– Кто нас нашел? С кем ты говорила?
Я замираю посреди комнаты, но кровь кипит так, будто я только что пробежала марафон. Мама чересчур осторожна, и я привыкла, что она беспокоится о мелочах. Она даже может внезапно приехать за мной посреди ночи, когда я решаю остаться у друзей, или установить следящую программу на мой телефон. Однажды она даже заставила меня «порвать отношения» с лучшей подругой, когда узнала, что ее мама – полицейская и держит дома оружие. И было бесполезно объяснять ей, что оружие хранится в сейфе, а моя подруга не знает даже, где он находится, не говоря уже про код.
Но сейчас… Она не в панике. Она не выглядит испуганной. Она выглядит пугающе.
– Забери из ванной только самое нужное. Я все объясню, как только мы сядем в машину.
Я больше не задаю вопросов, потому что замечаю, как ее лоб блестит от пота, как она обходит мою комнату, быстрыми методичными движениями собирая вещи в рюкзак.
Мамина паранойя для меня не новость, но в последнее время мы справлялись весьма неплохо. Да и раньше, даже в худшие моменты, она никогда не вытаскивала меня из дома с собранными впопыхах сумками. Конечно, раньше я всегда следовала ее строгим правилам относительно интернета – ну, по большей части, – но устраивать такой переполох из-за профиля на сайте знакомств?
Это какая-то бессмыслица. Заметив, что я не прониклась ее серьезностью, мама произносит:
– Прямо сейчас. Ты должна довериться мне.
И я подчиняюсь. Я не понимаю, что происходит и почему с ней случился самый невероятный приступ паники за все время, но я понимаю: что-то не так и она делает то, что считает нужным для нашей безопасности.
И пока что этого достаточно.
Протолкнувшись мимо нее в свою ванную, я принимаюсь собирать нужные вещи – но нужные для чего? Как я могу подготовиться к поездке, о которой ничего не знаю? Мама часто дышит, то и дело бросая взгляды в сторону коридора, в направлении своей комнаты. Я замечаю, как в ее лице мелькает выражение уверенности и решительности… но не удивления. Как будто она почти что ждала этого момента.
После этого я больше не медлю. Я выгребаю все с нижней полки аптечки и скидываю в косметичку. В спальню я возвращаюсь одновременно с мамой. Она переоделась в джинсы и темную футболку и тоже собрала вещи. Она подгоняет меня вперед по коридору, вниз по лестнице, через кухню. По пути она зажигает везде свет и, заглянув в комнату, включает телевизор и выкручивает громкость на максимум. Я наблюдаю за ней, словно вижу ее впервые.
Затем мы выходим из дома – не через главный вход, а через заднюю дверь, пробегаем через двор босиком, прямо к деревянному забору высотой в пару метров, отделяющему наш участок от соседского. Мама перекидывает на другую сторону наши ботинки и вещи, а затем нагибается и переплетает пальцы.
– Я тебя подтолкну. – Каждое ее движение напоминает, что медлить нельзя.
Я опираюсь ногой на ее ладони, и она подбрасывает меня вверх с такой силой, что я невольно вскрикиваю. Мама ростом всего полтора метра с небольшим, в ней килограмм пятьдесят едва наберется. Неожиданное проявление силы заставляет мою кровь бежать по жилам еще быстрее.
Доски больно впиваются в живот, но затем мне удается перекинуть через забор обе ноги и спрыгнуть вниз. Ладони ударяются о мокрую траву, и, прежде чем я успеваю обернуться и задуматься о том, как мама без посторонней помощи переберется через забор, она уже приземляется рядом со мной.
– Мам, – произношу я, впечатленная увиденным, несмотря на то что паника вот-вот настигнет меня. Словно не слыша, мама хватает меня за руку, едва я успеваю натянуть ботинки. Мы пробегаем еще через один двор, заворачиваем за угол дома и останавливаемся. Мама направляется к входной двери – здесь живет мистер Гиллори.
– Не говори ни слова, – велит она мне, ставит наши рюкзаки так, чтобы их не было видно около двери, и изображает широкую улыбку. Затем она звонит в дверь.
Мистеру Гиллори уже за семьдесят, у него приличное брюшко и густая копна серебристо-белых волос, которые резко контрастируют с его темной кожей. Даже в такое время, открыв дверь, он встречает нас своей обычной дружелюбной улыбкой.
– А, здравствуйте, Мелисса, Кэйтелин. Чем я могу вам помочь этим замечательным пятничным вечером?
– На самом деле нам немного неудобно, – произносит мама с таким видом, будто ей и правда неловко. – У нас тут вечеринка для девочек, со всякими вредными вкусностями, и мы решили, – она обнимает меня, так что мы легонько стукаемся головами, – что не сможем спать спокойно, пока не съедим столько коричного печенья, сколько весим сами. Не найдется ли у вас лишней чашки сахара? Потом мы с радостью вас угостим!
Мистер Гиллори, похоже, счастлив выдать нам столько сахара, сколько потребуется. Мы идем на кухню следом за ним – точнее, я иду. Мама куда-то пропадает, как только мы переступаем порог. Прежде чем я успеваю озадачиться вопросом о том, нужно ли мне молчать и дальше, она появляется снова. Мистер Гиллори выпрямляется, вытащив из нижнего кухонного шкафчика почти полный пакет сахара.
– Отлично, – мама выхватывает у него пакет – пожалуй, слишком быстро. – Мы занесем печенье завтра.
Как только мистер Гиллори провожает нас до двери и закрывает ее за нами, мама снова подхватывает наши рюкзаки, хватает меня за руку и тянет на тускло освещенную улицу. По пути она высыпает сахар в мусорку и достает из заднего кармана связку ключей. Не ее ключей. Рядом с ними болтаются маленький складной нож и брелок со звездой «Dallas Cowboys»[4].
Через несколько секунд мама уже открывает водительскую дверь машины мистера Гиллори – винтажного кремового «Меркьюри Комет». Затем она тянется через сиденье и открывает для меня дверь с пассажирской стороны.
– Ты взяла его ключи? Зачем ты это сделала?
В свете фонаря черты ее лица выглядят резкими.
– Кэйтелин, в машину. У нас нет на это времени.
Я понимаю, что мама ведет себя так, потому что она любит меня и заботится обо мне и хочет, чтобы у меня было то, чего никогда не было в ее детстве: безопасность. Именно поэтому я никогда не отказывалась следовать ее правилам; я просто обходила их. И да, мне по-прежнему приходилось иметь дело с ее паранойей, но я могу сказать, что она изо всех сил старается оградить меня от нее. Так что я не возражала против запрета на социальные сети и того, что каждый новый знакомый должен получить ее одобрение.
В конце концов, мне кажется, я ко многому легко отношусь, но угонять машину соседа? Это настолько неправильно, что пересиливает потрясение, до этого заставлявшее меня молчать.
– Мы не можем просто так забрать машину мистера Гиллори. Почему мы не можем поехать на нашей? Или, еще лучше, зачем нам вообще уезжать?
– Мы позаботимся о том, чтобы вернуть ее, но…
У меня за спиной раздается вой сигнализации. Из нашего дома.
Вытаращив глаза, мама смотрит мне через плечо, и впервые в жизни я слышу, как она ругается. Потом она произносит:
– Мы опоздали.