Когда Лайке исполнилось восемнадцать, в усадьбу приехал Крэзи-бой. Преподать урок истории в ее день рождения. Лайка вышла в длинном до щиколоток платье, потопталась на крашеных досках пола и замерла, установив голые ступни в балетной позиции номер «раз». Осмотрев ученицу, гость застыл оторопевшим взглядом где-то в области ее лба. Для этого весьма упитанному мужчине за пятьдесят пришлось отвалиться на спинку кресла и запрокинуть бульдожье лицо. Стоящая рядом Лукреция отчиталась:
– Метр восемьдесят восемь. За последний год выросла еще на три сантиметра.
– И в кого она… – попытался в который раз Крэзи-бой, но Лукреция как всегда сердито оборвала.
– Не начинай!
– А платье такое откуда? Из погорелого театра?
– Из бабушкиного сундука, – доложила Лукреция. – Между прочим, мне доктор посоветовал занять ее шитьем или вязанием. Сундук пришелся кстати.
Май в девяносто пятом выдался теплым, но дождливым. Уроки проходили на террасе. Крэзи-бой, выпив чаю, устроился в самом объемном кресле, которое нашлось в сарае, где сваливалась старая мебель, и приказал:
– Возьми чистую тетрадку и подпиши ее.
На это у Лайки ушло почти десять минут. Учитель в ожидании подремал под тихий шелест дождя. Ему не помешала ни сломанная вылезшая пружина под левой ягодицей, ни шепот про себя девушки при подписании тетрадки. Когда установилась тишина, Крэзи-бой открыл глаза и посмотрел на ученицу, прилежно сложившую руки под заметно выдающейся грудью. В который раз его поразило отстраненное выражение лица этого ребенка, он почему-то подумал, бьет ли ее Лукреция?.. Подумал, может ли боль прогнать эту отстраненность и придать хоть сколько осмысленности широко расставленным серым глазам с легкой чудинкой почти незаметного косоглазия – к вискам.
– Подписала? Покажи.
Девушка встала из-за стола, подошла к креслу и протянула тонкую тетрадку в линейку. На ее обложке в идеальном каллиграфическом исполнении было выведено: «Тетрадь № 8 Аглаи Смирновской для занятий по истории».
– Вот тут слово надо добавить. «По истории шпионизма». Кто такие шпионы, знаешь?
Аглая кивнула.
– А чем отличается шпион от разведчика?
Девушка подумала и покачала головой.
– Это просто, – махнул рукой Крэзи-бой. – Если наш разведчик уедет разведывать чужие секреты в чужую страну, там он станет шпионом. И – наоборот. Из этого следует… Что из этого следует?
– Что шпион и разведчик – одно и то же.
– Прекрасно! – восхитился учитель. – Прогресс налицо! Садись и пиши на первой странице. Сначала – сегодняшнее число. Написала? Теперь, большими буквами через тире: ЧК – ВЧК – ОГПУ – НКВД – МГБ – КГБ – ФСБ. Написала? На нижней строчке напишешь фамилии, которые я назову. Готова?
Лайка застыла. Выражение лица не изменилось, но Крэзи-бой сразу понял – нужна помощь.
С трудом выбравшись из кресла, он подошел к столу.
– Немножко неправильно. Че-ка – это две буквы, без «Ч» и «К». Вот КГБ написала правильно. Мать говорит только о КГБ, да? Ну ладно, ладно, напиши заново, все без гласных. Только две гласных – в ОГПУ, вот тут. Поняла?
Он погладил девушку по толстой русой косе на спине и вернулся в кресло.
– Итак, пишем «Ленин», далее – «Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов, Черненко, Горбачев, Ельцин». Это руководители страной при каждой из структур, означенных выше. Покажи, что получилось.
Аглая принесла ему тетрадь и дождалась реакции. После удовлетворительно кивка учителя она чуть покраснела. Крэзи-бой достал свою дорогую чернильную ручку с золотым пером и соединил линиями фамилии с написанными вверху буквами.
– Вот так надо, поняла? Молодец. Теперь напиши под фамилиями слово «деньги».
Аглая вернулась к столу.
– И от этого слова две черточки вниз. Сосредоточься. Я буду говорить слова, а ты запишешь из них только первые буквы. Это называется аббревиатура. Готова? Управление делами Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза. Что у нас получается по буквам? Не спеши, думай.
– УД ЦК КПСС, – кивнула Аглая.
– Правильно. Молодец. Теперь зашифруй таким же образом второй орган управления. Международный отдел ЦК КПСС. Уверен, что у тебя все правильно получилось. Что мы теперь из всего нарисованного имеем? Краткую схему управления властью и деньгами в советской, а затем демократической России. Вопросы есть?
Аглая задумалась, уставившись в тетрадь. Потом подняла глаза и спросила:
– А власть у кого была? У аббревиатуры или у фамилий?
– А власть всегда у силовиков. А силовые структуры у нас где? В первой стро-о-очке. Эти самые структуры и занимались шпионами. Мы перечислили наименования, которыми силовики обзывали свой главный орган с семнадцатого года по сей день. Там, конечно, тоже были свои руководители, но шапку с ними мы заполним позже. Теперь и ты мне ответь на вопрос. Кто же по этой схеме заправлял деньгами?
Девушка просмотрела всю страницу, дернула плечиком.
– Вот эта, которая КПСС. При помощи двух отделов.
– Да ты же умница! – восхитился Крэзи-бой. – Еще вопросы?
Аглая кивнула.
– Эти отделы делили деньги на всех жителей страны поровну?
– Нет, там сложная структура была. Наша Таша работала в этой структуре и знает ее досконально. Поэ-э-та-а-му-у… – протянул Крэзи-бой и хитро подмигнул девушке, – ты у нее и узнай подробненько о распределении денег. И запиши потом себе в тетрадочку. Ладненько? На этом урок истории закончен. Будем играть в прятки?
Девушка радостно закивала и бросилась к столу. Нашла нужную тетрадь с надписью «прятки». Тетрадь была толстой, в 96 листов и почти вся заполнена.
– Ты прочтешь начало, середину или конец? Что мне искать? – спросила она.
Крэзи-бой задумался, потом кивнул:
– Фамилия поэта Тар-ков-ский. Я прочту середину.
И заговорил низким сильным голосом, как запел:
– «Есть только явь и свет, ни тьмы, ни смерти нет на этом свете. Мы все уже на берегу морском, и я из тех, кто выбирает сети, когда идет бессмертье косяком». (Тарковский «Жизнь, жизнь»).
– Вот, я записала, – Аглая отдала тетрадь и присела на перила террасы, подставив ладонь каплям с навеса. Крэзи-бой осторожно переворачивал страницы с цветными стихами: загаданное Аглая писала синим, а найденные потом конец или начало стихотворений – красным и зеленым.
На террасу вышла Лукреция с папиросой и покачала головой:
– Все шпионы предсказуемы. Бакенщик зимой приезжал. Сначала Маяковским долбил с выражением и пафосом, чтобы рассмешить нас, а загадал Штейнберга. Ну откуда у меня, скажи пожалуйста, Штейнберг? Ради общего развития Лайки могли бы и отступить от диссидентщины. А он теперь назло пишет ей в тетрадь частушки и поговорки.
– Зато у мамы из-за таких пряток появилось много книг со стихами, – подала голос Аглая. – Я по Пушкину и Лермонтову найду что угодно за секунду, потому что… потому что много запомнила с детства. Не верите? Запрячьте мне, что хотите из Пушкина.
Крэзи-бой посмотрел на девушку с грустью и торжественно объявил:
– Я тебе верю!
Вытащил погасшую папиросу из руки присевшей на подлокотник его кресла Лукреции и спросил:
– Она прозу читает?
– А зачем? – пожала плечами Лукреция.
– Откуда тогда такая поразительная грамотность? Ни одной ошибки. Те, кто мало читает, редко пишут грамотно.
– С десяти лет раз в неделю мой сосед по даче профессор Ционовский преподавал ей русский язык и математику. Да-да! А ты думал, что профессор ко мне клеится, а Лайку домработница только одна и воспитывала? Кстати, это он сказал, что поэзия предпочтительна при установлении правильного понимания языка. И оказался прав. Стихи – самое то для умственно отсталых.
– Не надо так говорить, – Крэзи-бой покосился на девушку. – Стихи – это образы, нужно читать прозу, чтобы…
– Чего же ты прозу не декламируешь, а? – перебила Лукреция. – Это ваша четверка придумала играть с нею в стихи. Шпарили бы прозу наизусть, глядишь, и у меня на полках стояли бы другие книги.
– Да уж… – Крэзи-бой завел руку назад и обхватил Лукрецию за объемную талию. – Я из прозы наизусть помню только выдержки из статей Ленина. Со дня принятия в комсомол помню, как выжгло от страха, что не примут.
– А «чуден Днепр при тихой погоде»? – толкнула его плечом Лукреция.
– Нет. Гоголя плохо помню, из Горького помню «над седой равниной моря гордо веет буревестник».
– Но это же стихи!
– Думаешь?..
– А я что говорю? Стихи всегда лучше для слабоумных.
Лукреция шлепнула ухажера по заблудившейся руке, и они ушли в дом пить водку.
Аглая спустилась со ступенек в мокрую траву и медленно пошла босыми ногами к лягушке, застывшей в невесомости мелкого дождя. Подкралась сзади и опустила холодную ступню на черно-зеленую спинку так легко и нежно, что лягушка не ощутила угрозы.
Из окна столовой Крези-бой внимательно следил за девушкой. Погибшая лягушка была ему не видна, но несколько таких особей он заметил на дороге, раздавленных шинами, поэтому легко смог представить, что именно тщательно оттирает Аглая со ступни о мокрую траву.
– Лакрица! – крикнул он хозяйке, на скорую руку собиравшей закуску в кухне, – А где сейчас дневники твоей дочери?
– Дневники? – удивилась вошедшая с подносом Лукреция. – В смысле, записи о прожитых днях?
– У меня тоже первая реакция на слово «дневник» – оценки и замечаниями учителя, – кивнул, усмехнувшись, Крэзи-бой.
– Ее ранние записи, которые ты нашел, когда стол ремонтировал, брал профессор Ционовский. Еще давно. Он по Аглае собирался научный труд писать. Что-то на тему особых программ обучения русскому языку. А тебе зачем?
– Так… Хотел понастальгировать. Помнишь ее первую запись, мы с тобой еще хохотали, когда нашли: «Приезжали мамины друзья. Крэзи-бой стрелял по воронам. Вороны падали, Туся затыкала уши пальцами. Дядя Семен с тетей Наташей зарыли в землю ящик с прошлым. Ящик красивый и блестящий. Туся…» что-то там, не помню.
– «Туся ударила дядю Пашу по носу, потому что подгорел пирог» – продолжила Лукреция. – Санитар в восемьдесят восьмом как раз освободился и запал на Таисию. Пирог сгорел, потому что он ее в это время раздевал. А в девяносто первом? «Дядя Семен с тетей Наташей выкопали металлический ящик без прошлого. Крэзи-бой бегал за ними с пистолетом. Туся ударила дядю Пашу под глаз, потому что кофе убежало из кастрюли и залило плиту».
– Бегал, точно – бегал… Кейс оказался пустым, – грустно улыбнулся Крэзи-бой. – Без прошлого. Обманула меня Наташка, впрочем, как всегда. А ведь в первой тетрадке ошибки были в каждом слове – Приижали мамены друзя.
– Да уж… Я за дочку памятник должна поставить Ционовскому. Хотя именно из-за этих ошибок и их постепенного исчезновения потом у меня и появилась мысль издать дневники дочери. С соответствующими пояснениями, конечно, и некоторыми реальными фактами из нашей жизни того времени. Как это… Взгляд умственно отсталого ребенка на смутное время перемен, а?
– Ерунда, – серьезно заметил Крэзи-бой. – Это никому не интересно, кроме нас пятерых. «Дядя Семен уронил тетю Наташу в коридоре, когда все спали, и засунул ей в рот…»
– Прекрати!.. – Лукреция встревожено осмотрелась.
– «…засунул ей в рот пистолет Крэзи-боя», – продолжил гость, разливая водку в рюмки.
– Даже так? – удивилась Лукреция. – Я не знала.
– Конечно, ты не знала. Эту страницу за «26 октября 1991 года, пошел снег» я вырвал на следующий день утром из тетрадки, пока Аглая спала. Мы ведь накануне того дня все перессорились. И больше не собираемся вместе. И сюда приезжаем только порознь. Это я предложил от дневников перейти к познавательным урокам, и всем понравилось. Теперь у Лайки много-много тетрадок по разным предметам, а дневников она больше не пишет. Или пишет?
Он взглянул на Лукрецию безысходным взглядом старой собаки.