Когда мы оказываемся снаружи, Малькольм двигается медленно – слишком медленно. Я держусь по левую сторону, так, чтобы заткнутый за пояс нож из оконной рамы оказался справа и Малькольму было бы сложно до него дотянуться. Одной рукой он опирается о мои плечи.
Я решаю, что он не изображает боль. Его лоб покрыт тонким слоем пота, а губы с каждым шагом сжимаются все сильнее.
Я натягиваю капюшон худи ему на голову, надеясь, что, если кто-то подойдет близко, лицо будет разглядеть достаточно сложно. Наклоняюсь поближе, стараясь, чтобы мы выглядели как любая другая парочка – будто мы, пусть немного перепив и спотыкаясь, цепляемся друг за друга и тащимся к нашему номеру. Этот спектакль выглядит жалко, но, по крайней мере, мы не привлекаем внимания тех, кто попадается нам на пути.
Когда мы проходим мимо нескольких номеров, я оглядываюсь через плечо и вижу, как из здания администрации выходят двое мужчин и женщина на очень высоких каблуках. Чтобы понять, кто это, мне не обязательно видеть, как они показывают на комнату, из которой мы уже убрались.
Я безмерно благодарна матери за то, что она зарегистрировалась в мотеле, не упоминая меня. Менеджер даже не обратит внимания на нас с Малькольмом, а если и обратит, он не увидит связи между нами и номером с выломанной дверью метрах в шести у нас за спиной. И все-таки я стараюсь идти побыстрее, несмотря на то что Малькольм пытается хрипло протестовать.
Наконец мы заворачиваем за угол мотеля и делаем еще несколько шагов. Я помогаю Малькольму сесть, прислонившись к стене, не планируя тащить его дальше.