Глава 9

На следующий день Хельги явился с высоким молчаливым парнем, который старательно горбился, стремясь казаться ниже. Светлые волосы его были заплетены в две косы, украшенные полосками белого и рыжего меха.

– Вот, госпожа, это Норгрим… он славный парень, строит корабли. Боги наделили его редким даром – слышать дерево… и думаю, с вашим домом он тоже управится…

Они принесли короб с инструментами и доски.

И огромную корзину, наполненную вяленым мясом, мешочки с белой рисовой крупой и хлеб.

Огромный каравай хлеба. Привычного. Круглого. С темной корочкой, густо посыпанной тмином. Слегка приплюснутого с одной стороны и украшенного поперечною трещиной. От него исходил умопомрачительный аромат. Для меня. А Иоко запах казался кислым, да и… она удивлялась, что это вообще съедобно.

– По обычаю тьерингов. – Хельги отломил горбушку, которую протянул мне.

Ноздреватый. Сладкий. И я, оказывается, вечность не ела хлеба… нет, не вечность, всего-то пару недель.

– Благодарю. – Иоко поклонилась, ей вот хлеб совсем не понравился. Вязкий, и кисловатый, и тяжелый, то ли дело лепешки из рисовой муки. Я доела хлеб.

– Полагаю, с моей стороны будет правильно пригласить вас отобедать…

Хельги ткнул паренька локтем в бок.

– Видишь, говорю, они тут другие… извините, госпожа Иоко, но мы тут устали… у вас слишком много всяких обычаев. Вы и сопли подтереть не можете, чтоб не обозвать это действо красивым словом… и к каждой сопле собственный платочек припасете…

Беззлобное ворчание.

Но вновь вспышка…

…рука.

…шелковый платок, который соскальзывает с запястья. Белый шелк с алой каймой. Ослабевшие пальцы пытаются ухватить его, но шелк капризен. Вздох.

Улыбка.

И растерянность в глазах Кэед, которое гаснет, как гаснет луна в рассветных водах озера Тугами…

Скоро парк откроют для посещений, ибо каждый, рожденный под красным солнцем Накугари имеет право любоваться приходом осени. А еще на площади перед парком начнется ярмарка мастериц… И быть может, нам стоило бы принять в ней участие, вот только с чем…

– Не буду вам мешать. – Я коснулась виска. Все же голова ныла, будто бы засела в ней стальная заноза. И значит, воспоминания важны, но…

Терпение.

Если память возвращается, то рано или поздно я узнаю все.

– И чего им надо? – Шину наблюдала за тьерингами из-за шелковой ширмы.

– Не ошибусь, если скажу, что тебя. – Кэед стояла здесь же, опираясь на резной столбик, и видно было, что даже стоять ей тяжело. – Во всяком случае, рыжему. Второй, как полагаю, свободен?

– Именно…

– Кто он?

– Мастер по дереву, как я поняла…

– Плотник. – Кэед наморщила нос.

– А тебе сразу Наместника подавай…

– Отчего ж… плотник тоже неплохо…

– Мастер по дереву делает корабли, – сказала Араши, выглядывая из своей комнатенки. – Его берегут. Воином может стать любой, а вот услышать дерево – только тот, в ком дар имеется… слово хорошего мастера ценят больше, нежели слово воина. – И пояснила: – Так отец рассказывал.

Кэед кивнула, одарив светловолосого тьеринга весьма многозначительным взглядом, правда, сосредоточенный на заборе, тот ничего не заметил.

– Что ж… это многое меняет…

– Ага. – Араши выглянула наружу и, потянув носом, сказала: – Он для тебя хорош… а вот ты для него?

– Не твоего ума дело. – Кэед медленно развернулась и, сделав крохотный шаг, застыла. Ее лицо исказила мучительная гримаса.

– Болят? – Шину протянула руку, на которую Кэед оперлась.

– Благодарю…

– От…

К благодарности, пусть и произнесенной тоном ледяным, показно-равнодушным, Шину не привыкла. И смутилась. И оттопыренные уши ее, пожалуй, единственное, что во всем обличье могло показаться красивым, запылали.

– Тебе к нашей Мицу надобно, она в травах понимает… или к исиго…

– Исиго мне не поможет, – Кэед сказала это совсем иным тоном, обманчиво-спокойным. И добавила: – Отец обращался, когда… когда стало понятно, что благородного жениха мне не дождаться… только исиго сказал, что кости уже выросли и теперь ничего не изменишь… мазь дал, чтобы не болела. И взял за это три золотые монеты. А если все-таки выправлять, хоть немного, то двести отдать надо…

Араши сказала слово, которого девица благородная и знать-то не должна бы.

– Та мазь и вправду помогала, но… она закончилась еще прошлою зимой. А отец решил, что три золотые монеты за крохотную склянку – это чересчур. Он подумывал отправить меня в монастырь. Так что, могу сказать, мне повезло, что в конце концов я оказалась здесь. Госпожа Иоко… я закончила работу над ширмой.

– Быстро. – Шину ступала медленно, чтобы Кэед успевала за ней.

– Все равно здесь больше нечем заняться, а работа меня всегда отвлекала.

Она и вправду была удивительной мастерицей.

Яркая зелень горы. Алые крылья дракона. Море седое, с чернотой. Живое. Застывшее с лодчонкой в огромных своих ладонях. И пусть держало оно лодочку бережно, но стоит дракону дыхнуть, и огненный шквал заставит море вздрогнуть. Вскинуться в страхе ли, в ярости. А может, удержав несчастное суденышко, оно попытается сохранить его, но сосны на скалистом берегу вспыхнут, что спички…

Тихо вздохнула Шину.

Араши и та не нашлась, что сказать. А Кэед, проведя по ширме пальцами, сказала:

– Мне впервые попалась подобная работа… и я благодарна, что вы доверили ее мне, госпожа…

– Иоко, – мне давно уж надоело быть госпожой, – зови меня Иоко…

– Что ж… – Шину подошла поближе и, присев у ковра, пощупала край пальцами. Цокнула языком. Хмыкнула. И сказала: – Пожалуй, за это мы выручим тысячи полторы… не меньше.

Но, разом помрачнев, добавила:

– Если найдутся те, кто захочет иметь дело с женщинами…

Найдутся.

Я была уверена, что эта ширма привлечет немало внимания, вот только… Шину права в том, что появятся те, кто захочет получить ее даром.

Или почти даром.

Ведь разве способна женщина постигнуть истинную ценность вещей?

– Скоро осенняя ярмарка. – Я, кажется, знала, что стоит сделать. – И думаю, нам будет что предложить на продажу…

Тишина.

И Араши поглаживает рукоять деревянного меча. Я знаю, что она сама его сделала, и не только его…

Был еще нефритовый зверь причудливого вида, сунутый в ладошку Юкико. На удачу.

И широкий браслет, вырезанный из дерева и украшенный тонкими пластинами из камня. Такие на Островах не носят, но…

Мацухито собирает травы собственным узором. Она заваривает ромашковый чай для Юкико, но помимо ромашки в нем и мелисса, и мята, и что-то еще, отчего чай этот издает воистину чарующий аромат.

Она умеет управляться с маслами, смешивая их.

Духи?

Мыло?

Духи здесь не принято продавать. Каждая особа благородной крови сама составляет собственный аромат, но… на одних благородных особах мир не заканчивается. И надо бы рискнуть, только…

Масла стоят денег.

Жир нужен и чистая древесная зола… И надеюсь, все выйдет, а если нет, то… я не могу позволить себе рисковать их деньгами.

Да и вопросы возникнут.

Или…

Юкико…

Рисунки кистью на шелке. У нее оказался целый сундук обрезков, а Кэед заметила, что лучше бы она из дома прихватила пару-тройку кимоно.

Шину…

Ее знания нужны.

А еще нужен кто-то, в чьей тени мы могли бы представить собственные товары. И кажется, я знаю, кто это будет…

– Шину… – Я отступила от ширмы, и картина неуловимо изменилась. Теперь море мне казалось не замершим в страхе, скорее предвкушающим миг, когда огонь воплощенный осмелеет настолько, чтобы спуститься. Одно прикосновение крыла к серой глади, и могучий зверь рухнет в пучину. – Скажи, будь добра… тьерингам ведь есть чем торговать?

Она пожала плечами.

– Есть, – ответила Араши. – Они привозили отцу зубы морского зверя. Меня тьеринг резать научил. Его Ральё звали. Он был сыном кёнига и подарил мне бусину. Только потом умер… и его отец перестал приходить в наш дом.

Ее лицо вдруг скривилось, будто она вот-вот расплачется, и потому Шину ниже склонилась над котлом, а Юкико вздохнула, как показалось, с немалым сочувствием. Поэтому слова мои прозвучали в вязкой тишине:

– И я буду права, сказав, что здесь им редко дают честную цену…

– Ага. – Араши сделала глубокий вдох и, подхватив кусочек имбиря, сунула его в рот, скривилась, но не выплюнула. – Потому отцу и носили… мастера никто не обманет, а они… они делать умеют, а продавать нет.

Чудесно.

Что ж, нам определенно будет о чем переговорить с нашими гостями, когда те отвлекутся от забора.


Осень окрасила наш заброшенный сад багрянцем. Слегка мазнула золотой кистью по листве и отступила, позволив людям любоваться делом рук своих.

Неторопливо текла вода, тревожила редкие лодочки листьев. Блестели камни на глубине, и тонкие зеленые нити водорослей протянулись по дну. Ни дать ни взять – пряжа…

Низкий столик.

И деревянные сандалии становятся в ряд.

Кэед занимает место по правую руку мою. Она приходит рано, пока нет никого, кто бы увидел, до чего неловки и нелепы ее крошечные шаги. Она научилась держать лицо и улыбаться, скрывая боль. Стоять, шатаясь, словно ивовый прут на ветру…

Она надела темно-лиловое кимоно, и надо сказать, что цвет его подчеркивает белизну кожи.

Араши в зеленом.

Она любопытна, но изо всех сил скрывает это любопытство. И пританцовывает, мечется с террасы в дом и обратно, якобы за тем, чтобы проверить, все ли готово.

Все.

Юкико, решившись ненадолго покинуть свое заточение, расстилает бамбуковые коврики, расписанные охрой. Рисунок простой, но не примитивный. И на каждом – собственный.

Она выставляет плоские деревянные тарелки.

И легким прикосновением руки поправляет мой несколько растрепавшийся букет.

А Иоко владела искусством сочетания цветов.

Я знаю, что скоро Юкико исчезнет. Она не уйдет далеко, спрячется за тонкой перегородкой и будет прислушиваться к разговору, отчаянно боясь пропустить каждое слово. И быть может, станет шептать ответы или качать головой на резкости Араши. А та будет резка и воинственна, пытаясь доказать свое право носить мужской наряд…

Шину и Мацухито уже поставили жаровню, в которую насыпали до краев красных крупных углей. И поставили сковороду с толстыми стенками. Снаружи ее покрывает толстая шуба окалины, но внутри сковорода сияет. Шину строго следит за оставшейся нашей посудой.

Пахнет рисом. И еще мясом. Чем-то одновременно острым и сладким…

Юкико приносит миску с водой и стопку полотенец… и да, исчезает, едва заслышав шаги чужаков.

– Надеюсь, вы не откажетесь разделить с нами обед. – Я встречаю их поклоном, как подобает хозяйке, и тело движется само. Оно, тело, лучше знает местные обряды. Пускай.

– Это большая честь для нас, госпожа. – Хельги тоже кланяется, и мальчишка следом за ним. Видно, что ему непривычны поклоны, и разгибается он быстро. И, стол окинув взглядом, морщится. Усаживается.

И оказывается рядом с Кэед, которая подает ему чашу с водой. Розовые лепестки и капля цветочной эссенции? Я чую запах, и тьеринг, кажется, тоже…

Уши его вспыхивают.

Он засовывает в воду обе руки, пытаясь мыть их привычным способом, но вместо этого лишь выплескивает воду на Кэед.

– Из-свинить! – Его уши горят огнем.

А Кэед молча подает полотенце. Ей не нужно слов, чтобы выразить неодобрение. И похоже, мальчик перестал быть завидной партией…

Хельги более осторожен.

И на Шину смотрит пристально, а она, то ли преодолев скромность, то ли и вправду подумав над словами Кэед, отвечает взглядом на взгляд.

Обед молчалив. И церемониален настолько, чтобы скрыть общую неловкость. Тьеринги орудуют палочками, старший легко, а Норгрим с трудом…

– Не так их держишь. – Араши первой не выдержала тишины. – Вот, смотри, как надо…

Она поворачивает руку, а потом и вовсе подвигается ближе, пожалуй, слишком уж близко, чтобы это можно было счесть приличным.

– Держи… и осторожно. Тут привычка нужна.

– С-спасибо…

– А я по-вашему говорить умею. – И она произносит пару слов, от которых Норгрим краснеет особенно густо. Что ж, полагаю, это было не пожелание приятного аппетита.

Хельги хмыкает.

А Шину укоризненно качает головой. Поняла? Догадалась? Впрочем, если торговцы давно вели дела с тьерингами, то худо-бедно их наречие Шину изучила бы.

– Эт-то… н-не хороший слова. – Наконец к Норгриму возвращается дар речи. – Их не говорить. Женщин. Мужчин… тоже не говорить. Лучше.

– Да? А меня уверили… не важно. – Араши задумалась, впрочем, надолго ее не хватило. – А ты в море выходил? Далеко? Ходил уже на зверя? У тебя есть кость? Я умею резать по кости, меня учили. Я хорошо училась, только здесь негде взять, а камень – уже не то…

– Потише, – поморщилась Кэед. – У меня и то голова заболела…

– Она у тебя всегда болит. Это от избытка гордости…

– Что есть…

– Не обращай внимания, это я так… так кость имеется? Мне немного надо…

– Кость?

Тьеринги перебросились парой слов. И Норгрим кивнул, повторив:

– Есть. Много. Ходить зверя и…

Хельги выглядел довольным, а я раздумывала, как бы свернуть нашу беседу на вещи, куда более важные… и в принципе не обяжет ли нас эта сделка? Я поморщилась: все-таки жизненно необходимо как можно скорее разобраться в местном законодательстве и правилах. Память Иоко хранила кое-какие обрывки из кодекса, но этого было недостаточно.

– Скоро осенняя ярмарка. – Я, как и полагается хозяйке, разлила отвар из листьев лимонника и сушеных ягод клюквы по чашкам. Первую подала гостю… и вторую. – Я знаю, что у вас есть товар, который вы хотели бы продать по… достойной цене. И знаю, что цену эту вряд ли предложат.

Хельги чашу поставил в сложенные лодочкой руки. Он глядел на пар и еще немного на Шину, которая застыла, как и положено воспитанной женщине.

Какое счастье, что я давно уже не воспитанная женщина…

Вдовам многое позволено, особенно когда они сами себе позволяют.

– И вместе с тем моему дому есть что показать на ярмарке, но… – Я пригубила сладковатый отвар.

Кажется, здесь и мята была, и еще ромашка, но самую малость, а потому вкус ее не казался назойливым.

– …боюсь, найдутся люди, которые пожелают взять товар, ничего не дав взамен, ведь женщина, за которой не стоит мужчина, слаба…

Вдох.

И выдох.

Пар касается лица. Определенно с местной косметикой стоит поработать, скажем, смешав вытяжки из трав с пчелиным воском и топленым жиром.

Твердые масла, опять же, поискать…

Была у меня сотрудница, которая отчаянно увлекалась натуральной косметикой. И не то чтобы мы приятельствовали, дружбы с подчиненными я избегала, понимая, сколько проблем она влечет, но… двери тонкие, а женские разговоры – женские и есть. Кто бы мог подумать, что это случайное, по сути, знание когда-нибудь да пригодится?

– Но если мы заключим союз… – я отставила чашку и сложила руки на коленях, – никто не рискнет воевать с тьерингами, а обмануть вас мы не позволим.

Прозвучало несколько… патетически? Вызывающе?

Женщины так не разговаривают. Не здесь. И даже Хельги, кажется, несколько озадачен. Он не спешит с ответом. Гладит хвост, и медное кольцо на мизинце поблескивает темным глазом.

– Ты… хорошо сказала, госпожа Иоко… вечно нас пытаются… – Он произнес слово на своем языке, но смысл примерный я поняла. – Но я не могу говорить за всех.

– А кто может?

– Хевдир.

Что ж… попытка была хорошей, но сомневаюсь, чтобы их хевдиру действительно было интересно наше предложение.

– И я передам ему твои слова. Однако я скажу за себя… я вольный тьеринг и со своей долей могу делать все, что заблагорассудится. А потому завтра я принесу, что имею. Пусть госпожа глянет…

– Я. – Норгрим ущипнул себя за ухо. – Есть зуб змей. И кость. И другое. Лисица. Рыжий и черный. Я принести. Я хотеть дать за деньга…

Это было лучше, чем ничего.

Два тьеринга за спиной? Отлично… И пожалуй, у нас появился шанс. Переглянувшись с Шину, я увидела улыбку в ее глазах.

А Кэед вздохнула:

– В таком случае нам следует поторопиться, если мы и вправду хотим что-то продать.

Именно.

До ярмарки оставалось четырнадцать дней. Много. И вместе с тем – ничтожно мало…

Загрузка...