Приняв смену у охранника Вани, студента института физкультуры, я уселся за старый канцелярский стол, на котором стоял полный набор ночного сторожа: электрочайник, маленький переносной телевизор, резиновая дубинка, телефон и газовый баллончик. Средства обороны и охраны, как видите, были минимальными и не возбуждали желания до последней капли крови охранять доверенные материальные ценности. Но зарплату здесь платили исправно, да и место казалось достаточно безопасным – детское питание, к тому же, судя по маркировке картонных ящиков, просроченное, вряд ли вызывало интерес у каких-нибудь современных экспроприаторов.
Мимо ящиков и стола лениво пробежала толстая крыса. Я проводил ее насмешливым взглядом. Включил телевизор и пошел с чайником к находящемуся в трех шагах умывальнику – начинался ритуал «включения» в работу. После чая и пары фильмов обычно составлялись под стенкой в ряд четыре стула, и я мирно засыпал до утра, до пробуждающего дверного стука, после которого в открытую дверь входил председатель «Корсара» Грищенко со старым портфелем-дипломатом, давно потерявшим свои дипломатические формы. Грищенко было лет пятьдесят, и внешне он походил на классического бухгалтера – толстоват, круглолиц, лысоват. Улыбаться он, кажется, не умел, но само выражение его лица – вечно озадаченное – могло вызвать улыбку у кого угодно.
Пробежав взглядом просторное полуподвальное помещение, заставленное картонными коробками, на которых были наклеены синие квадратики бумаги с изображением счастливого малыша, он обычно мне кивал. Это значило, что я – свободен. И я уходил на три дня и две ночи до следующего дежурства.
В эту ночь мне было не суждено выспаться на рабочем месте. Сначала в самой середине какого-то боевика зазвонил телефон. Я снял трубку, но услышал в ней лишь чье-то хриплое дыхание. На шутку это было не похоже и поэтому я терпеливо вопрошал: «Алло!»
– Закрой дверь! – прозвучал непривычно хриплый голос Грищенко. – Подопри ее чем-нибудь…
– Да она закрыта! – сказал я, оглядываясь на тяжелую металлическую дверь, запертую на два засова.
Грищенко опустил трубку на рычаг, даже не попрощавшись. Я поступил так же и продолжил смотреть в маленький черно-белый экран, на котором только что плохие бандиты изрешетили из автомата одного хорошего и на его белой рубашке выступили пятна черной крови.
Досмотрев фильм до конца, я вспомнил о недавнем телефонном звонке и внимательно осмотрел склад. Окон здесь не было, так что в любом случае дверь была единственным местом, через которое могли сюда вломиться непрошеные гости. Но дверь эта была «складской» еще с советских времен, когда в стране на душу населения приходилось не меньше тонны толстого железа. Чтобы ее снаружи взломать, пришлось бы подогнать танк. По потолку стелилась жестяная кишка вентиляционной системы, уходившая в стену. Кишка была толстой, и иногда по ней бегали крысы, используя ее как переход в другие помещения. Одной крысы хватало, чтобы глухой грохот заставил вибрировать воздух. Картонные ящики, поставленные в несколько рядов друг на друга, подпирали эту кишку снизу, так что крысам несложно было, поднявшись по картону, забираться в отверстия вентиляционной системы.
Но в этот момент на складе было тихо, и единственная увиденная сегодня мною крыса пробежалась по полу чуть ли не на цыпочках – неслышно и лениво.
Я пощелкал переключателем программ и попал на середину какого-то фильма про каратистов. Уставился в экран и решил, что на сегодня мне хватит и полутора фильмов перед сном.
Снова зазвонил телефон.
– Алло? – прозвучал женский голос. – Виктора Иваныча можно?
– Вы ошиблись, – спокойно ответил я, не сводя глаз с драки на экране.
– Ну а кого можно? – весело спросила женщина.
– Это что, шутка?
– Ты, слушай! – резко и неожиданно прозвучал из трубки мужской голос. – Мне пофиг как там тебя звать… Хочешь жить – открывай свою дверь и проваливай короткими перебежками. Понял?
Инстинктивно я бросил трубку на телефон и сразу выключил телевизор. Возникшая тишина помогла мне собраться с мыслями. Я понял, что звонок Грищенко не был беспричинным. Что-то происходило там, за пределами склада. Но пока я был внутри – опасаться мне было нечего.
Тем не менее, я был напуган. Как-то даже мне самому показалось странным, что вот, прошлой ночью меня ударили на кладбище лопатой по голове, да и вообще – чем я занимался? Разрывал могилу, хоть и чужими руками. И не боялся. А тут – совсем другая реальность. И вот – я сижу, как в крепости, но боюсь.
Я пожал плечами. Снова прислушался – было тихо.
Через минуту опять зазвонил телефон. Я поднял трубку и тут же опустил ее на место.
Телефон снова зазвонил.
В этот раз я поднес трубку к уху.
– Коля!.. Ты? – прохрипел Грищенко.
– Ну да… Что происходит?
– Ты не открывай никому! Это подонки!.. Я утром подъеду! До свидания.
И снова короткие гудки.
Я положил трубку на стол. Подумал, что на эту ночь телефонных разговоров мне уже хватит.
Когда я дремал, лежа на выставленных в рядок стульях, кто-то застучал по двери. Настойчиво и громко.
Я лежал неподвижно на спине, в напряжении. Лежал и ждал тишины. Она наступила минут через двадцать. Но до утра я так и не заснул.
В начале девятого, чувствуя себя разбитым после бессонной ночи и нервных потрясений, я заварил чай и включил телевизор. Все свои действия я совершал чрезвычайно осторожно и тихо, прислушиваясь одновременно к любому звуку, доносившемуся с улицы. Правда, немного звуков долетало до внутренностей склада детского питания. Слышны были проезжавшие мимо машины. Потом одна из них подъехала и затихла где-то рядом – кажется, за стенкой был еще один склад, а вот что было на верхних этажах этого здания – я не знал.
Я пил чай и ждал, когда наступит девять часов – время, когда обычно приходил Грищенко. Вскоре девять наступило. По телевизору пошла реклама зубной пасты, и я его выключил, словно это могло ускорить течение времени.
Но Грищенко не было. Я посмотрел на всякие бумажки, прижатые листом прозрачного плексигласа к поверхности канцелярского стола – визитки, какая-то накладная. Тут же был листок с телефонами ночных охранников, включая меня, под ним – номер самого Грищенко. Я позвонил ему, но на другом конце провода никто не брал трубку.
В десять я почувствовал себя неуютно. Прошелся несколько раз по складу, поглядывая на эти картонные ящики. Задумался о ночной суете, из-за которой сейчас побаливала голова. И чего сюда ломиться? Неужели из-за просроченного детского питания?
Я подошел к одному неполному штабелю и снял верхний картонный ящик на пол. После некоторых сомнений разорвал клейкую ленту, которой он был запечатан по шву верхней крышки, и заглянул внутрь. В ящике лежали жестяные банки с синими наклейками, на которых беззаботно и отчасти глупо улыбался какой-то иностранный малыш. Я взял одну из них в руки, встряхнул. Услышал тяжелое движение вверх-вниз какой-то мукоподобной массы – банка была неполной, но в этом не было ничего особенно удивительного.
С банкой в руках я вернулся к столу и снова включил в розетку электрочайник. Еще разок пробежал глазами наклейку и понял, что в банке – детская молочная смесь. Захотелось выпить кофе с молоком. Растворимый кофе у меня был, а теперь появилось и сухое молоко, так что желание мое оказалось вполне выполнимо.
Я вскрыл банку, насыпал оттуда в чашку порошка бело-желтого цвета, потом добавил ложку «Нескафе» и залил все это кипятком.
Сделал несколько глотков и сразу на душе полегчало – и усталость куда-то делась, и настроение улучшилось. Такого кофе с молоком я еще ни разу не пробовал, и тут же возникла слегка преступная мысль – прихватить домой несколько баночек этой детской смеси. Может, для детей она и просроченная, но для кофе оказалась в самый раз.
После этой чашки кофе я снова прилег на стульях, выставленных в рядок, не думая больше ни о ночном происшествии, ни о Грищенко, которого до сих пор не было. Меня охватило ощущение полета, и уже через пару минут я несся в незнакомом, полном разноцветья и причудливых форм пространстве, открытом и безграничном. Мимо проносились метеориты, то желтые, то красные, кометы круто разворачивались, оставляя затухать позади себя изогнутые огненные хвосты. Тело легко подчинялось мыслям – стоило только подумать, что надо свернуть вправо, чтобы избежать столкновения с каким-то летящим предметом, как тело уже поворачивало вправо. Впервые я так отчетливо ощущал единство души и тела, да и само тело было невесомым и неотягощающим, тело было легкое и легко управляемое. Оно не требовало усилий, не требовало работы мышц. Я летел и даже не оглядывался на оставшуюся внизу землю. Она, должно быть, уже затерялась среди десятков других мелких небесных тел.