Может, не душа в душу, но как-то ведь жили до сих пор. И вот, выходит, дожились на свою голову.
– Шампанским поделишься? – поинтересовался он совсем уж мирно. И торт поднял. Тот, правда, от падения треснул и розочки раскололись. Шоколадные.
– Ты ж не пьешь?
– Обычно… но так-то…
Ангелина подняла кружевной халатик и накинула на плечи. Огляделась. Поморщилась.
– По-дурацки вышло, – сказала она. – Ты чего приперся-то? У тебя ж дежурство.
– А ты откуда знаешь?
– График твоих дежурств я еще когда выучила.
Душу царапнуло нехорошее предчувствие, что учила она не просто так. И не из желания порадовать его, Лешего, блинами к возвращению домой.
– И давно у тебя с ним? – поинтересовался Леший.
Ангелина разлила шампанское по бокалам и протянула один.
– Пару месяцев… собиралась сказать, но как-то не уверена была.
Шампанское было кислым и в нос шибало. Леший затряс головой, отчего Мимоза зашлась истошным лаем. Подняв мандарин, он отер его о рукав и отправил в рот, целиком, со шкуркою.
Ангелина поморщилась, привычно выказывая неодобрение этакими привычками. А Леший не виноват, что ему со шкуркой вкуснее. И вообще…
– Так чего приперся-то? – Ангелина уселась в кресло и ноги вытянула. Длиннющие и ровнющие. Идеальные, можно сказать, ноги.
Как и сама она.
– Решил… поздравить… четыре года же ж, как встречаемся.
– А толку-то… – Ангелина осушила бокал. – Что ты на меня смотришь-то? Осуждаешь?
– А не надо?
– Осуждай. Но сам виноват. Мне о будущем думать надо, а с тобой каши не сваришь… четыре года, а ты не то, что предложение сделать не сподобился, вообще будто об этом не думаешь. Тебе и так хорошо.
– А тебе разве нет?
– А мне… а мне, Леший, уже двадцать восемь. Считай, почти уже все. Бабий век короток. После тридцати хоть наизнанку вывернись, а толку не будет. Найдутся и помоложе, и покрасивей. И не такие дуры, как я. Я ведь надеялась, что ты не просто так… что нравлюсь… что женишься. Заживем. Только потом повзрослела и поняла, что в голове у тебя не то совсем. А я семьи хочу. Нормальной. Жизни. Тоже нормальной. Детишек там… мужа, который дома, а не где-то там, а где и с кем не понятно, потому что секретность и говорить нельзя. И вот пойди, узнай, чем он там занят. Врагов душит или с бабой какой курорты осваивает…
Прозвучало донельзя обидно.
Леший, между прочим, не изменял ей. Ну… разве что пару раз всего… но это случайно, невсерьез и не считается. И вообще, он мужик. У него потребности.
Мимоза из-под кровати тявкнула, явно высказываясь, что обо всем этом думаешь.
– Я поняла, что жениться на мне ты не собираешься, – Ангелина налила себе еще шампанского. – И не спорь. Себе же говоришь, что когда-нибудь потом обязательно сделаешь предложение. Лет через пять, а может, через десять. Но вообще тебе и так неплохо… верно?
Оставалось кивнуть.
Мимоза, осмелев, вцепилась в штанину и с утробным рычанием попыталась оторвать кусок.
– А скорее всего через те же пять лет ты бы нашел кого помоложе или породовитей. Ты ж при дворе крутишься? Да ладно, я не дура, вижу, что в простом месте обычному охраннику столько не платили бы… квартирка эта… не особняк, то тоже весьма себе. Оклад твой… остальное. Но не о том ведь речь, верно? Правда в том, что с тобой у меня перспектив никаких. И будущего нет.
– Тогда зачем я был нужен?
– Ненавижу одиночество, – пожала плечами Ангелина. – Да и в целом так-то неплохо жили, но… на время, Леший. Исключительно.
Хотелось что-то ответить, такое, хлесткое и обидное. Но Ангелина глянула укоризненно и произнесла:
– Вот только не надо петь, что ты меня любишь без памяти и жить без меня не сможешь.
Сможет. Это Леший знал точно, но…
– Может, и люблю, – буркнул он из чувства противоречия.
– Леший… встречаться мы начали в январе. А сейчас, – Ангелина кивнула на окно. – Лето вон почти уже… съехались тоже осенью.
– Никогда я даты не запоминал.
– Просто тебе плевать на эти даты. И на меня, если так-то… ты вот цветы принес.
– И чего?
– Лилии…
– Ты не любишь лилии?
– У меня на них аллергия, придурок! – рявкнула Ангелина. – И на орехи тоже!
Леший поглядел на торт, вспоминая что-то этакое… торт и вправду был густо усыпан жареным фундуком.
– А вот скажи… ладно, не мне, но у того, кого ты охраняешь, у него на что аллергия? Помнишь? И вкусы, небось, тоже? И своих дружков, что да как… это потому, что они все – важны. А я…
– Нет?
– Не особо. Ты хороший парень, Леший. И меня не обижал. Но правда в том, что… нет у нас с тобой будущего. Никакого. Было удобно какое-то время, но и только…
Она поднялась и поставила бокал.
– Вещи мои, пожалуйста, выкинь с балкона.
– Чего?! – это даже обидело. Может, у Лешего характер был так себе, испорченный службой и в целом жизнью, но не настолько же!
– Ноут я заберу позже. Украшения тоже… так, вот, – Ангелина весьма шустро вытащила из шкафа ворох платьев, который быстро разобрала на две кучи. Меньшую убрала в шкаф, большую оставила на кровати. – Это выкинешь… и белье тоже. Сейчас, я скоро… ага… ключи завтра в почтовый ящик кину. Ну или можешь подождать, если не доверяешь.
Не доверяет. Уже.
Хотя… чужого Ангелина брать не станет. Не тот характер.
– Да не собираюсь я…
– Леший, – сказала она мрачно. – Если уж сам жениться не собираешься, так хотя бы помоги…
– Вышвырнув твое тряпье?
– Именно… – она пощипала себя за щеки, покусала губы, глаза старательно потерла. – Мне же надо как-то вот… перед Мишаней предстать.
Мишаню почему-то стало даже жаль. Подумалось, что не стоило его в окно выкидывать. Леший очень надеялся, что Мишаня этот не сильно пострадал.
Маг все-таки.
А маги – твари живучие.
Ангелина же взбила светлые кудри.
– Как я выгляжу?
В глазах её стояли слезы.
– Чудесно, – не соврал Леший, чувствуя, что вечером напьется. И не шампанского.
– Отлично… тогда я побежала. А ты вещички выкинуть не забудь! И можешь материться.
– Спасибо, – буркнул Леший.
– Ты… не обижайся, Лешка… и не думай… я в последний год поняла, что… не сложится у нас. Искать стала. И нашла вот… Мишаню. Кстати, замуж зовет… он, может, не великих чинов, но вполне себе толковый. А жизнь такая, что… кроме меня обо мне никто не позаботится. Ты же, если встретишь ту, которая и вправду по сердцу, в следующий раз не щелкай. Нам, женщинам, конкретика нужна, а не это вот все…
Ангелина подхватила Мимозу, которая тотчас угомонилась и уставилась на Лешего круглыми глазищами. В них виделся упрек.
– Мишенька! – возопила Ангелина уже за порогом и как-то вот переходя на тонкий крик, заорала. – Спаси меня…
Хлопнула дверь.
Леший сел на кровать, взял бутылку и отхлебнул из горла. Вот ведь… а ведь он действительно подумывал жениться. Когда-нибудь потом. Может, через год. Или через два. И вообще… чем ей так не нравилось? Чего их всех в замуж тянет-то? Жила себе в квартире… на всем готовом. И денег Леший не жалел. Бабы… вечно навыдумывают себе, а ему страдай.
– Мишенька! – донеслось сквозь открытое окно. – Ты… ты же меня не бросишь… теперь… он меня выгнал!
И столько надрыва, что впору поверить да сочувствием проникнуться. К Мишеньке.
Леший поглядел на гору одежды.
Вздохнул.
Сгреб…
Платья летели с балкона пестрым комом. Только шелковый халатик, распахнув рукава-крылья навстречу ветру, попытался подняться выше третьего этажа, но силы скоро оставили его, и халатик опустился на газон, где Ангелина упоенно рыдала на груди тощего рыжеватого типа. А тот утешал, уговаривая чего-то там… даже кулак поднял, Лешего завидевши, но как-то вот…
Нерешительно.
Будто должен был обозначить свое к Лешему отношение. Леший сделал вид, что угрозы не увидел. Он вернулся в комнату. Сел на кровать и допил шампанское, как было, из горла. А что… у него горе. Наверное.
Торт он поднял, снял крышку и, сковырнув слегка помявшийся шоколадный цветок, отправил в рот. Подумалось, что теперь никто не станет пенять, что он, Леший, руки не мыл.
Или вот ложкой не пользуется.
И вообще потребляет вредную еду… подумалось и от мыслей сделалось совсем уж тошно. Точно напьется. Все одно выходной же ж. Но телефонный звонок не позволил мысли оформиться, не говоря уже, чтобы самому Лешему перейти от мысли к ея воплощению.
– Да, – сказал он и подавил вздох, услышавши голос князя. Как-то сразу пришло осознание, что напиться не выйдет. И дальнейший разговор лишь подтвердил опасения.
Или надежды?
– Подкозельск… – протянул Леший. Звучало… сообразно душевному настрою.
– Вы там только на глаза не попадайтесь, – князь просил. – А то ж заметит, задурит еще. Ты ж его знаешь. Да и не лезьте так-то. Просто пригляньте. На всякий случай.
Леший кивнул. А потом сообразил, что князь его не видит.
– Приглянем, – пообещал он. – Сейчас и выдвинемся… там леса-то хоть есть?
– Понятия не имею, – Поржавский с подчиненными предпочитал быть честным. – Найдите. Или организуйте там… на месте разберетесь. И смотри, Леший. На тебе государь!
Леший вытащил из-под кровати бирюзовый бюстгальтер, отделанный кружевом. Покрутил. И вышел на балкон. Бюстгалтер не пытался оседлать ветер, но скучно повис на березе, видом своим немало обрадовав местечковых ворон.
Ангелины уже не было.
Её рыжего Мишеньки тоже. Небось, утешать поехал. И гардероб обновлять, судя по тому, что тряпье осталось лежать во дворе.
А может… и вправду, к лучшему?
Ну их, этих баб… другую найдет, еще лучше прежней. И… вообще, ему сейчас не о бабах надо думать, а о безопасности вверенного объекта.
– Подкозельск, – произнес Леший презадумчиво. И уже куда веселее набрал своего зама. – Собирайся.
Это он произнес совсем уж бодро, а еще добавил:
– Наш ждут Подкозельские леса!