Паника нарастает медленно, но верно. Через пятнадцать минут я встречаюсь с принимающей семьёй у магазина одежды UNIQLO. Судя по гугл-картам, от цели меня отделяют две минуты пешком и сто семьдесят метров. Ничего сложного или совершенно невозможного, но в чём беда: я нахожусь посередине самого загруженного в мире вокзала – а именно в Токио, самом большом городе-миллионнике. И вокзал звучит как величайшее преуменьшение века, которое заставляет бестолковых жертв вроде меня поверить, что у девчонки с шестнадцатилетним жизненным опытом есть шанс здесь правильно сориентироваться. Полный провал. Станция Синдзюку – пропитанный неоном колос, где пятьдесят три платформы и, без шуток, двести выходов. Похоже на бесконечный уровень в видеоигре! Уже полтора часа я пытаюсь выбраться из лабиринта тоннелей, но меня всё глубже затягивает в шумное нутро вокзала: рестораны, круглосуточные магазинчики, бутики, газетные ларьки, парикмахерские, игровые зоны, закусочные, магазины одежды, книжные магазины, сувенирные лавки, цветочные киоски, кабинки для курения и караоке-бары. Повсюду яркий китч и гигантские рекламные вывески, на которых наперегонки мелькают крикливые надписи.
Чувствую себя совершенно потерянной. Руки и ноги сковывает изнуряющая усталость. Готова поклясться, здесь, в металлических недрах земли, гравитация в три раза сильнее, чем наверху. На руках вздулись волдыри. Моему чемодану тоже надоели эти издевательства: он протестующе стучит колёсами и дребезжит. Он битком набит вещами, которых должно хватить на год, и давно бы лопнул, если бы папа не замумифицировал его с помощью целого мотка клейкой ленты.
Десять минут.
Говорят, через станцию Синдзюку ежедневно проходит около четырёх миллионов путешественников. Такое впечатление, что, в отличие от меня, все точно знают, куда идут. Толпа течёт пёстрым потоком, быстро и плавно, каждое движение словно отрепетировано. Только я постоянно останавливаюсь, меняю направление и привношу хаос в этот своеобразный порядок.
Куда?
Шестерёнки у меня в груди накалились – так сильно стучит сердце. Ещё я зверски голодна, но одновременно мучаюсь тошнотой от перевозбуждения, поэтому за несколько часов не съела ни кусочка. Вдруг я никогда не найду принимающую семью? Снова этот жгучий иррациональный страх, магазинный страх, который испытываешь в детстве, когда мама неожиданно исчезает за полкой с джемами. Только в моём случае полка с джемом – это океан, а магазин – вокзал, изо всех сил старающийся меня поглотить.
Коротко о моих злоключениях: я совершенно одна в Токио, городе, в котором никогда не бывала, в незнакомой стране, на континенте в тысячах километров от родного дома (или в тринадцати часах мучительного перелёта между двумя болтливыми пенсионерками). И самое странное – я здесь добровольно.
Месяц назад меня выбрали для учёбы по обмену в Японии. Три эксклюзивных места, одно из них – в Токио. Раньше программа распространялась только на Европу, поэтому новёхонькое предложение целый год учиться в японской школе стало настоящей сенсацией. Желающих было много. В учёбе я не блистала, поэтому до сих пор не понимаю, как вытянула этот заветный золотой билет. Подозреваю, что мои переутомлённые учителя и растерянные родители однажды в полнолуние собрались на тайное заседание и решили, что пришло время отправить инопланетянку на родную планету. Путешествовать по периферии космоса со скоростью света пока невозможно, поэтому в качестве альтернативы выбрали другой конец земли.
Сложно их осуждать. Я уже давно не вписываюсь ни в свой класс, ни в родную семью. С этим мне всегда было непросто, но позапрошлым летом всё изменилось окончательно и бесповоротно. С тех пор жизнь полетела в тартарары. В моём случае – в глубокую тёмную яму с одним единственным лучиком света: надеждой уехать очень и очень далеко.
В тринадцать лет я увлеклась аниме. Особенно меня покорили волшебные творения студии «Гибли». В четырнадцать лет я прочитала свой первый роман от японского автора Харуки Мураками и сразу влюбилась. Япония быстро превратилась в тайное убежище, страну грёз, и я твёрдо решила, что, окончив школу, обязательно посещу этот остров в Тихом океане. Готовясь к путешествию, которое ждало меня когда-нибудь, я много месяцев усердно учила японский язык.
Моя мечта сбылась гораздо раньше и очень неожиданно, но вот парадокс: в реальности я избегала всего неизвестного. Когда-нибудь звучит отлично, сейчас вгоняет в панику. Скажем так, я – пылкая, отважная, любознательная путешественница, не желающая покидать свою однотонную тихую скучную комнатку. «Мечтательница», – говорили родители, но это чересчур романтичный диагноз для моей бурной бездеятельности. Даже друзей я раздражала. Все вокруг помешались на идее постоянно пробовать что-нибудь новенькое (новые люди, новые кафе, новая музыка, новый цвет волос, новое, новое, новое…), а мне перемены даются тяжело. Отменить встречу в последний миг – по моей части.
В следующем месяце мне исполнится семнадцать лет. Я глубоко убеждена: времени на то, чтобы выбраться из тесного, липкого, ужасно уютного кокона собственных фантазий, остаётся ничтожно мало. Вот почему отказаться от Токио было никак нельзя. Вдруг это путешествие – мой последний шанс. Мне нравятся плюсы одинокой жизни, но умереть девственной затворницей не хочется.
Пять минут до назначенного времени.
На языке горчит. Кажется, что я магическим образом притягиваю пыль со всего вокзала. Из-за ледяного воздуха, струящегося из тёмных вентиляционных решёток, по спине бегут мурашки, но под мышками расплываются пятна пота. Предпочитаю не думать, чем пахну. Дезодорант отобрали на таможне – будто бомба опаснее моих взмокших подмышек…
В регистрационном формуляре я отметила, что приёмной семье не нужно встречать меня в аэропорту, и теперь горько об этом жалею. Целью было как можно меньше общаться с людьми. Типичная я. И, что тоже типично, это тщательно взвешенное решение даёт мне пинок под зад.
Может, позвонить домой? А дальше? Рыдая, умолять родителей забрать меня из Токио? Нереально. И в Германии сейчас ночь.
Что ж, перспектива через несколько минут остаться бездомной вынуждает меня спросить дорогу у прохожих. Всё верно: я ужасно зажатый человек. Особенно когда чувствую себя неуверенно (то есть почти всегда).
Я останавливаюсь у небольшой кафешки. На витрине – поблекшие пластиковые торты, ядовито-зелёная мишура и целая армия машущих лапками котиков удачи. Чудаковатый интерьер отлично подходит хаосу, бушующему внутри меня. За спиной официанты весело щебечут «ирассяймасэ!». Здесь, в Японии, это слышишь всякий раз, приближаясь к ресторану, кафе или магазину. В переводе с японского ирассяймасэ означает «добро пожаловать». Надо привыкнуть, как напористо, звонко и воодушевлённо выпаливают это слово японцы. Тот, кто предпочитает держаться тише воды ниже травы, очень страдает от таких восторженных датчиков движения.
Мимо проносится сто человек в секунду. Я высматриваю потенциальную жертву. В документальных фильмах львы используют эффект внезапности, чтобы найти слабейшую добычу. Ладно, закрою глаза, и вперёд.
– Сумимасэн! – пронзительно кричу я, слепо метнувшись в расплывчатую толпу.
Со знанием японского языка всё хорошо – пока говорю я. Из речи носителя мне частенько удаётся понять только слово «вокзал». Лучше перейти на английский:
– Простите, не могли бы вы мне помочь?
Поразительно, но примерно шестеро японцев останавливаются и образуют идеально ровный круг со мной и чемоданом по центру. Дружелюбные улыбки на лицах, выражающих мягкое, доброжелательное ожидание.
Сглотнув ком в горле, лепечу:
– Я ищу магазин одежды UNIQLO, но не знаю, какой выход к нему ведёт.
Сочувствующие кивки. Короткая беседа, то и дело мелькает незнакомое слово гаидзин. Наконец, из круга выступает мужчина в начищенном деловом костюме. Остальные резко разбегаются, кто куда, будто разговора никогда и не было.
– Китэ́ кудасай, – говорит незнакомец, поманив меня обеими руками.
– С-спасибо, – выдавливаю из себя я и спешу за ним.
Налево к эскалатору, направо через турникет, снова налево, ещё эскалатор, эскалатор, эскалатор, лифт, эскалатор – и вот мы в холе, откуда щупальцами расходятся длинные неоново-жёлтые тоннели. Я почти уверяюсь, что попала в неразрывную бесконечную петлю, в симуляцию, которая пошла наперекосяк.
Но тут раздаётся радостное: «UNIQLO!» Незнакомец останавливается и, сияя улыбкой, неопределённо машет в сторону выхода 9 (показывать пальцем в Японии невежливо). Я рассыпаюсь в благодарностях, чувствуя невероятное облегчение. Незнакомец прощается со мной поклоном и громким «гамбаттэ!», что переводится как «удачи!»
Выдохнули. Следующая станция – Принимающая семья.
До нашей первой встречи шестьдесят секунд. Поднимаясь на эскалаторе к поверхности земли, я мысленно пробегаюсь по именам: хозяйку зовут Хана Накано, хозяина Киёши Накано. Оба представились в письме как ока-сан и ото-сан. Ока-сан – уважительное обращение к матери, ото-сан к отцу. Ещё у них есть дочь, Ая Накано. Ей недавно исполнилось семнадцать лет, и мы будем учиться в одном классе. Сын, Харуто Накано, младше. Вроде бы ему лет десять, он ходит в среднюю школу. Надеюсь произвести хорошее первое впечатление. Очень надеюсь.
Нервно тереблю толстовку, купленную специально для длинного перелёта.
Не смотрелась в зеркало с тех пор, как прилетела, но хотя бы волосы заплетены в болееменее приличную косу.
И вот лёгкие наполняет свежий воздух. Дневной свет. Нежный летний бриз, дрожащая тяжесть августовского зноя, запах влажного асфальта – всё это будоражит приятные чувства.
Наконец ступив на токийскую землю, готовая к финальному забегу, я вдруг замираю, как вкопанная.
Конечно, я исправно выполняла домашнюю работу, часами напролёт одержимо разбирала Токио по кусочкам, сканируя каждый вдоль и поперёк. Словно детектив, я досконально изучила гугл-карты, зазубрила расписание транспорта и запомнила иероглифические названия районов. Гик-уровень: эксперт. Я думала, что подготовилась ко всему… Никогда так не ошибалась.
Небоскрёбы из чёрного зеркального стекла и голографического серебра, увешанные пёстрыми рекламными вывесками, объёмными надписями и огромными мерцающими экранами. От каждого гигантского здания исходит магическое сияние, своеобразная аура из пульсирующего неона и электрических нитей. В тени между небоскрёбами скучают не слишком высокие дома: из-за клубов пара создаётся иллюзия, что они двигаются. Их окна сверкают подобно кошачьим глазам, а фасады будто покрыты огромными металлическими чешуйками. Места в первом ряду занимают крошечные лачуги всевозможных цветов и форм, яркие, как пластмассовые игрушки. Одни походят на НЛО или футуристические телефонные будки, другие – на огромные жвачные пузыри и галактические храмы. Воздух наполнен сиянием, и, хотя сейчас белый день, в необычном освещении живёт таинственная темнота.
Я с трудом отрываюсь от потрясающего вида. Никогда не видела ничего подобного, даже не представляла, ведь Токио – город, превосходящий любое воображение.
Собрав по кусочкам взорвавшийся, перевозбуждённый разум, я сосредотачиваюсь на миссии: дыхание – UNIQLO – принимающая семья.
Магазин одежды находится на другой стороне улицы, прямо напротив меня. Схватив дорожный чемодан (он неожиданно умолк), пускаюсь бежать. И сразу обращаю внимание: в Токио все носят при себе зонтики, чтобы защититься от солнца. Зонтики самые разные, один игривее и красочнее другого.
И ещё: образ каждого прохожего уникален. Я единственная в однотонной одежде.
Светофор чирикает, точно птица, когда загорается зелёный. Я со всех сторон окружена звуками, и сложно понять, что именно их издаёт: скрежет и дребезг, механическое чавканье, ритмичные мелодии, наверное, из каких-то динамиков, забавные мультяшные голоса, раздающиеся откуда-то сверху, и непрерывный гул, можно сказать, сердцебиение города. В Токио каждый атом взрывается от переполняющей его энергии.
– Малу-сан!
С первого раза услышать собственное имя в лабиринте незнакомцев – чистая удача. Это придаёт мне сил.
– Малу-сан! Коннитива!
Вот они! Ока-сан в элегантном розовом кимоно. Ото-сан в штанах цвета хаки и забавной гавайской рубашке. Харуто в чём-то похожем на наряд детектива Конана [1]. И Ая.
Сразу и не опишешь, во что именно одета Ая. Мне не хватает ума понять, что именно я вижу. Без понятия, какой реакции от меня ждут. Шока? Восторга? Или нужно сделать вид, что наряжаться как сумасшедшая наёмная убийца-шпионка – это совершенно нормально?
Брутальные сапоги на высокой платформе и со шнуровкой, пушистая мини-юбка с принтом под коровью шерсть, серебристый топ (наполовину рыцарские доспехи, наполовину алюминиевая фольга) в сочетании с длинным бежевым тренчем и беретом из серо-зелёного твида. Чёрные зеркальногладкие волосы до бёдер. Перчатки без пальцев из потёртой кожи и сумочка в форме револьвера.
– Привет, Малу, – небрежно бросает Ая, поправив солнцезащитные очки-вайфареры. Красные губы изгибаются в намёке на усмешку. Затем она кланяется, и вся семья следует её примеру.
– Додзо ёросику онэгайсимас, – тараторю я. Это вежливое приветствие, что-то вроде «приятно познакомиться».
Я глазела на Аю слишком долго и слишком пристально, поэтому теперь сгибаюсь в особенно уважительном поклоне.
Бумс!
С силой отбойного молотка я стукаюсь головой о выдвижную ручку чемодана. Харуто громко прыскает, но затихает под строгим взглядом отца.
– Ты не ушиблась? – озабоченно спрашивает мать семейства. По-английски она говорит с запинками, но я отлично её понимаю.
– Н-нет, всё в порядке, – вру я, густо покраснев и сморгнув слёзы, навернувшиеся на глаза.
За моим конфузом следует неловкое молчание, сопровождаемое нервным покашливанием и кряхтением. Вот стыд. Судя по кривой улыбке, Ая думает точно так же.
– Лучше отвезём Малу-сан домой! Она устала после долгого путешествия, – ласково треплет меня по плечу ока-сан.
Я глупо киваю.
– И проголодалась! – добавляет ото-сан, улыбаясь так сердечно, что его очки поднимаются до кустистых бровей.
Не придумав ничего остроумнее, я демонстративно потираю лоб и восклицаю:
– Ацуй дес!
То есть: «Мне жарко». О сказанном я сразу жалею: принимающие родители очень расстраиваются, будто лично несут ответственность за тропический климат Восточной Азии.
– Гомэннасай, – извиняется ото-сан. Ока-сан утаскивает его в сторону круглосуточного магазина.
– Ч-что происходит? – интересуюсь я у Аи с растерянным смешком.
Её глаза скрывают толстые чёрные стёкла очков. Непонятно, смотрит она на меня или нет – и это нервирует. Лопнув жвачный пузырь, она наконец холодно отвечает:
– Мы не хотим, чтобы гайдзин было жарко.
– Гайдзин? – переспрашиваю я.
Часто слышу это слово с тех пор, как прилетела.
– Неважно. Полагаю, ты из Германии?
– Д-да.
Ая вообще знает, что я её немецкая школьница по обмену?
– Я из Германии. Хотя уже начинаю в этом сомневаться. По ощущениям, я уехала оттуда целую вечность назад.
Молчание. Сложная публика.
– Навигатор, с помощью которого можно выбраться из этого проклятого вокзала, ещё предстоит изобрести. Двести выходов – и все норовят от тебя спрятаться. Клянусь, за последние двадцать минут у моих гугл-карт случилось выгорание.
– И всё же ты здесь.
Не слышу восторга.
– Ты говоришь по-немецки? – уточняю я на родном языке, понадеявшись, что Ая посчитает это интеллигентным.
Лёд становится ещё твёрже.
– Что? – спрашивает она на английском языке, скрестив руки на груди.
– Я поинтересовалась, говоришь ли ты понемецки. Эм… и задала вопрос на немецком.
– Я знаю, что это был немецкий. Мой друг на нём говорит.
– У Аи нет друзей, – злорадно заявляет Харуто, за что получает от сестры нагоняй на японском языке.
– Я подскажу тебе два-три слова. Поразишь своего друга.
Ура, губы Аи всё-таки трогает подобие улыбки! Но мой триумф длится недолго. Она быстро возвращается к роли неприступной загадочной шпионки. Токио отражается в её очках, будто недостижимый звёздный город.
А вот Харуто разглядывает меня с открытым ртом. Достаточно просто посмотреть на него, чтобы заработать кариес – такой он сладкий. Одетый в тёмно-синюю рубашечку, Харуто выглядит как профессор для радужных пони, а стрижка под горшок делает его особенно пухлощёким и забавным.
Харуто замечает, что я смотрю на него с не меньшим интересом, и спрашивает на впечатляюще хорошем английском языке:
– Хочешь познакомиться с моими друзьями?
– У Хару нет друзей, – весело фыркает его сестрица.
Малыш пихает её в бок. Снова спор на японском языке, однако стоит Ае приобнять Харуто за плечо, как воцаряется мир.
– Я с удовольствием познакомлюсь с твоими друзьями, – торжественно объявляю я. – И с твоим приятелем, Ая.
Та молчит. Я словно на краю чёрной дыры – неприязнь Аи настолько ощутима, что меня затягивает в её глубину.
Только я собираюсь извиниться (хотя и не понимаю, за что), как тут прибегают принимающие родители с полными пакетами. Через секунду я сжимаю розовый карманный вентилятор в одной руке и розовый зонтик в другой. Но это не всё: ока-сан заботливо надевает на меня розовую шляпу и розовые солнцезащитные очки (даже стёкла розовые). Затем настаёт черёд отосана: он с гордостью демонстрирует бутылку воды, холодный чай, крем от загара (фактор защиты 50), веер – кто бы мог подумать – розового цвета и батарейки для карманного вентилятора.
Чувство благодарности смешивается с полной растерянностью.
– Б-большое спасибо. Это было совсем необязательно.
Ото-сан открывает бутылку воды, и я послушно пью.
– Большое, большое спасибо.
Ока-сан включает карманный вентилятор и открывает зонтик.
– Правда, спасибо тысячу раз.
Харуто прыскает мне в лицо солнцезащитным кремом, и все весело хихикают. Я тоже громко смеюсь: несмотря на этот набор для выживания в Сахаре, голова у меня горит огнём.