Первый, кто пришел к ней в следственный изолятор был… флигель-адъютант Раков. Лукреция вздохнула было с облегчением – это Наташа прислала его сказать, что все уладит, но первые слова Ракова были «я здесь по собственной инициативе».
– Наталья Петровна за границей в отъезде на несколько дней, она ничего не знает, – поспешно объяснил Раков, заметив растерянность Смирновской.
– Так позвони ей и расскажи обо мне! Путь посоветует адвоката!
– А, может, я пригожусь, Лукреция Даниловна?
Переждав, пока женщина придет в себя, Раков пояснил:
– Милиция еще раздумывает, стоил ли отдавать это дело федералам. Я через свое начальство попросил ознакомиться с бумагами. Давайте посмотрим, что мы имеем на данный момент.
Он сел за стол напротив Лукреции и открыл папку с единственным листком в ней.
– А кто твое начальство? – все еще не ориентировалась в происходящем Смирновская.
– Формально – начальник следственного отдела Службы безопасности, в котором я прохожу подготовку как стажер. А фактически… – Раков замялся, – сами знаете, кто. Итак. Основания для ареста: содержание желудка умершего профессора и его завещание в пользу вашей дочери, опекуном которой вы являетесь. В желудке – яд, икра и смородиновый чай. Икру и чай, с ваших же слов, профессор употребил у вас в гостях. Это все, как видите. Для милиции достаточно, чтобы быстро отчитаться о проведенном расследовании. Для передачи дела федеральной Службе зацепок маловато, мотив ничтожен, но вы – офицер госбезопасности в отставке, для злопыхателей есть возможность тщательно поковыряться в вашем прошлом и попробовать связать его с прошлым Ционовского, который в шестидесятых подозревался Конторой в связях с ЦРУ.
Раков посмотрел в бумажку и заметил:
– Правда, это было по доносу, сведения не подтвердились, но в те годы любой донос считался документом, и дело завели.
Он закрыл папку и сложил на ней ладони, переплетя пальцы.
– И что ты… можешь?.. – кое-как справилась с удивлением Лукреция.
– С хорошим адвокатом при частичном признании вины можем добиться вашего выхода до суда под подписку о невыезде. Это проще и всегда действует, а на суде адвокат отобьет все обвинения без проблем.
– Частичное признание?.. – задохнулась от негодования Смирновская. – Суд?! Это все, что ты можешь предложить?
– Конечно, нет. Я могу доказать, что профессор покончил с собой. А могу ничего не делать и слить в прессу материал об аресте офицера госбезопасности в отставке по делу смерти известного профессора. Вам выбирать.
Лукреция в замешательстве обшарила глазами лицо молодого человека. Раков смотрел на нее открыто и дружелюбно. Потом она сантиметр за сантиметром осмотрела его руки. Раков заметил это, протянул руки и перевернул их, демонстрируя ладони. По четыре мозоли на каждой. На первой фаланге левого указательного пальца чуть заметный натертыш.
– Стреляешь левой? – тихо спросила Лукреция.
– Я могу стрелять двумя одновременно, – он вернул руки на папку и поддернул рукава пиджака.
– Чего ты хочешь?
– Хочу жениться на вашей дочери. Только на моих условиях. А не на условиях Ладовой.
Лукреция опустила голову и закрыла лицо ладонями, чтобы скрыть растерянность. Спросила приглушенно:
– Наташка поставила условия, при которых ты женишься на Аглае?
– Конечно. За первый же год нашей совместной жизни с вами я должен буду найти некоторые документы, или убедиться любым способом, что они уничтожены. Заметили – я сказал «с вами». Наталья Петровна уверена, что вы никогда не позволите жить дочери отдельно, даже при муже. Меня это устраивает.
– Бред какой-то! – рассердилась Лукреция и стукнула кулаком по столу.
– Такой вы мне больше нравитесь, – выдал он и улыбнулся, чуть прищурив глаза.
Лукреция покраснела и от этого еще сильней рассердилась.
– Я тебе не верю. Какие документы она у меня ищет?
– Несколько листов с цифровыми записями – думаю, это номера счетов и коды. Еще бухгалтерские бланки и расписки. Она закопала это у вас на участке в восемьдесят восьмом. Потом бумаги пропали.
Лукреция встала и прошлась у стола. Раков тоже вскочил.
– Да сиди ты! – отмахнулась Лукреция. – Будет еще учтивость изображать… Смоленский плейбой!
– Никак нет, товарищ майор. Мне по званию не положено сидеть, когда вы стоите.
Лукреция сжала пальцами виски и села.
– Устала. Мне нужно подумать. Почему Наташка считает, что эти бумаги у меня?
– Потому что в девяносто первом, когда полковник Крылов вырыл в присутствии Натальи Петровны металлический кейс, их там не оказалось, – Раков пожал плечами и сел.
– Ну и что? При чем здесь я? Закапывала она с Сенькой Бакенщиком, никто, кроме них двоих место не знал! Тридцать соток – было где развернуться, а уж такого спеца по маскировке, как Бакенщик, еще поискать!.. Кстати! – Лукреция в озарении посмотрела на Ракова, – Крези-бой мог до девяносто первого обнаружить кейс металлоискателем!
И от участливой улыбки молодого мужчины напротив тут же сникла:
– Как и любой другой из нас…
– Правильно. Главное – не поиск, а информация о том, что Ладова вообще что-то прятала. Ваша дочь видела процесс закапывания. Наталья Петровна сказала, что в девяностом году об этом узнал ваш друг и бывший соратник по Конторе Крылов. Он нашел несколько дневников Аглаи, когда вы с ним сожительствовали… простите, это меня не касается.
– Точно!.. – кивнула Лукреция. – Крэзи-бой письменный стол ремонтировал в девяностом, и нашел тетрадки. Мы как раз с ним недавно вспоминали, как читали найденные дневники Аглаи. Вырванная страничка… Теперь я знаю, что Бакенщик тоже совершенно не в курсе, куда девалась бухгалтерия Таши. После неудачных раскопок в девяносто первом он угрожал Ладовой пистолетом за сведения о ней.
– Не хотите отстраниться от чужих проблем и перейти к своим собственным? – осторожно поинтересовался Раков. – Время посещения ограничено.
– Чужих проблем? Эти люди – мой близкий круг, ближе них никого не осталось.
– Можно спросить? – Раков подался к Лукреции через стол. – Я слышал тогда, как полковник меня вам предлагала. Если бы не этот разговор сейчас, что бы вы решили?
– Я бы согласилась, – Лукреция ответила сразу, без смущения и раздумий. – Тогда речь шла о муже для моей дочери, пусть даже это была сделка в обмен на твою карьеру и жилищные условия. А сейчас ты меня подло шантажируешь!
– То есть, вас бы устроил «засланный казачок» в вашем доме? А мое предложение взять ситуацию в свои руки не устраивает?
– Послушай, как там тебя… Флигель. На данном этапе нашего общения я все еще верю Ладовой, которую знаю двадцать лет, и не доверяю тебе. Вот не верю, что ты сможешь вытащить меня из этой истории быстро и без последствий. Иначе, зачем тебе угрожать оглаской в прессе?
– Я не так давно в вашей среде трепыхаюсь, но сразу понял, что угроза срабатывает быстрее и четче, чем искреннее предложение помочь и защитить.
Лукреция брезгливо дернула уголком рта и заметила:
– Ну что ж, юркий мальчик, озвучь теперь после угроз свои условия помощи и защиты.
– Я вытаскиваю вас из этой истории быстро и без последствий. Женюсь на Аглае. Прописываюсь в вашей московской квартире и рассчитываю на несколько ваших звонков нужным людям после окончания университета.
– То есть, ты ставишь на меня?.. – насмешливо удивилась Лукреция. – Смотри, не прогадай – Наташке генерала могут дать!
– Точно. Ставлю на вас. Мы, смоленские молодцы, хитры да не без ленцы. Загонит она меня грязными поручениями, а потом скинет после тридцати за решетку или пенсионерке постарше. Вы поинтеллигентней будете. После устройства на достойной должности я должен иметь право самому распоряжаться одной третьей частью всех своих заработков, а до этого, уж не обессудьте, побуду у вас на иждивении. Это, кстати, для вас будет неплохим стимулом побыстрей и поденежней меня устроить.
Лукреция, совершенно разбитая, кивнула, глядя в пол, и спросила, не поднимая головы:
– Никакого суда?
– Так точно. Завтра до вечера вытащу вас отсюда.
– Что я должна сделать сейчас?
– Просто дайте знак, что согласны на мои условия. Я вам верю.
У Лукреции перехватило дыхание – этот шантажист ей верит! Она медленно подняла голову, ожидая наглой ухмылки победителя, и угодила в грустные глаза цвета гречишного меда.
– Спасибо за доверие, – встал Раков. – Вы никогда не пожалеете, обещаю.