Вчера вечером мне удалось все-таки избавиться от Пирса. Немилосердно, но мне отчаянно хотелось остаться одной, а он торчал в доме целую вечность. Заявил, что лучше бы ему остаться у меня в гостевой спальне… убедиться, что я буду хорошо себя чувствовать. Однако мне удалось убедить его, что я вполне справлюсь сама и со мной все будет в порядке. Мне необходимо отключиться после бесконечной череды медсестер, врачей и полицейских. Мне элементарно нужны покой и тишина. Уходил он с кислым видом, но я, видимо, умиротворила его, пообещав, что мы встретимся сегодня за ланчем.
И вот теперь я нежусь под теплым лоскутным одеялом, окутанная темнотой собственной спальни. Светящиеся цифры на часах рядом с кроватью подсказывают, что уже двадцать две минуты восьмого утра. Потянувшись, я выскользнула из-под одеяла, открыла плотные кремовые шторы и прищурилась от хлынувшего в комнату золотистого солнечного света. И вновь увиденное ошеломило меня. Так же как в верхней гостиной, здесь имелся балкон, с которого открывался вид на реку. Безусловно, я понимала, что делала, покупая жилье в таком славном местечке.
Роскошное ощущение полного одиночества. Я словно смогла наконец свободно вздохнуть полной грудью. Пусть мое прошлое забылось, но, по крайней мере, у меня есть собственное жилье в красивом месте. А с остальным я как-нибудь справлюсь. Мне даже удалось хорошо выспаться прошедшей ночью. В сравнении с больничной койкой моя широкая домашняя кровать на редкость комфортна. Опять устроившись на смятом одеяле, я с удовольствием впитывала в себя вид поблескивающей речной глади под высоким голубым небом.
Отдохнувшая и успокоившаяся, я вдруг поняла, что из подсознания начинает просачиваться смутное воспоминание. Боясь спугнуть его, я затаила дыхание. Неужели память оживает? Или это только обрывки ночного сна? Я пыталась собрать фрагменты ощущений, но мне, видимо, пока не под силу удержать их. В отчаянии я силилась вспомнить подробности.
Вечером я стояла около какого-то деревянного дома. Около запертого здания. Обезлюдевшего. Я испытывала… страх? Что-то еще? Сердце у меня заколотилось, когда вспомнилось ощущение страха. В памяти мелькнул образ женщины. Я не могу четко представить ее лицо, но она приближается ко мне. С явным намерением причинить мне вред. Я застыла в ужасе. Стояла как вкопанная, не способная убежать.
Закрыв глаза, я попыталась вычленить из тумана подробности. Но чем сильнее я пыталась, тем больше подробностей ускользало от меня. Ощущения, породившие эти образы, уже исчезли. Как же мне понять, было ли это воспоминанием. Ведь эти образы просто могли привидеться во сне. Как же понять, какие из них реальны? Разумеется, раньше я понимала разницу между сном и воспоминанием, но теперь мой рассеянный ум пребывает в смятении. Сердце кольнула очередная игла страха, и я попыталась избавиться от него, восстановить состояние мирного утреннего пробуждения. Однако тот мир разбился вдребезги, сменившись глубокой тревогой.
Я не смогу так жить. Не зная, кто я такая. Не понимая, где реальность, а где воображение. Я грустно вздохнула. Кажется, даже солнечный свет насмехается надо мной. Любой человек осознает, кто он такой. Все знают свое место в этом мире. А я потеряла все связи с ним. Однако я свободна. Хотя и пребываю в растерянности.
Я отказываюсь сидеть здесь и тупо бездельничать. Надо одеться и заняться чем-то полезным. В любом случае сегодня утром у меня назначена очередная встреча с доктором Лазовски. Глубоко вздохнув, я подумала, найдется ли на кухне что-нибудь для завтрака. Голод побудил меня встать и принять душ.
Спустя четверть часа я плавно отодвинула в сторону одну из дверей гардероба, занимавшего целую стену моей спальни. Заполненный разнообразной одеждой и обувью, он ошеломил меня возможностями выбора. Для джинсов сегодня, пожалуй, слишком жарко. В итоге, отвергнув несколько вариантов из-за излишней гламурности, я остановилась на скромном сарафане из легкой ткани шамбре, на ощупь она лишь немного плотнее батиста.
Под аккомпанемент урчащего желудка я поднялась в кухню, надеясь обнаружить там хоть что-то съедобное. В буфетах хранились какие-то консервы и пакеты, но больше порадовало содержимое холодильника: салаты, греческий йогурт и корзинка со свежими ягодами. Правда, меня едва не стошнило, когда я принюхалась к молоку, давно просроченному, как оказалось.
Вскоре я уже шествовала на балкон с чашкой травяного чая и плошкой залитой йогуртом гранолы[4]. По площади этот балкон скорее тянул на террасу, там вольготно расположились два шезлонга, комплект ротанговой мебели, включавший диван и два кресла, укомплектованные подушками. Проскользнув мимо столика со стеклянной столешницей, я устроилась на диване и со стуком поставила на стол кружку и плошку.
Снизу донесся звук заводящегося мотора. Чуть позже завелась другая машина. «Наверное, – подумала я, – в это время народ как раз выезжает на работу». Пирс пока так и не объяснил мне, почему я не работаю. Как же мне удается оплачивать ипотеку, если я ничего не зарабатываю? Сегодня за ланчем надо будет все у него выспросить.
Сквозь балконные перила я увидела крупного мужчину в костюме, он стоял рядом с велосипедом на соседней подъездной дорожке. И разговаривал с женщиной. Спорил. До меня долетали слова… обрывки фраз: «Не моя вина»… «Не забывай, что»… «Нет, что за глупости»…
Мужчина поднял голову. Из-за его темных очков, я не знала, смотрит ли он именно на меня. Он поднял руку. Подумав, что он махнул мне рукой в знак приветствия, я тоже махнула ему, испытывая легкую неловкость. Женщина проследила за его взглядом и увидела меня, однако хмурое выражение ее лица не изменилось. Должно быть, они мои соседи. Мужчина сел на велосипед и укатил.
– Мэтт! – крикнула она ему вслед.
Он не обернулся, просто вскинул руку и крикнул в ответ:
– Я опаздываю. Увидимся позже.
Она опять глянула на меня с еще большей мрачностью, отвернулась и исчезла в своем доме.
Еще не было восьми часов, но воздух уже прогрелся, над рекой и раскинувшимися к востоку полями поднималось летнее солнце. Я подумала, что лучше высушу волосы прямо здесь, под утренним солнцем, позволив проявиться их волнистой природе. На фотографиях, показанных Пирсом, мои волосы выглядели идеально… совершенно прямые, уложенные в почти безжизненную прическу с помощью выпрямителей и косметических средств. Оригинальное напоминание о моей прошлой личности в сравнение с той, какой я представляю себя сейчас.
Пережевывая гранолу, я вглядывалась в речное течение, стараясь ни о чем не думать и успокоиться. Оставив на время напряженные попытки оживить воспоминания.
Через полчасика я вернулась в гостиную, и ее более прохладный воздух приятно охладил мою разогретую солнцем кожу. К доктору мне следовало явиться в четверть одиннадцатого, и я не собиралась опаздывать. Я почти не сомневалась, что у меня сохранилось умение водить машину, поэтому решила осмелиться сама доехать до больницы. Понятно, что я могла бы вызвать такси – Пирс выдал мне солидную пачку наличных, чтобы отлично прожить до того, как я сумею восстановить свои кредитки – но мне хотелось как можно быстрее включиться в самостоятельную жизнь. И вообще, может, вождение поможет мне сориентироваться. Нужно же познакомиться с окрестностями.
В кухонных ящиках нашелся и комплект ключей от машины. Я догадалась, что это именно они, поскольку брелок украшал логотип «Мини-Купера». Положив немного наличных в кожаную сумочку на длинном ремешке, я закинула ее на плечо и направилась вниз по лестнице, не обращая внимания на малодушный холодок в животе.
Навигатор помог мне довольно быстро и без всяких происшествий добраться до Бонмутской больницы. Без особых сложностей я нашла место для парковки, взяла парковочный талон и направилась к главному входу, постукивая по асфальту низкими каблуками сандалий. Казалось, я уехала отсюда очень давно. Даже не верилось, что с того момента прошло меньше суток.
Придя в неврологическое отделение, я сообщила свое имя в регистратуре и устроилась в кресле приемного покоя. После десяти минут беглого просмотра какого-то развлекательного журнальчика меня пригласили в кабинет доктора Лазовски.
Она приветливо улыбнулась мне, когда я вошла в небольшой консультационный кабинет. В очередной раз меня поразило то, как молодо она выглядит – не намного старше меня самой. Вероятно, я полагала, что консультирующие неврологи должны быть значительно старше. В распахнутое настежь окно просачивался приглушенный шум уличного движения.
– Присаживайтесь, пожалуйста, Мия, – предложила она, – выглядите отлично. Значительно лучше. Сожалею, что здесь так жарко. Я открыла окно, но прохладнее явно не стало.
– Доброе утро, – сказала я, опускаясь на стул.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она.
– Спасибо, хорошо, – правдиво ответила я.
– Вам удалось что-нибудь вспомнить?
– Не совсем… но вроде бы, – с запинкой произнесла я, не уверенная, что, собственно, могу сказать.
– Правда? Что ж, это отличная новость. Расскажите.
Перед ней на столе лежала история моей болезни. Ее ручка нацелена на чистую страничку, готовая записать мои слова.
– Я не знаю, является ли это именно воспоминанием, – пояснила я, – вполне возможно, что мне все приснилось. Никакой уверенности у меня нет.
– Все нормально. У вас появилось четкое воспоминание или какие-то обрывки?
– В общем, сегодня утром я проснулась с каким-то новым ощущением, и оно сопровождалось образами.
– Продолжайте, – спокойно сказала она.
Опять вспоминая утренний сон, я почувствовала, как вспотели ладони. Перед мысленным взором промелькнули образы той женщины.
– Мне приснился какой-то вечер, – сообщила я, – и деревянное здание поблизости от меня. Помню, что я волновалась… нервничала…
Я решила не говорить о приснившейся мне пугающей женщине. Наверняка она всплыла просто из ночного кошмара, и память тут ни при чем, к тому же такое описание могло прозвучать чересчур драматично. В любом случае мне не хотелось даже думать о той женщине, не то что говорить о ней. Я вздрогнула, лишь попытавшись представить ее образ. Но чем больше я думала о нем, тем более реальным он казался. Поэтому я выбросила его из головы.
– Вы узнали то здание? – спросила доктор Лазовски.
– Нет. К сожалению. Но все равно, вероятно, мне просто приснился обычный сон.
– Мия, это здорово! Вы видели новые образы и вспомнили ощущения. Это явный шаг вперед. А сон то был или воспоминание, не имеет значения. До этого ведь вы не могли вообще ничего рассказать. Поэтому я надеюсь, что вы на верном пути к восстановлению памяти.
Ее слова глубоко порадовали меня. Я надеялась, что она права. Надеялась, это означает, что память действительно начала возвращаться ко мне.
– Кроме того, получены результаты вашей МРТ. Я попросила рентгенологов передать их мне сразу по окончании анализа данных.
Эти новости тут же завладели моими мыслями. Даже не знаю, что меня больше страшило. Нервно потерев пальцы, я в ожидании скрестила руки на груди.
Доктор Лазовски продолжила. Слава богу, она не стала затягивать паузу:
– Согласно сканированию, у вас все в порядке… не обнаружено ни омертвевших тканей, ни патологических изменений, ни аневризм и новообразований. Ваш мозг, по-видимому, полностью здоров. Следовательно, нет никаких причин, препятствующих восстановлению вашей памяти. Мы не усматриваем ни малейших оснований, что ваша амнезия затянется или усугубится.
– Я вам так благодарна, – еле слышно пролепетала я. – А вы уверены?
– Разве мы можем хоть в чем-то быть полностью уверены? Но я полагаю, что полученные вами шишки ни в коей мере не могли способствовать потере памяти. Ретроградная амнезия, вероятнее, вызвана психологической травмой – чем-то вроде потрясения от того, что вы едва не утонули.
Хорошо, что результаты сканирования не выявили повреждений, но они ни в малейшей степени не прояснили того, что же случилось со мной. Я по-прежнему не представляю, как оказалась без сознания и без памяти на том пляже. И хотя теперь известно, где я живу и как меня зовут, я по-прежнему не знаю, кто я такая.