В тот самый момент, когда Сиринга начала подводить Ганешу к тому, что пора объявить Фетиде, «что между вами всё кончено», Дионис наконец-то понял (красноречиво молча дав это понять), что у него всерьёз решили отобрать его игрушку, наивный предмет его грязных манипуляций, которую он неспешно вовлекал в свои долгие брачные игры камышовых енотовидных собак. И начал искать другое поле активности, всё чаще и чаще распаковываясь в чаще общения Ганеши и Сиринги. Про-являясь, поначалу, в виде кратких за-явлений на сцену в устной мыслеформе о её внешних качествах. Постепенно погружая свой похотливый взгляд всё глубже и конкретнее в её телесность. На что Ганеша неизменно отвечал ему: «Да, она прекрасна!» Непроизвольно втягиваясь в диалог и, через это, методом обратной тяги, затягивая в сферу общения с Сирингой и самого Диониса. Всё более уплотняя в ней его образ.
Но сколько бы Дионис ни врывался с саблей своего воздействия, сколько бы ни пытался покорить или обжить её открытое пространство, холодное в своей глянцевой открыткости, «ни мытьём, ни катаньем» на коньках Дионису всё никак не удавалось заместить Ганешу. Сиринга бессознательно искала видеть в нём только и только Ганешу. А когда Дионис пытался его браво заслонить, лишь недоумевала, проникая в него обострённым коготком внимания: куда же тот делся? И всем своим поведением настойчиво требовала вернуть ей её (мягкую) игрушку.
– У тебя есть девушка? – спросила Сиринга, глядя ему прямо в глаза на кухне.
– Есть! – гордо ответил Ганеша. – И она предо мной!
– Я имела в виду другое.
– Другую? Есть, – печально вздохнул Ганеша. Ведь Фетида так и не стала его женщиной.
К тому же, даже Дионис отлично понимал, что никому ненужный парень не нужен никому. Не внося во взаимодействия соревновательного фактора, дух интриги. А потому и ответил на этот вопрос положительно. Тем более что Фетида действительно так и продолжала оставаться для него чистой и невинной девушкой-ромашкой в венке его иллюзий. Которые он для неё сплел, заплетаясь в метафорах, периодически гуляя с ней по высокому лугу их общения. Заставляя её утопать в этом «Лукоморье» своих воспоминаний из «Слепого кино»:
«Там чудеса, там Леший бродит
По подлокотнику. Сидит
С Русалкой Кот и песнь заводит.
Там Дуб, что цепурой гремит…»
И если Дионис и возлежал с Фетидой на ложе, то пока только на Авраамовом. В невинных (как принято считать) поцелуях. Что только ещё сильнее подстрекало его на продолжение попыток ею овладеть. Только и желая поскорее, высунув язык и учащенно дыша, с собачьим пылом актуализировать эту до поры только возможную связь. Которой Фетида вовсю и пыталась Диониса шантажировать, даже не помышляя об её актуализации. С этим социальным животным.
– Мне кажется, вы должны с ней расстаться, – давила Сиринга на Ганешу своей возможной связью с Дионисом. Выдавливая из него его возможную связь с Фетидой.
– Ты права, – печально ответил Ганеша. – Тебе кажется.
– Кажется?
– Но почему я должен с ней расстаться, с какой стати? Ведь ты до сих пор так и не стала для меня моей женщиной. И тем более – женщиной моей мечты!
– Но нам ещё рано делать это, – погрозила Сиринга ему пальчиком.
– Ну, если ты так на этом настаиваешь, – улыбнулся Ганеша, сделав вид, что отхлебнул её настойки. И захмелел в предвкушении.
Пока Сиринга предлагала ему обменять его изначальное одиночество, которое он столь тщательно в себе культивировал и углублял в последние годы, его свободу на взаимо-отношения. Устаревшая модель: ты – мне, я – тебе. Находя их обмен не равноценным.
Ведь Ганеша мыслил логически, а не практически. Как и все «головастики». Наивно пологая тогда, что, при хорошем раскладе, у него впереди могут быть тысячи таких девушек! И не желал фиксироваться лишь с одной из всего пространства степеней свободы выбора девиц, совершенно непохожих друг на друга.
Недопонимая ещё тогда, что все они – просто мясо, поданное под разным соусом тех или иных событий. Возникающих только лишь для того, чтобы столкнуть вас лбами. И завязать общение, перерастающее в чувства. Привязанность и одержимость. И отличаются лишь внешне и на вкус, если он у них есть. Уже присутствует – при самой сути их телесного существа.
Но только после того, как Фетида притащила его к своей прабабке Кирке, которую все её родственники почему-то побаивались и считали злой колдуньей, и та пророчески заявила, что они слишком разного поля ягоды, и рано или поздно Дионис её всё равно кинет, Фетида по дороге домой немного подумала, то и дело заставляя его рефлекторно оправдываться, и на следующий же вечер заявила, что им пора окончательно расстаться.
Дионис легко с ней согласился и облегченно вздохнул. Чтобы наконец-то выдохнуть из себя её затхлые представления о жизни и вдохнуть свежесть Сиринги полной грудью, продолжив её оценку более скрупулёзно.
О чём он Сиринге на следующий же день и доложил, сделав многозначительный вид, что с Фетидой у него всё, в чём она ему пока что упорно отказывает, уже было. Возможно, даже серьезно, кто знает? И для него это большая жертва. Которую он – ради неё! – сжигает на алтаре их пламенной любви.
Но было ли там с Фетидой хоть что-либо, кроме общения, пусть и с пристрастием, кроме полу открытого развода (то – давя на жалость, то – намёками) на фоне этого общения, подпуская Диониса то чуть ближе, то – прогоняя вон. С которого Пенфей вовремя сорвал маску «полу-», оставив публике голый развод, застигнутый врасплох! Заставив его и всех других, включая и самого Пенфея («Я могу кинуть тебя, а ты, сам того не желая, сдать или кинуть меня, – не раз повторял Пенфей, – так что всегда держи ухо в остро!») наблюдать сквозь призму возможного развода.