Меня перевезли в другую палату. Поставили капельницу для восполнения потерь воды. Но от вида этого прозрачного мешка с жидкостью меня бросило в дрожь, он висел надо мной точно странный и нелепый прозрачный орган, поэтому я отвернулась от него и, лежа на боку, принялась разглядывать в окно цветочную клумбу перед какой-то стеной. Слава богу, в голове начало проясняться – сильная слабость прошла, туман рассеялся, – наверное, жидкость помогла мне.
Но ни обезвоживание, ни возможная легочная инфекция не вызывали у меня беспокойства. Ни малейшего. По-настоящему я расстроилась из-за того, что до сих пор не знала, кто я такая. Совершенно не знала. Доктор Лазовски говорила, что амнезия из-за шока или травмы обычно быстро проходит. Она проверила мои рефлексы и чувство равновесия, и мне также пришлось пройти какие-то тесты на проверку умственной деятельности и памяти. И пока получалось, что у меня есть лишь проблемы с долговременной памятью. Но мне еще предстояло пройти магнитно-резонансную томографию, поэтому я надеялась, что она прольет новый свет на причину беспамятства.
Честно говоря, я упорно старалась не впадать в панику. Хотя сердце невольно колотилось как бешеное, голова кружилась, и мне то и дело приходилось вытирать потеющие ладони. Почему же я не знаю, кто я такая? Безумие какое-то. Естественно, я должна знать собственное имя, возраст, свое прошлое. Но пытаясь выудить эти сведения из собственного мозга, я блуждала в полной пустоте. Врач советовала мне не волноваться. Она сказала, что они попытаются сами установить мою личность. И как только я увижу кого-то из моих ближайших родственников, память может сразу же вернуться ко мне. Но вдруг она ошибается? Через каждые двадцать минут мне продолжали задавать вопросы. Вопросы, типа: «Как вас зовут? Вы знаете, где живете? Как зовут вашу мать? Какой сегодня год?» А я неизменно отвечала:
– Не знаю… Нет… Не могу вспомнить.
О себе я знала лишь то, что сегодня ранним утром меня нашла женщина, гулявшая с собакой, как выяснилось, по саутборнскому пляжу города Борнмут в графстве Дорсет на южном побережье Англии. Я слышала о Борнмуте, но не могла ничего вспомнить об этом месте. Живу ли я в этом городе? Понятия не имею.
Я оглянулась на шум голосов и шагов. Дежурная медсестра приближалась к моей кровати в компании мужчины и женщины, оба в строгих костюмах. Они пришли повидать меня? Должно быть, так. Раз идут в мою сторону. Может, это родственники? Или друзья?
Нет, слишком серьезный у них вид. Похоже, официальный визит. Я приподнялась с подушек, головокружение усилилось. Глубоко вздохнув, я постаралась успокоиться.
– Привет, – с улыбкой сказала мне медсестра, – к вам пара посетителей из полицейского участка. Они заверили меня, что у них всего несколько вопросов. Вы готовы с ними поговорить?
В готовности я сомневалась, однако согласно кивнула. Она задернула занавес вокруг моей кровати до самого окна и удалилась, оставив меня с двумя полицейскими. На вид обоим лет под тридцать или немного больше. Они улыбаются мне, и я тоже попыталась настроиться на веселый лад и улыбнуться, хотя не уверена, что улыбка у меня получилась.
– Не возражаете, если мы присядем? – спросила женщина, заправляя за ухо выбившуюся волнистую прядь белокурых волос.
– Конечно, – ответила я слабым хрипловатым голосом.
Она взяла из стоявшей под окном стопки два пластиковых стула и с некоторым трудом перетащила их к другой стороне кровати. Коллега взялся помочь ей, и после шумной возни им удалось разъединить эту пару стульев.
– Похоже, у вас выдалось непростое утро, – начала она, когда они наконец уселись. – Я сержант Эмма Райт, а это мой коллега, констебль Кристофер Блэкфорд.
Блэкфорд поздоровался с беглой улыбкой и деловито достал из кармана блокнот и ручку.
– Можете вы сказать нам вашу фамилию? – продолжила сержант Райт.
Прикусив губу, я покачала головой.
– Не могу… не знаю. Не могу вспомнить. К сожалению.
– Все нормально, – успокаивающе произнесла она, – мы же из отдела уголовного розыска и пришли как раз для того, чтобы выяснить, что с вами произошло сегодня утром.
– Уголовного? – переспросила я, внезапно испугавшись. – Неужели я совершила какое-то преступление?
– Нет, насколько нам известно, – ответила сержант Райт, – нам просто хотелось бы попытаться установить некоторые факты. Понятно?
Я кивнула.
– Как вы себя чувствуете? – спросила она.
– Непривычно. Какая-то слабость. Я совершенно потеряла память. Врач сказала, что у меня ретроградная амнезия… я не помню даже своего имени. – Впервые произнеся это признание, я почувствовала, как глаза мои невольно наполнились слезами, но я подавила их и глубоко вздохнула.
Ведь эти люди пришли помочь мне. И мне нужно рассказать им все, что я знаю, по возможности связно и разумно.
– Что вы помните об утренних событиях? – продолжила Райт. – Опишите нам ваше самое раннее воспоминание? – Помимо доброжелательности, в ее взгляде читались сосредоточенность и настороженность.
Мысленно вернувшись в прошедшее утро, я вспомнила странное смятение и страх, словно часть какого-то кошмарного сна. Обрывочного и фантастичного. Казалось, что с того момента пролетела уже целая жизнь.
– Я очнулась на берегу, – начала я, – в полубессознательном состоянии. Чувствовала холод. На меня накатывали волны, но я не могла сдвинуться с места. Точно я была слишком усталой и отяжелевшей, чтобы встать. Доктор Лазовски говорила, что, очевидно, я долго пробыла в воде. По меньшей мере больше часа.
С содроганием мне припомнилась эта холодная вода. Слава богу, что здесь под мягкими одеялами мне удалось согреться.
– А как вы оказались на берегу? – спросила сержант Райт.
– В том-то и дело, что не знаю, – ответила я.
Меня не покидало навязчивое ощущение того, что я была в море, но это не назовешь четким воспоминанием. Всего лишь какое-то смутное ощущение. Однако плавать я не могла, учитывая наличие на мне верхней одежды. И вообще, на мой взгляд, утреннее купание не входило в число моих привычек. Хотя я и не помню практически никаких своих предпочтений.
– У вас совсем нет травм?
– Только пара шишек на затылке. Они немного побаливают, но доктор считает, что серьезного вреда нет.
– Вы помните, как ударились?
– Нет. – Я покачала головой.
Ее коллега старательно строчит что-то в блокноте.
– А вы помните хоть кого-нибудь из той жизни, какой жили до того, как пришли в себя на берегу? – продолжила она.
– Нет, никого не помню. Только женщину, нашедшую меня на том пляже. По-моему, она гуляла с собакой. Поппи. Это кличка собаки. Она была в очках. Женщина, конечно, не собака, – у меня вырвался сдавленный смешок.
Должно быть, я произвожу идиотское впечатление.
– Простите, – добавила я.
– Вы держитесь просто отлично, – одобрительно заметила сержант Райт.
Я сдержала усмешку. Отлично – для выброшенной на берег идиотки, которая не помнит даже собственного имени.
– Жаль, что я ничего не могу вспомнить, – сказала я. – Доктор Лазовски говорила, что на мне был спортивный наряд. Майка и эластичные легинсы, возможно, я вышла на пробежку?
– Мы пока заберем вашу одежду в качестве вещественного доказательства, – сказала сержант Райт.
– Доказательства?
– Просто на всякий случай.
«Какой же тут может быть случай?» – подумала я.
– А в какое время дня вы впервые открыли глаза, придя в себя? – на сей раз прозвучал низкий бархатистый голос констебля Блэкфорда, ободряюще взглянувшего на меня.
– Утром, – ответила я.
– Ранним утром? Еще в предрассветных сумерках?
– Нет. Было уже светло. Лицо мое согревало солнце.
– Где вы живете? – спросил он.
Я задумалась и даже открыла рот, собираясь ответить, однако ответа не нашлось. Память начисто отказывала мне. Я попыталась представить то место, где жила. Попыталась вызвать в памяти его образ… какой-то дом? Квартиру?
– Не знаю, – уныло помотав головой, я уставилась на свои руки.
Я вдруг осознала, что на пальцах нет колец. То есть нет ни свадебного, ни обручального кольца, если только я не потеряла их в море. Или, возможно, я почему-то предпочитала не носить эти кольца. Я потерла ряд мозолей на ладони.
– Есть ли у вас какие-нибудь особые приметы? – спросила сержант Райт. – Может, татуировки? Или родинки?
– Не знаю. Могу посмотреть.
– Ладно, может, посмотрим в конце разговора?
Я кивнула.
– Может быть, вы вспомните имена каких-то знакомых вам людей? – спросила она.
Я вновь подняла глаза. На ее лице явно проявилась надежда. Мне очень хотелось вспомнить кого-нибудь. Но от раздумий у меня еще больше разболелась голова.
– Это могло бы помочь нам выяснить, кто вы, – пояснила она, – если бы вы смогли вспомнить чье-то имя или даже прозвище, – предположила она, – любое имя, случайно всплывшее из памяти?
Глупость какая-то, но в голове моей крутилась только кличка Поппи. От этого мне стало смешно. Я закусила губу.
– Ну хоть какое-то воспоминание? – опять спросила сержант.
Я удрученно покачала головой.
– Бригада наших криминалистов проводит расследование на том пляже, – сообщила она, – они занимаются поиском очевидцев. Возможно, им удастся также найти вашу сумочку, или кошелек, или телефон. Что-то, способное помочь нам установить вашу личность.
Я кивнула.
– Вы позволите нам взять у вас отпечатки пальцев? – спросила она. – Мы проверим их по нашей компьютерной сети, может быть, найдем совпадение.
– Да, возможно, – согласилась я.
– И пробу на ДНК? – продолжила она. – В том случае, если вас не окажется в нашей базе данных, мы все-таки резко сократим область поисков и получим процент совпадений.
– Процент совпадений?
– Совпадение с какими-то родственниками… родителями или братьями и сестрами.
Я вяло кивнула. На меня опять навалилась усталость. Полнейшее истощение сил. Хотелось просто накрыться одеялом и уснуть. Но сержант Райт продолжала говорить:
– Мы хотим передать ваше описание в местные газеты: возможно, они смогут помочь нам, дав объявление. Благодаря этому кто-то может вспомнить то, что случилось с вами, или найдется кто-то из ваших знакомых. Вы согласны?
– Да, – ответила я, – пожалуйста, делайте все, что нужно. Спасибо.
– Для начала мы не станем обнародовать вашу фотографию. Но все-таки нам надо вас сфотографировать на тот случай, если понадобится опознание. Понимаете?
Я опять кивнула. Хорошо бы, кто-то смог помочь мне. Кто-то знакомый. Друг. Родители. Жутко не хочется в одиночку противостоять такой странной ситуации. Все предложенные меры вполне логичны, и я понимаю, что они могут помочь, и тем не менее их необходимость потрясает меня до глубины души.
Полицейские задавали мне еще какие-то вопросы, и я отвечала на них, как могла. Но мне не удалось сообщить им ничего сверх того, что я уже говорила. Моя память точно запертая шкатулка. Может, после сна что-то прояснится.
Следующие полчаса прошли как в тумане. Констебль Блэкфорд прямо здесь, в палате, снял отпечатки моих пальцев. Потом он взял пробу ДНК. Они сфотографировали меня – должно быть, я выглядела ужасно, но у меня не было времени или возможности глянуть на себя в зеркало. С приступом ужаса я вдруг осознала, что не представляю даже, как я выгляжу.
Напоследок медсестра отвела меня в отдельную палату и проверила, нет ли на мне каких-то татуировок или родинок. Ничего не нашла, за исключением слабого старого шрама на предплечье. В остальном мое тело выглядело безупречно гладким.
Я понимала, что все эти люди хотят помочь мне – доктора, медсестры, полицейские, – так почему же у меня такое ощущение, будто я сама стала важным вещественным доказательством? Что, если память ко мне не вернется? Вдруг никому не известно, что я пропала. Может, у меня нет родственников? Нет вообще никаких знакомых?