Никто не мог бы сказать, чем вызван скверный вид вице-адмирала: то ли горем от потери непосредственного начальника и друга (а Нахимов и уважал, и любил Корнилова), то ли свалившейся дополнительной ответственностью, то ли тем, что отныне некому будет брать на себя взаимодействие с вышестоящими светскими и военными лицами. Возможно, сыграли роль все три фактора. Вот почему Семаков счёл нужным построить свой доклад Нахимову совершенно не так, как раньше:
– Ваше превосходительство, есть хорошие новости. – Дождавшись ответной мимической реакции, командир «Морского дракона» продолжил: – Во-первых, наш рейд на транспорты был успешен. Сожжены запасы пороха, уже выгруженные на берег, утоплены четыре транспорта, по неподтверждённым данным, погиб иной груз, в том числе пополнение конями. Во-вторых, я получил извещение, что готовятся к поставке два гранатомёта, предназначенные для сухопутных действий, но с другим боезапасом – более дешёвым и в большем количестве.
– Селенгинский редут надобно выручать-с, – резко прервал доклад адмирал. – Да и Волынский скоро под обстрел попадёт.
Семаков вёл себя подобно опытному царедворцу: все возражения, поправки и добавления начальства он просчитал заранее.
– Так точно, ваше превосходительство, им лишь продержаться два дня. А там подоспеем с подмогой. Даже один гранатомёт на редут, как полагаю, существенно облегчит положение. Осмелюсь также предложить обучение как офицеров, так и нижних чинов на Камчатском люнете. Например, поручик Боголепов, которого откомандировал на «Морского дракона» генерал-лейтенант Васильчиков, уже кое-что видел. Равно полагаю возможным обучение флотских артиллеристов. Всё равно командиры гранатомётов понадобятся что на Селенгинском, что на Волынском редутах. У меня же больше нет.
Семаков немного исказил истину: лейтенант Мешков вполне мог бы исполнять обязанности командира батареи (или хотя бы одного гранатомёта). Да и сам он по артиллерийским умениям был не из последних. Но как командир «Морского дракона» капитан второго ранга подумал, что если планируется выход в море, то руководить им должны капитан и старший помощник. У Нахимова не могли иметься причины для отказа. А учебный выход был просто необходим: лучшие комендоры попали на Камчатский люнет.
Но события пошли не так, как предполагалось.
Есаул Вернигора был, вопреки обыкновению, сух на грани жесткости.
– Хорунжий Неболтай, этой ночью вам надлежит разведать степень готовности неприятеля к обстрелу Камчатского люнета и к атаке такового пешими силами неприятеля.
Не желая хоть как-то раздражать и без того взвинченное начальство, Неболтай ответил:
– Будет сделано! – и удалился готовиться к вылазке.
У есаула имелись основания для недовольства. Он крепко подозревал, что пластунам Неболтая, а заодно и другим казакам будет предписано оставаться на люнете, дабы прикрыть артиллерию, а это была задача для пехоты, и нечего ради такого дела рисковать лучшими казацкими пешими разведчиками.
Что до хорунжего, то на дело он взял с собой лишь тех, у кого были иноземные пистоли.
Вылазка прошла почти гладко. Слово «почти» хорунжий мысленно использовал, поскольку звук от пистолетных выстрелов, хотя и негромкий, всё же заставил врагов насторожиться. «Чпок», больше всего ассоциирующийся с откупориваемой бутылкой, обратил на себя нежелательное внимание – возможно, как раз потому, что навевал на мысли о выпивке. Это чуть не стоило успеха пластунам, но супостатов, впавших в беспокойство, удалось с некоторым трудом утихомирить.
Положительный результат имелся и даже вполне весомый (примерно пуда четыре с половиной). Им был рядовой артиллерист английской батареи, которого упаковали со всей пластунской тщательностью и доставили в расположение своих на люнете. Сам Неболтай был не слишком искушён в чужеземных языках (маэрский не в счёт, понятно), а его товарищи – и того меньше, и по этой причине допрос проводили уже другие люди.
Кое-какие трофеи пластунам тоже достались. Большей частью это было оружие (захватили даже один штуцер, невесть откуда взявшийся у орудийной прислуги), но и денежки чуть отяготили казацкие карманы.
Но чувство, предупреждающее о надвижении чего-то опасного, не давало хорунжему спать спокойно. К тому же есаул запретил покидать люнет. В результате Неболтай разрешил своим спать, а сам пошёл быстрым шагом в сторону батареи Шёберга.
– Стой! Кто идёт?!
Казак чуть слышно, но явно одобрительно хмыкнул. Молодец мичманок, наладил караулы.
– Свои, братец. Вызови старшого. Скажи: хорунжий пластунов Неболтай тут. Мне бы по делу с мичманом переговорить.
Прошло не менее десяти минут, прежде чем чуть заспанный, но настороженный Шёберг подошёл к посту. Разумеется, казака он узнал мгновенно. Правда, не в лицо (ещё не рассвело), а по голосу.
– Доброго здоровьичка, Иван Андреевич.
– И вам не хворать, Тихон Андропович. Слушаю с прилежанием.
– Были мы тут у неприятельских траншей. Вот что там оказалось…
Последовал рассказ на пять минут.
Шёберг думал не долго.
– Так вы полагаете, они с рассветом начнут?
– А чего ж не начать, коль скоро порох с бомбами да ядрами подготовлены? Палить по темноте без толку, понятно дело, но учтите всё ж: с утра солнце вашим молодцам в глаза бьёт. Освещён люнет будет прекрасно, а вражьим пушкарям того и надо. Да что я говорю, ещё до восхода могут начать.
– Хорошо ж. А вы что предлагаете?
– Опередить их.
– Легко сказать… дистанцию с ходу мои комендоры не ухватят, поправки понадобятся. Опять же, видно будет плохо.
– Ну, может, я и помочь смогу.
– ?
– Да вот вам святой крест! Не сходя с места: дистанция не более тысячи четырёхсот моих мелких шагов.
– ???
– Готов показать: примерно этак, – и казак прошёлся мелкими стелющимися шажками сажени две, – ну, правда, шли не по прямой.
Глаза у командира батареи прямо загорелись. Сна в них и на копейку не осталось.
– Ага-а-а…
Невзыскательный слушатель сказал бы, что это слово было пропето. Зануда и критикан настаивал бы, что Шёберг (в соответствии с фамилией) его прошипел. Как бы то ни было, в расчётах дистанций мичман был отнюдь не из последних.
– Значит, будем пробовать. – И с этими словами мичман умчался поднимать команду по тревоге.
Правда, скромный и застенчивый казак не упомянул, что у него есть мерзенькое ощущение (причём отнюдь не в районе головы), что назревает этакое нехорошее.
Поручик Боголепов пребывал в возвышенных чувствах. Накануне вечером к нему явился посыльный от генерала Васильчикова и передал приказ: прибыть в распоряжение мичмана Шёберга на Камчатский люнет, пройти курс обучения, после чего он (Боголепов) получит в своё распоряжение гранатомёт, дабы сражаться на Волынском редуте.
Артиллерийский поручик был неглуп и отлично понимал, что успешный опыт с этой изумительной пушечкой – ступенька к карьере. От волнения он почти не спал и на Камчатский люнет поехал ещё затемно, рассчитывая попасть туда к восходу солнца.
Точно в то же время на позиции батареи попытался проникнуть флотский лейтенант Беккер, которого, как и Боголепова, остановили часовые. Шёбергу пришлось презреть сон, выйти к караулу, пропустить армейского поручика, лицо которого он помнил, и моряка, предъявившего командировочную бумагу (он оказался коллегой-артиллеристом с «Первозванного», к тому же знакомым). Впрочем, незаметную для посторонних проверку негации мичман учинил.
К некоторому удивлению как офицеров, так и нижних чинов, оказалось, что неприятель явно запаздывает с обстрелом и даже больше того: судя по подвозу других орудий в дополнение к существующим, а также увеличению запасов ядер и, похоже, пороха (его свозили в обвалованные укрытия), сегодня дело вполне могло и не состояться.
Такую возможность грех было бы упустить. Шёберг отвёл новоиспечённых гардемаринов в сторону, велел устроиться поудобнее и начал лекцию:
– Господа, данный гранатомёт как артиллерийская система кардинально отличается от существующих. В основе его действия лежит управление энергетическими полями, которые…
Диспозиция у союзников была уж давно обговорена. Генерал Канробер (он заменил заболевшего Сент-Арно) со всей уверенностью утверждал, что ключ к Севастополю лежит на Мал аховом кургане. С этой точкой зрения согласились не только генерал лорд Раглан, командовавший английским экспедиционным корпусом, но и все штабные офицеры. Чего там говорить: даже адмиралы Нахимов и Истомин подписались бы под этими словами. Француз также выразил уверенность, что по овладении Камчатским люнетом эта цель станет куда более достижимой – и это тоже казалось верным. Конечно, атака с трёх сторон с предварительным захватом также Волынского и Селенгинского редутов была бы полной гарантией успешного штурма ключевой точки обороны, но… накануне выяснилось, что оба редута упорно держат оборону. Пехотный штурм без подавления артиллерии был предприятием сомнительным. Вот почему в соответствующем приказе требовалось сосредоточить огонь на люнете, но ни в коем случае не ослаблять подавление артиллерии других укреплений – с них не должно было попасть ни единого солдата в помощь соседям.
И Неболтай, и Шёберг ошиблись в предположениях. Командование союзников сочло, что боеприпасов для полноценного обстрела всё ещё недостаточно, и потому ждали ещё одного подвоза.
Команда «Морского дракона» почти закончила погрузку припасов на очередной рейд, когда на причале объявился Неболтай:
– Владимир Николаевич, с просьбой к тебе.
– Слушаю, Тихон Андропович.
– Вот письмишко… ну, ты знаешь куда… с заказом на ружья с пистолями, вот деньги на их оплату, а ещё вот бумаги на улучшение винтовочки. Дай бог здоровья Малаху Надировичу, он присоветовал.
– Добро, перешлю. – Моряк заметил некую потаённую мысль в выражении лица хорунжего и спросил: – Ещё что-то?
– Мне-то самому не можно люнет покидать, там мои готовятся к отражению нападения, а вот малую подмогу спроворю. Вот тебе двое моих казаков, Федька Малоручко да Ванька Гирин. Ты не смотри, что молоды, я сам их натаскал, с винтовкой обращаются знатно. Прикроют они твоих в случае… ну, всяко же бывает. Ты за обиду не почти, однако ж вещун мне шепчет – не обойтись вам без драки.
Семаков чуть задумался: нет, расширять круг знающих о пещере и портале не след.
– Тихон Андропович, не взыщи, но этих молодцов с собой взять не могу. Сам знаешь, что там у нас… лежит. Вот если б ты пошёл – другое дело.
Некоторое время Неболтай усиленно царапал ногтями затылок.
– А когда к причалу вернуться полагаешь?
– Ну, если ничего не помешает, то задолго до рассвета там будем. Как раз к «собачьей вахте», четыре часа пополуночи, по-вашему сказать.
– Эх-х-х… Ну ладно. Тогда уж я с вами, своими глазами прослежу, чтобы попало к кому надо. Федя, Ванятка, давайте обратно на Камчатский, да скажите вахмистру: я, мол, буду перед рассветом. Дело тут важное.
– Сделаем в аккурате, – последовал солидный ответ.
«Морской дракон» двинулся в сторону Камышовой бухты, когда до заката оставалось ещё порядочно времени. Семаков хотел удостовериться, что вблизи портала и пещеры нежелательных людей нет. Их не было. Зато был другой человек: Костя Киприанов, осторожно пробиравшийся в сторону драконьего жилища.
Семаков подумал и решил, что мальцу совершенно не обязательно знать о существовании грота-стоянки корабля и уж точно о том, где именно он находится. Значит, надо было опередить.
Манёвр входа в грот впечатлил казака, хотя по его невозмутимому лицу вряд ли кто мог угадать эмоции. Но таковые проявились при первом же взгляде на ведущую вверх лестницу.
– Владимир Николаевич, дозволь мне первому подняться. Не ровен час, там вокруг шастают… всякие.
Казак снял шапку, заткнул её за пояс, с помощью одной руки (вторая держала винтовку) с недурной ловкостью поднялся вверх, откинул голову назад и лбом чуть приподнял крышку люка. Увиденное не обрадовало.
Довольно далеко, не менее полутора тысяч шагов, по зимней степи карьером нёсся всадник. От него в направлении берегового обрыва что есть духу улепётывал мальчишка лет восьми-девяти.
Форму кавалериста зоркий пластун различил сразу, ошибиться было трудно: англичанин. Ситуацию правильно оценил бы и менее опытный казак: у мальца никакой возможности удрать не было.
Хорунжий скользящим движением протиснулся в люк, распластался на земле. Рука двинулась туда-сюда, помогая затвору дослать пулю в ствол. Большой палец опустил семечко предохранителя.
Казак не медлил – и всё же опоздал.
Сэр Уэйкфилд Прендергаст Мерриуэзер, двадцати трёх лет от роду, был офицером и джентльменом, потомком знатного рода. Разумеется, он служил в кавалерии. В ряды атакующих при Альме он не попал – в последний момент его лошадь была чуть задета шальным каменным осколком, в результате чего всадник потерял возможность держаться в строю. Это позволило ему остаться в живых. Подразделение, где служил сэр Мерриуэзер, было уничтожено, и потому его назначили офицером связи.
В данный момент он находился на левом фланге артиллерийских позиций. Оглядывая по привычке местность, он заметил низенькую крадущуюся фигурку, выделявшуюся на фоне зимней осоки и камышей, и, конечно, отреагировал надлежащим образом:
– Лазутчик!
Дежурный офицер схватился за подзорную трубу.
– Полноте, сэр Мерриуэзер, это всего лишь мальчишка.
Голос аристократа был наполнен холодной вежливостью:
– Уверяю вас, лейтенант Перкинс, нас он видит не хуже, чем мы его. Лишние глаза тут ни к чему. Берусь уладить эту небольшую проблему.
Возражать Перкинс не стал, офицер связи не был его подчинённым. Также дежурный не упомянул, что совсем недавно видел у входа в Камышовую бухту порождение дьявола – по крайней мере, так его обзывали моряки – именуемое «Морской дракон». Лейтенант знал, что этот корабль может быть опасен своим пушечным огнём, но не знал, в какой степени опасен, а потому никакого предупреждения упрямый кавалерист не получил.
Офицер связи был истинным джентльменом и по этой причине побрезговал карабином казённого образца. Вместо него он взял любимое ружьё (кстати, оно было и легче, и намного надёжнее), но зарядил его не пулей, а картечью. Именно такое решение подсказывал богатый охотничий опыт. Любой НАСТОЯЩИЙ охотник (а сэр Мерриуэзер именно таким себя и числил) знает, что наиболее увлекательна охота – на двуногую дичь. И началась погоня.
Сказать правду, Костей руководил не разум, а древний инстинкт, присущий любому детёнышу: искать защиты у сильного. Он мчался к заветной лесенке, не думая, не рассуждая, даже не надеясь. Мальчишка чувствовал сердцем, что громадный, могучий и вовсе не злой дракон может спасти.
После того как грянул выстрел, воздуха, которого и так не хватало, стало совсем мало. Могучие удары в спину вышибли, казалось, самую возможность дышать.
Пластуна с ружьём сэр Мерриуэзер пропустил мимо глаз не по причине плохого зрения. Просто его разум отказался распознавать лежащего как стрелка, ибо всем известно, что стрелять лёжа солдат не может.
Хорунжий открыл огонь, когда до цели было триста шагов. Ради пущей уверенности он выпустил три пули, и, как выяснилось, зря, поскольку первая попала в верхнюю часть груди всадника, и уже она одна была смертельной.
Семаков наблюдал за боестолкновением. Он заметил, что мальчишка ранен или, может, убит. К счастью, моряк вспомнил, что дракон – маг-универсал, то есть должен что-то понимать в лечении. Вот почему сразу последовала команда:
– Боцман, найди фал в десять сажен и подай наверх!
Пока Кроев доставал требуемое и подавал командиру, казак успел подбежать к маленькому беглецу, взять на руки тщедушное тельце и бегом возвратиться к берегу.
– Плох, – выдохнул казак, – без Мариэлы не выживет.
– Тащи ко входу в пещеру, дракон поможет.
Услышав это, хорунжий молча подосадовал: он знал, что дракон универсал по специальности, но не подумал, что в число умений крылатого входит и магия жизни.
Семаков ловко и быстро перевязал верёвку каким-то хитрым узлом, закрепил её на мелком, и оба побежали к лесенке на берегу. Капитан второго ранга слетел вниз не хуже опытного марсофлота. Неболтай спустил груз до площадки.
– Таррот Гарринович, у нас раненый, – прозвучало в пещере вместо приветствия.
– На стол, – последовал краткий ответ.
Дракон мгновенно сообразил, что все вопросы можно задать потом. Куда важнее составить план действий.
Крылатый по части магии жизни был примерно на уровне человеческого лиценциата из хороших. Однако весь его опыт заключался в лечении драконов. Впрочем, картина потоков была достаточно ясной. Громадная внутренняя кровопотеря: посторонний предмет, нечто вроде крохотной пули, задел печень; также оказались пробитыми диафрагма и левое лёгкое, разорваны в двух местах мышцы спины. Таррот наложил лёгкий наркоз.
– Есть возможность лечиться у Мариэлы?
– Есть. Берёмся доставить к ней раненого меньше чем за час.
Дракон остановил кровотечение в нескольких местах, подумал и высказал вердикт:
– Пюка что жизнь пациента вне опасности. Он сейчас крепко спит и будет спать ещё четыре часа. Вы можете перевозить его на корабле или даже на лошади. Но на корабле, полагаю, тряска будет меньше. Есть и пить только с разрешения Мариэлы. С вашего позволения, тут есть ещё небольшая работа для меня.
Таррот не стал аккуратно доводить до совершенства потоки, он всего лишь исправил то, что непосредственно угрожало жизни. Лишь после этого прозвучал вопрос:
– Как случилось, что пациент был ранен?
Семаков мысленно отметил более рычащие, чем обычно, интонации речи дракона, но промолчал. Вместо него ответил Неболтай:
– Пробирался к вам, Таррот Гарринович, его заметили и обстреляли из ружья картечью.
Разумеется, после этого казаку пришлось объяснить, что такое картечь.
Допрос продолжился:
– У вас принято воевать с детьми?
Вопрос был задан всё тем же индифферентным тоном, но на этот раз хорунжий возмутился:
– Нет, конечно! Это неприятельский офицер сделал. – Семаков по прежней должности был постоянным читателем газеты «Таймс» и потому счёл нужным с горечью добавить: – У наших противников бытует мнение, что мы – народ неполноценный и с нами допустимы любые методы ведения войны. В том числе убийство безоружных и детей.
На этом вопросы прекратились.
А Семаков сделал себе мысленную отметку: тело погибшего надо вернуть, но не из уважения к доблести павшего, а только чтобы люди противника не появлялись в этом месте. Потом капитан второго ранга подумал и решил, что на корабле обернуться до госпиталя будет как бы не быстрее, чем на коне, которого ещё изловить надо.
Мальчишку отнесли на борт «Морского дракона». В рубке капитан второго ранга глянул на хронометр и поспешил обратно на берег.
Разумеется, матросы попросили объяснений у хорунжего о нежданном раненом пассажире. Рассказ вызвал вопросы. Казак отвечал, стараясь не вдаваться в ненужные подробности.
– За какую такую вину в мальчонку из ружья стрелять, да ещё картечью? Этак же убить можно!
– Для того и стреляли.
– Что ж он мог натворить? Аль украл чего? Так посечь за такое, но не душегубствовать же!
– Не крал он ничего. Он за едой для семьи направлялся: ракушки тут на берегу добыть можно. Отец-то у него в море сгинул…
Матросам всё стало ясно относительно стрелявшего.
– Вот же ирод!
После разговора с Тарротом казак тоже помчался на берег. За время отсутствия командира Неболтай успел добежать до тела англичанина, отметить про себя безнадёжно испорченный мундир и затрофеить недурную саблюку (хотя и менее удобную, чем привычная шашка), флягу, в которой плескалась отнюдь не вода, и ружьё с дорогой серебряной отделкой. Деньги тоже сменили хозяина. Коня можно было изловить, и наверняка добыча оказалась бы ценной, но уж очень казаку не хотелось ехать верхом в пределах видимости англичан. Хорунжий тяжко вздохнул при мысли о дорогой сбруе и двуствольных кавалерийских пистолетах английской работы в седельных кобурах.
Тело кавалериста оттащили к люку и с некоторыми усилиями погрузили на корабль, завернув в парусину.
– Тихон Андропыч, есть ещё одно дело: отослать те бумаги, которые ты мне показывал, да получить кое-что. Пошли к… тому самому месту.
Бумаги ушли. В ответ пришло очередное отправление из другого мира. «Кое-что» оказалось очень небольшой деревянной коробочкой. Семаков приоткрыл, глянул, удовлетворённо кивнул и захлопнул её. Казак сделал вид, что содержимое посылки его ни капельки не интересует.
– Это не для меня, – небрежно заметил моряк, энергично зашагал к лестнице и резво спустился в пещеру.
– Таррот Гарринович, за мной был должок. Получите. Только не знаю, подойдет ли вам?
Дракон снял крышку, ловко поддев её когтем. Внутри лежал серебряный тонкий браслет, в который был вделан большой синий камень и красный меньшего размера. Браслет сразу же оказался на левой передней лапе хозяина пещеры. Взгляд у дракона на короткое время (секунд пять) сделался рассеянным: Таррот наскоро прикинул магоёмкость.
– Благодарю. Как раз такие кристаллы я имел в виду.
Семаков чуть заметно улыбнулся и подумал, что давешний разговор с Тифором наконец получил логическое завершение.
Дракон, в свою очередь, рассудил, что с таким кристаллом воды плавание и охота на рыбу станут гораздо легче. И ещё прошла мысль, что с хорошим кристаллом огня в пещере станет теплее. Разводить костёр Таррот не хотел.
«Морской дракон» вышел из грота и взял курс на Севастопольскую бухту. Когда в рубке остался лишь командир и казак, последний сказал приглушённым голосом:
– А ты заметил, Владим Николаич, наш Горыныч-то гневен сделался.
Семаков и сам сделал тот же вывод, но спросил:
– С чего так решил?
– Когда я рассказал, как в мальца стреляли, глаза у него стали такие… ну как если человек прицеливается, понимаешь?
– И я тоже подумал, что наш дракон в ярости. Они с мальчонкой вроде как в друзьях были. Правда, я не по глазам, а по голосу догадался.
– ?
– Больше рычания стало в речи.
– Ну и слух у тебя! Музыке небось учился?
– Было дело. Да только способностей у меня оказалось мало, – поскромничал моряк.
Лейтенант Мешков на следующий день был занят на дипломатическом фронте – передавал тело убитого англичанина его соратникам. При этом князь на безукоризненном английском объяснил, что «этот джентльмен был убит после того, как стрелял в безоружного русского мальчика восьми лет и ранил его». Принимавшая сторона никак не отреагировала на этот пассаж.
Костю отвезли в госпиталь. В тот момент дежурил фон Каде. С ним объяснялся лично капитан второго ранга Семаков.
– Видите ли, в этого мальчика английский кавалерист стрелял картечью. Разумеется, этого господина наши стрелки убили. Поблизости случился коллега Марьи Захаровны, но за излечение он даже не брался; его умений хватило лишь на то, чтобы поддержать жизнь пациента. Так что мы сейчас съездим за госпожой доктором.
Мариэла сразу же согласилась наведаться в госпиталь и посмотреть пациента.
Выводы последовали быстро:
– Сегодня я ничего не стану править: мне ещё восстанавливаться. Конструкты, установленные моим коллегой, простоят ещё сутки. Завтра с утра над ними поработаю. Заодно завтра я хочу узнать о происхождении этого ранения. Ни о чём подобном мне не рассказывали. Лечение обойдётся в двадцать рублей, потребуется четыре дня.
– Деньги вам передадут.