Просто для сведения: Питер, это очень паршиво, когда ты говоришь всем и каждому, что твоя жена – горничная в отеле. Да, может быть, два года назад она и работала горничной.
Но теперь она – заместитель начальника смены в столовой. Она «Работница месяца» в отеле «Уэйтенси». Твоя жена, Мисти Мэри Уилмот, мать твоей дочери Табби. Она почти получила диплом о высшем художественном образовании. Она участвует в выборах и платит налоги. Она – царица ебучих рабов, а ты – овощ с отмершим мозгом и трубкой в заднице, ты валяешься в коме, подключенный к дорогим аппаратам, которые поддерживают в тебе жизнь.
Милый мой Питер, ты не в том положении, чтобы называть кого-то тупой жирной коровой.
У людей, пребывающих в коме такого же типа, как у тебя, сокращаются все мышцы. Сухожилия стягиваются все туже и туже. Колени подтягиваются к груди. Руки складываются, прижимаются к животу. Возьмем твои стопы: икроножные мышцы сокращаются до тех пор, пока пальцы не сгибаются прямо вниз, так что на них больно смотреть. Возьмем твои кисти: пальцы тянет к ладоням, ногти вонзаются в запястья. Каждая мышца, каждое сухожилие усыхает, становится все короче. Мышцы спины, мышцы, выпрямляющие позвоночник, они усыхают и тянут голову назад, пока она почти не прикасается к заднице.
Ты что-нибудь чувствуешь?
Это ты, скрюченное, стянутое в узел убожество. Это к тебе Мисти ездит в больницу, тратя три часа на дорогу. Не считая парома. Это ты, коматозное уродство, за которое Мисти выходила замуж.
Это худшая часть ее дня, когда она все это пишет. Это твоей матери, Грейс, пришла в голову гениальная идея, чтобы Мисти вела дневник комы. Раньше так делали моряки и их жены, сказала Грейс, они вели дневники, в которых описывали каждый день их разлуки. Это давняя мореходная традиция. Традиция острова Уэйтенси. При встрече после долгих месяцев разлуки обменивались дневниками, чтобы наверстать упущенное. Как росли дети. Какая была погода. Записи обо всем. Все каждодневное дерьмо, которым вы с Мисти утомляли бы друг друга за ужином. Твоя мать сказала, что тебе это будет полезно, что это ускорит процесс твоего выздоровления. Однажды, даст Бог, ты откроешь глаза, заключишь Мисти в объятия и поцелуешь ее, свою любящую жену – и тебе выдадут этот дневник, все твои потерянные годы, любовно описанные до мельчайших подробностей, как рос твой ребенок, как тосковала по тебе жена, и ты сядешь под деревом со стаканом прохладного лимонада и с удовольствием все прочитаешь.
Твоей матери, Грейс Уилмот, ей надо очнуться от собственной комы.
Милый мой Питер. Ты что-нибудь чувствуешь?
Каждый из нас пребывает в своей личной коме.
Никто не знает, что ты сможешь вспомнить из прошлой жизни. Не исключен и такой вариант, что вся твоя память стерта. Сгинула в Бермудском треугольнике. Твой мозг поврежден. Ты очнешься другим человеком. Другим, но таким же. Родившимся заново.
Просто для сведения: вы с Мисти познакомились в художественном институте. Она от тебя залетела, и вы вернулись на остров Уэйтенси, чтобы жить с твоей матерью. Если ты это помнишь, пропусти этот кусок. Переходи к следующему.
В художке не учат, что вся жизнь может закончиться, если ты забеременела.
Есть много способов покончить с собой, для этого не обязательно умирать.
Если ты вдруг забыл: ты мерзавец, каких поискать. Эгоистичный, ленивый, никчемный, бесхребетный кусок дерьма. Если ты вдруг не помнишь: ты завел свою блядскую машину в блядском гараже и попытался покончить с собой, задохнувшись от выхлопных газов, но нет, даже этого ты не смог сделать как надо. Можно было хотя бы проверить, полный ли у тебя бак.
Просто, чтобы ты знал, как погано ты выглядишь: когда человек лежит в коме больше двух недель, врачи называют это устойчивым вегетативным состоянием. Лицо у тебя распухает и наливается кровью. У тебя выпадают зубы. Если тебя не переворачивать каждые несколько часов, у тебя будут пролежни.
Сегодня уже сотый день, как ты сделался овощем.
Что касается груди Мисти, похожей на парочку дохлых карпов, – уж чья бы корова мычала.
Хирурги внедрили тебе в желудок зонд для искусственного кормления. Тебе в руку вставили тонкую трубку для измерения давления. Она измеряет количество кислорода и углекислого газа у тебя в артериях. Еще одна трубка вставлена в шею, чтобы измерять давление в венах, несущих кровь к сердцу. Тебе поставили катетер. Дренажная трубка, идущая между твоими легкими и реберным каркасом грудной клетки, выводит все жидкости, которые могут скопиться. Маленькие круглые электроды, прикрепленные к твоей груди, мониторят сердцебиение. Наушники у тебя на голове испускают звуковые волны для стимуляции ствола головного мозга. Трубка, засунутая тебе в нос, закачивает в тебя воздух из аппарата искусственного дыхания. Еще одна трубка, введенная в вену, заливает в тебя лекарства. Чтобы у тебя не высыхали глаза, их заклеили лейкопластырем.
Просто, чтобы ты знал, как ты за это расплатишься: Мисти дала обязательство отдать дом Сестрам милосердной заботы. Большой старый дом на Березовой улице, все шестнадцать акров, в ту секунду, когда ты умрешь, дом перейдет в собственность католической церкви. Сто лет драгоценной семейной истории – все достанется им.
Когда ты испустишь последний вздох, твоя семья станет бездомной.
Но не бойся, с аппаратом искусственного дыхания, зондом искусственного кормления и лекарствами в капельнице, ты не умрешь. Не умрешь, даже если захочешь. В тебе будут поддерживать жизнь, пока ты не превратишься в увядший скелет, подключенный к машинам, что прокачивают сквозь тебя воздух и витамины.
Мой дорогой, глупенький Питер. Ты что-нибудь чувствуешь?
К тому же, когда говорят «перекрыть кислород», это всего лишь фигура речи. Одним щелчком выключателя тут не обойдешься. В больнице наверняка есть аварийные генераторы, безотказная сигнализация, батареи электропитания, десятизначные секретные коды, пароли. Нужен специальный ключ, чтобы отключить аппарат искусственного дыхания. Нужно постановление суда, письменный отказ от претензий, присутствие пяти свидетелей, согласие трех врачей.
Так что не дергайся. Никто не перекроет тебе кислород, пока Мисти не придумает, как разгрести это дерьмо, в котором она оказалась твоими стараниями.
Если ты вдруг не помнишь: каждый раз, когда она приезжает к тебе в больницу, она надевает одну из тех старых дешевых брошек, что ты ей дарил. Она снимает брошку и держит булавку открытой. Булавка, конечно, протерта спиртом. Не дай Бог, у тебя останутся шрамы или ты подцепишь стафилококк. Медленно, очень медленно она втыкает булавкой тебе в предплечье, или ступню, или кисть. Пока булавка не упирается в кость или не выходит наружу с другой стороны. Если есть кровь, Мисти ее вытирает.
Это так трогательно.
В некоторые приезды в больницу она вонзает в тебя булавку не раз и не два. Она шепчет:
– Ты что-нибудь чувствуешь?
Не то чтобы в тебя никогда не вонзались булавки.
Она шепчет:
– Питер, ты еще жив. Как тебе это?
Тебе, пьющему свой лимонад и читающему эти строки под деревом дюжину лет спустя, сто лет спустя, тебе следует знать, что это лучший момент за все время, пока она сидит у тебя в палате: когда она вонзает в тебя булавку.
Мисти. Она отдала тебе лучшие годы жизни. Она тебе ничего не должна, кроме большого толстого развода. Глупый, дешевый мудила, ты собирался оставить ее с пустым бензобаком, как было всегда. Плюс к тому, ты оставил свои полные ненависти послания в стенах чужих домов. Ты обещал любить, почитать и беречь. Ты говорил, что сделаешь Мисти Мэри Клейнман знаменитой художницей, но оставил ее нищей, ненавидимой всеми и одинокой.
Ты что-нибудь чувствуешь?
Мой дорогой глупенький лжец. Твоя Табби шлет папе объятия и поцелуи. Через две недели ей будет тринадцать. Уже подросток.
Погода сегодня отчасти свирепая с периодическими вспышками ярости.
Если ты вдруг забыл: Мисти притащила тебе подбитые овчиной ботинки, чтобы у тебя не мерзли ноги. Тебе надели плотные ортопедические чулки, которые гонят кровь обратно к сердцу. Когда у тебя выпадают зубы, твоя жена их собирает.
Просто для сведения: она все еще тебя любит. Она бы не стала тебя истязать, если бы не любила.
Ты, мудила. Ты что-нибудь чувствуешь?