Ривер
Я пришел к нему сразу, как только почувствовал, что Она сделала.
Словно это я сам стоял на той опушке, скрываясь за спиной огромного тучного мужика. Знаю, Она хотела утащить только Элибера, но, сама того не понимая, зацепилась и за меня. Золотая нить обвязалась в узелок вокруг запястья и потянула следом. И всего на пару секунд наши сознания сплелись в общее, и я опустился в пучину его ужаса. Там все было – и смерть отца, и смерть лучшего друга, и разбойники, что попались на пути в Ходр от Великой чародейки Ари и сделали с юным принцем что-то чудовищное, чего он сам не помнил. Вот откуда ноги у страха и недоверие через край. Не мог я оставить его одного в этом кошмаре.
Поэтому прошел мимо стражников в королевские покои с графином вина, как ни в чем ни бывало.
– Владыка уже спит, – буркнули мне вслед неотесанные гвардейцы. Выбрал бы охрану получше, Элибер. Они-то вряд ли додумаются, что к тебе в спальню без стука заходит сама смерть.
– Уже не спит. Можете проверить, – фыркаю и захлопываю дверь перед их глупыми рожами, что тут же стали выискивать силуэт Элибера во тьме спальни. Кого-кого, а этих чудиков Боги мозгами не наградили. Может, это очередной глупый миф или предвзятое мнение, но проблеска разума ни в одном стражнике я пока не заметил. Умом в Фелабелле были наделены чародеи, но Элибер ни за что не позволит колдунам встать на свою защиту. Много власти исконным жителям Волчьих троп. Слишком много. Это ж за голову схватиться можно от ужаса, верно?
Мгла. Слабый свет догорающих дров в камине отбрасывает призрачные блики в черноте, что поглотила спальню.
Он сидит, сгорбленный, на кровати. Я подхожу ближе, опуская графин с вином на тумбу, едва различимую в ночной тьме.
– Нет. Не носи мне больше вино.
Выгибаю бровь от удивления. Неужто решил, что это я ему принес? Будто не знаю, что пить Северный король больше не хочет.
Его тонкие плечи дрожат. Вытаскиваю из глубокого кармана сюртука кресало. Поджигаю свечи и окидываю взглядом его бледное, перепуганное лицо. Темные мешки пролегают под покрасневшими глазами, подобно синим безднам предзакатного неба.
– Ты это… с кем поцапаться решил? – тихо шепчет Элибер трясущимися губами. Вспоминаю о недавней недосхватке с Поварихой и отмахиваюсь.
– Это мне спрашивать надо. Вид у тебя, мягко говоря, уставший.
Элибер нервно усмехается и потирает щеки искусанными в кровь пальцами. Да уж, тебе бы к ведьме сходить. Они умеют всю эту дурь своими заклинаниями с человека снимать. Заклинаниями или разговорами, не знаю уж.
Как тут поверить, что из-за бессмысленной войны, организованной этим мышонком, погибла моя сестра? Я живу в сумасшедшем мире, это точно.
– Извини. Наверное, я предстал перед тобой омерзительным.
– Испуганным скорей, – и чего это он переживает? Забыл, что ли нашу первую встречу? Вот когда-когда, а тогда я бы его придушил только за то, что убивать стало жалко. – Кошмары, Светлейший?
Элибер неуверенно кивает и обхватывает плечи руками. Смотрит на меня, но куда-то мимо. В пустоту. Как бы он сейчас в ней не утонул, от таких-то впечатлений. Спасибо, зараза, теперь мне его на ноги ставить, иначе пиши пропало последним проблескам света в его разуме.
«Не вздумай меня жалеть», – шипит он, думая, что говорит сам с собой.
«Почему? По-моему, стоит. Я бы тоже впал в ужас на твоем месте. Тяжело, когда в мире столько всего иррационального, и разум постоянно сталкивается с чувствами. Ты ведь привык все упрощать. Настолько сильно прожрал себе мозг, что уже не понимаешь, как думать иначе. Это вызывает сочувствие. Тебе, наверное, тяжелее, чем нам двоим в несколько раз».
Он молчит. Смотрит на меня серыми холодными глазами и морщится:
– Зачем пришел?
– Почувствовал что-то неладное, – пододвигаю стул поближе к кровати. Плюхаюсь и закидываю ногу на ногу. Пальцем вожу по горлышку графина и рассматриваю кровь Алых гор на дне сосуда. – Подумал, что ты захочешь обсудить.
Гримасничает с отвращением. Без всякого интереса различаю на его роже противоречия, которые грызут королевскую душонку. «Да как ты, мол, почувствовал, да что мне с тобой обсуждать, да так не бывает, да ты поганое магическое существо, подобное Кали» – и все в таком духе. Уже не удивляет и даже смешным не кажется.
– Да ладно тебе. Заканчивай. Давай поболтаем. Как будто ничего не было. Часто тебе кошмары снятся? – спрашиваю, пытаясь успокоить недоверчивого владыку. И у меня опять получается. Какой я молодец, уже почти прокрался в его темное сердце, почти приблизился к разгадке тайн, скрытых Белым волком от него самого.
– Часто. Бывает, что вообще ничего не снится. А потом всякая гадость в голову лезет. Я хороших снов на самом-то деле не видел с детства. А ты?
Подмечаю, как плечи его перестают трястись и даже слегка выпрямляются.
– Что я?
– Что видишь по ночам, когда разум твой переходит во владения Младшего Брата Смерти?
Задумываюсь. Как бы не ляпнуть чего лишнего. Сейчас бы поменьше золотых нитей, а то, кто знает, не потеряется ли он. Да чего я так переживаю?
От жалости к нему или страха за себя самого?
– Семью. И в кошмарах. И в хороших снах. Почти всегда мне снится семья.
– Наверное, в кошмарах ты ее теряешь.
Киваю. Так и есть. А вот в каких обстоятельствах – говорить не стоит. Я ведь не знаю, как далеко Элибер нырнул в мои воспоминания в нашу первую встречу, сам того не понимая.
– Сигурд передал тебе насчет Кали?
– Да. Я уже собирался написать письмо Верховному жрецу, но удержался. Ты, может, прав. Пока этого делать не стоит. Я понять не могу, почему Божок-оборотень столько времени угрожал мне смертью в разных ипостасях, а сейчас расхаживает по замку как ни в чем ни бывало и ко мне не подходит. Ему ничего не стоит лишить меня жизни. Так почему бы и нет?
– Многим ничего не стоит тебя убить, Элибер. Да и время для него штука абстрактная. Думаю, он тебе объяснит, когда ты решишься на разговор.
Взгляд Элички проясняется с каждым моим словом. Он возвращается в реальность, забывая о своем «ночном кошмаре». Мысленно ругаю Ее, и понимаю, что зря. Она ведь не видит Элибера и не догадывается, как легко лишить его рассудка.
– Завтра. После завтрака. Пойдешь со мной?
– Ну я же обещал.
Элибер серьезно кивает и перебирает пальцами кусок одеяла.
– Знаешь, Ривер, если ты будешь пить на службе – долго здесь не продержишься. Все мои пажи пьянствовали и терялись.
Я усмехаюсь. Интересно.
– Правда? И почему ты думаешь спиртное их так соблазняло?
– Из-за меня, наверное. Я же бываю не в себе. Во мне очень много жестокости, о которой ты не догадываешься, и почему-то проявлять ее при тебе мне совсем не хочется.
Да уж. Не догадываюсь, ну-ну. Конечно. Как ты еще не сообразил, что я тебя насквозь вижу?
– А ты никогда не думал, что не могут сто пятьсот пажиков, прошедших мимо тебя, по случайному совпадению спиваться?
– А как так? Ты вот тоже за вино мое хватаешься постоянно.
– А вот так. Я не пьяница. Превратиться в него – мой главный страх. Так что будь уверен, свой пост я удержу, в отличие от моих предшественников.
Элибер хмыкает. Поджимает бледные губы и запускает пальцы в спутанные длинные волосы.
– Хорошо. Не хочется мне убивать тебя раньше времени.
Смеюсь. Конечно, только в этом и дело. Элибер, зараза.
– Расскажи мне, как ты таким стал.
– Каким?
– Холодным и жутким. Ну и немного тронутым.
Он стреляет серым взглядом, сжимает кулаки, и губы его превращаются в тонкую сжатую полоску.
«Ты и сам знаешь».
«Знаю. Но узнал случайно, этого не желая. А теперь хочу, чтобы ты сам рассказал. Так, как видишь. Не злись».
Он смягчается. Откашливается, опускает глаза и прячет замерзшие руки под одеялом.
– В детстве меня не воспринимали всерьез. Считали дурачком. Я не мог дать отпор, и все пользовались этим, желая меня проучить. И однажды я стал именно тем, кого они так хотели видеть. Хотели и боялись.
Киваю.
– А чего ты сам хотел? Чего хотел дурачок Элибер?
– Осчастливить всех.
Ликую. Значит мне не показалось. Значит я видел его, спрятанного глубоко под сердцем. Из Элибера мог бы получиться хороший наемник, если бы он только услышал то же, что слышал я, когда мы обменивались местами. Ребенка за клеткой ребер. Он плачет и мечтает, чтобы боли больше не существовало. Ребенок, так сильно запуганный, что никогда в жизни не вылезет из железной клетки, потому что процесс этот болезненный, а он и прошлых страданий вынести не смог. Сломался и разбился под общим гнетом стервятников в замке.
– Хорошее желание. Жаль, они его не услышали, – улыбаюсь, ловлю непонимающий взгляд Элички и отвечаю на него, – зато я услышал.
– Странный ты, Ривер.
– Да и ты со своими внутренними темными тварями не особо от меня отличаешься, – весело подмигиваю, ощущая, как дрожат от непередаваемого восторга колени. Ведь если когда-то ты чего-то очень сильно хотел, это желание возможно возродить. Вспомнить, как сильно ты об этом мечтал и оно загорится – наполнится новым смыслом. Нужно только, чтобы тебе в этом немного помогли. Напомнили, каким ты был, когда этого хотел.
Время вернуться назад.
Элибер пристально вглядывается в мои глаза, пытаясь считать мысли. Я думаю, это необязательно. Он и так их слышит.
– Возьми со стола листок с пером. И чернильницу. Принеси.
«Приказ о моей казни написать хочешь?» – спрашиваю, подчиняясь. Роюсь на его рабочем столе, выискиваю перья. Замечаю их раскиданными на полу. Тоже мне знаток, где у него что лежит. Придется с утра здесь убираться.
«Не неси чепухи».
Возвращаюсь на свое место. Протягиваю ему бумагу и письменные принадлежности, а он качает головой и говорит:
– Пиши: «Королевский приказ».
Я утыкаюсь тупым взглядом в желтоватый кусок мертвого дерева. Опускаю чернильницу на тумбу и обмакиваю перо. Щеки вспыхивают алым.
– «Господину Фаррису. Из рук в руки», – продолжает диктовать он, не замечая моего смущения. Сглатывает горький ком в горле, мешающий произнести то самое, что скребется в глубине сердца. – «Прошу оповестить вас о местонахождении моей чародейки как можно скорее».
Отрываю взгляд от бумаги и всматриваюсь в такого же, как я, покрасневшего Элибера. Я проклят, честное слово. В такой важный момент – и бесполезный. По нервным вздрагивания короля вижу, как тяжело даются ему эти слова. В конце концов, именно в этот момент Элибер признает чародейскую власть. Признает важность всех колдунов.
– Написал? – он злобно косится в мою сторону, высовывает пальцы из-под одеяла и нервно кусает ноготь.
– Элибер, я не умею писать.
С губ Белого волчонка срываются ругательства. Он выдергивает из моих рук бумагу вместе с пером и пишет сам.
– Так научись, деревенщина! Как можешь ты служить мне, ничего не умея?!
– Вы там не только не жестите, Светлейший, – я сгораю со стыда, но не могу оторвать удивленный взгляд от того, как слова ловко выходят из-под руки Элибера. – Мне бы, чтоб научиться, учитель нужен.
Он косится на меня уголками глаз и надменно хмыкает. Дать бы ему хорошенько по роже, аж кулаки чешутся.
– Ага, еще учителя тебе нанимать, разбежался. Букварь в архиве тремя этажами ниже. Скажешь архивариусу, что тебе в отдел детской литературы. Сказки там, и прочее дерьмо, – ловким движением покрасневших на холоде пальцев он сворачивает листок в тонкую трубку. – Поставь королевскую печать. Она в моем кабинете. Потом отнеси к птицам.
Перехватываю послание из королевских рук.
– Ты никогда не пытался не задевать людей, которые к тебе по-доброму? – спрашиваю, чувствуя подкатывающее раздражение. Вот нормально же все было, я его и утешить прибежал, а этот наглый тип и дураком меня обозвал и деревенщиной. Придурок зажравшийся.
– Это еще с чего бы? Стелиться мне что ли подо всех?
– А с чего это я должен под тебя стелиться? Хочешь, чтобы тебя уважали, будь добр уважать взаимно. Иначе в следующий раз брошу тебя в темноте одного, и хоть усцысь со страха. Реветь будешь – все равно не приду.
Элибер вспыхивает. Зрачки его расширяются от подкатывающей ярости, крылья тонкого носа раздуваются, подбородок взлетает чуть ли ни к небу. Того и гляди, прыгнет и удушит. Или шею свернет. Или глаза выдавливать начнет, это он любит. И кусаться. Или уши отрезать.
Сердце мое пожирает пламя.
«Вы сейчас друг друга перебьете, бестолочи», – смеется Она.
«Замолчи!» – орем почти одновременно, пожирая друг друга злыми взглядами.
– Как ты смеешь так со мной разговаривать? Угрожаешь? – Элибер подтягивается на кровати, группируется, сразу видно – готовится мои мозги размазать по стенке.
– Что, суровая правда в глаза попала?
– Да я тебя сейчас… – шипит, как змея, нащупывая на тумбе чернильницу. Стоит мне только увидеть, как он подхватывает ее в руке и запускает в мое лицо, как я ныряю вниз и уворачиваюсь от нового синяка или рассеченного лба.
– Что ты мне «сейчас»? Смотри, Эличка, не захлебнись в пене. А то как бешеный, честное слово. Я тебе тут, дерьма ты кусок, о том, как с людьми разговаривать надо, а ты убить меня хочешь.
– И убью. Прямо сейчас.
Ржу. Не выдерживаю. В голос над ним смеюсь, и грудь моя ходит ходуном. Побудь с психом в тесном сплетении, сам таким станешь. Как там говорили ребята из Братства, которых мы с Нессой повстречали на пути? Посмотришь в бездну, так и она в ответ глаза выпучит, а потом окажется – просто в зеркало смотришь.
– Смешно тебе?! – вопит он, подлетая с кровати, а я отскакиваю вбок. Королишка спотыкается об подставленную мной подножку и летит в своей шелковой накидке на пол. Падает и тут же подпрыгивает в попытке схватить меня и треснуть башкой обо что-то, желательно, каменное.
С привычной ловкостью лавирую меж дорогих кресел с меховой обшивкой, а этот бежит следом, красный от злости, поскальзываясь на своем же разведенном бардаке из перьев и королевских документов.
– Остановись, падла! – орет он мне, и я швыряю в него перехваченный со столика деревянный поднос. Элибер верещит, как злобная истеричка. – Я тебя сейчас зарежу!
– Нож на кухне, придурок, – парирую и обхватываю руками кресло, как свой щит. – Смотри мне, этот стул дороже всего моего дома! Не жаль тебе будет в него ножами тыкать?
– Подонок проклятый! – он гневно пинает столик у камина, и тот падает в угли. Идиот.
Мы замираем одновременно, наблюдая, как вспыхивает красное дерево, и огонь жадно облизывает лакированную поверхность пламенными языками.
– Правильно. В топку его! Забрать у богатых, раздать бедным, – говорю, кивая на кресло. – Оно следующее?
Элибер чуть не валится с ног. Я хохочу, а он орет, как бешеный:
– Стража!!! Тащите воду, идиоты! Пожар!
– Да ладно, – смеюсь. – Вместо полешка.
– Сейчас ты у меня – вместо полешка, – Элибер злобно плюет на горящий столик, а я хватаюсь за живот, не в силах больше сдерживать разрывающий меня гогот какого-то пустынного южного животного.
– Вот это ты затушил так затушил!
Разгневанный владыка Фелабелля смотрит на меня, как на шута. Смотрит одну секунду. Вторую. Глядит на свой мелкий плевок, что начинает закипать от жара камина. И заливается смехом. Серьезно.
В комнату вбегают стражники и служанки. Глядят на нас, как на психов, опрокидывают ведра с водой в камин. А мы все смеемся до слез.
– Иди, пока я не осуществил обещанное, – выдавливает он, сгибаясь пополам.
Вытираю глаза и ухожу к двери, подпрыгивая на пружинистых ногах от хохота, рвущегося из груди. Уже на пороге он вновь меня окликает.
– И Ривер. Будет что-то непонятное в изучении букваря – зайди. Я объясню.
«Зайду, – думаю, пораженный, – обязательно».
Элибер
Я проснулся от навязчиво шороха где-то под кроватью, пытаясь подавить накопившееся раздражение. Заснуть было тяжело, а оттого злость за нарушенный покой и тишину сразу же подкатила к горлу. Весенние лучи прокрались в королевские покои, скользнули в черные волосы Ривера. Паж ползал по полу на четвереньках, подбирая перья, и шебуршал, как крыса. Я выдохнул от облегчения. Не Сигурд, и слава Триедине.
И тут-то понял кое-что по-настоящему важное. Наступил Имболк.
– Уже проснулись, Светлейшество? – Ривер выглянул из-за подножья койки, ухмыльнулся по-лисьи. – Это хорошо. Кто рано встает, тому, как говорится, живется легче.
Я хмыкнул и по привычке потянулся к графину с вином. Но тут же отдернул руку. Не буду. Хватит с меня.
– В таком случае уж лучше совсем не спать, – уселся и протер глаза. В голове промелькнули обрывки вчерашнего вечера. Я недоверчиво глянул в сторону назойливого пажа. Как удалось ему так быстро залезть в мою душу? Как он заставил меня делиться с ним самым сокровенным, в какой момент я свернул не на ту тропу?
Ривер продолжал убираться, на сей раз помалкивая. Ну и славно, хватит с меня разговоров. Умеет это чудище слова подбирать, так что отвечать хочется.
«Да ладно? Я и правда такой хорошенький?»
«Заткнись», – я закатил глаза и поднялся с кровати.
И не сдержался. Спросил-таки. Чем и обрек себя на еще один проникновенный разговор.
– И все же, Ривер, почему ты мне ничего не рассказываешь о себе?
– Так ты не спрашиваешь. Вас, Эличка, интересует, в первую очередь, собственный лик.
– По-твоему, я не должен знать, кому даю доступ к королевским покоям?
Он хмыкнул, присел на корточки и вытер вспотевший лоб рукавом белой рубахи. Упарился, бедный. Как скакать со мной и швыряться подносами, так не устал, а как бумажки собирать – все, чуть не лежит замертво.
– Должны. Говорю же, обычный парень из Медвежьей деревни. Все вы правильно сказали про мою семью. За некоторыми исключениями, о которых я пока говорить не могу.
Нечестно как-то. Я ему и про это, и про то, а он мне, значит… Говорить не может. В темницу бы его бросить, а жалко.
Не знаю, как бы вчера успокоился, если бы Ривер не зашел ко мне поболтать. Столько лет жил спокойно, никому и словом о своих переживаниях не обмолвился, а этот деревенщина прицепился, подобно репейнику, и самое главное – знает ведь, где крепче засесть. Я не доверял ему. Боялся получить нож в спину, и, кажется, боялся неспроста. Вот только не чувствовалось от него ни холода, ни желания меня ранить. От него веяло честностью, пусть и не откровением. Мне хотелось закрыть глаза на свои сомнения. Если он злился, язвил или издевался – не скрывал этого. Показывал всем своим видом. Если сочувствовал – тоже. Это, наверное, в нем и притягивало. Никогда еще в моем окружении не было такого человека. Даже Дэви таила в душе разочарование во мне и слова доброго не говорила.
Ривер пытался меня понять. Я видел это в заинтересованном взгляде цвета морской волны. И поражался.
– Ну что, – подал он мягкий голос, неряшливо складывая листы бумаги в стопку, – после завтрака у нас важный разговор?
– Чего ты так к нему рвешься? – я замер у грузного платяного шкафа с одеждой. Помню, в детстве опасался, что однажды, эта штуковина упадет на меня и размажет по полу. С нерешительностью сдвинул мантии и плащи с вышитыми гербами дома Присонов.
– Интересно. Это существо жило под вашим боком столько лет, а вы никогда не догадывались, что оно такое на самом деле, – Ривер поднялся на ноги и отнес стопку бумаги на стол. Аккуратно разложил и оглянулся на меня из-за плеча.
Как ему удается быть ниже меня, но смотреть сверху?
– Я тебе не говорил, что он здесь давно. Откуда ты знаешь? – недоверчиво щурюсь и понимаю, что пытаюсь найти подвох в его поведении.
Ривер пожимает плечами и усмехается:
– Ну да. Не говорил.
Запах мелиссы и блеск золота. Пошло оно все куда подальше.
– Вам, может, одеться помочь? – ехидно спрашивает, замечая мое бездействие у распахнутого шкафа.
– Пошел отсюда! Сам справлюсь, – рычу. Ржет, падла, руки безоружно поднимает и, пятясь, выходит наконец из спальни.
Ломит от желания снова все разбросать, чтобы он помучился от очередной внеплановой уборки, но я удерживаюсь. Одеваюсь молча и отправляюсь на завтрак. В конце концов, ему меня еще поддерживать в разговоре с недокалекой-недослепым-недостариком-недомладенцем.
За завтраком успеваю перекинуться парой слов с Циммерманом. Лорд Белой Бухты продолжает настаивать на обращении к Верховному жрецу. Неспроста. Что это он так распетушился? Неужто пошел на тайное от меня предложение вождя Архипелага?
Мир пах весной и Великой охотой. Кожей я ощущал, как меняет направление Северный ветер, становится теплей и мягче. Грядут перемены. Может, они наступают прямо сейчас, под носом, а я все стараюсь их не замечать. Неважно. Мир пробуждался от долгого сна, стряхивал снег, как мокрая собака стряхивает дождевую воду со шкуры. И все же, как интересно. Моя история лишена любой морали, кроме, пожалуй, той, что я должен ото всего держаться на расстоянии. Но с пробуждением мира, что-то пробуждается и во мне. Пушистое белое семечко подхватывает штормовая буря и безжалостно опускает в землю. Вот-вот вырвется оно из почвы, возвысится к небу желтой шапочкой и будет ждать, когда сменится белым облачком. Лорд Одуванчик.
Сегодня Имболк, а Дэви все еще не вернулась, хотя божилась успеть.
Грусть и черная скорбь. Должно быть, колдунья умерла или сбежала, и я навсегда потерял ее.
Надо же, в кои-то веки позволяю себе о ней тосковать.
Солнце забиралось все выше и выше по светлому безоблачному небосводу. Хороший день. Благостный.
Уже собирался закончить завтракать, как в зал вбежала служанка и оставила под моим носом скрученную трубочку. Новое письмо от военных по ту сторону Заговоренного леса. Спокойно разламываю печать и вчитываюсь в непонятные закорючки.
Ну вот. Здорово. Вспомнишь о Дэви, и вот она, проблема, с которой непонятно, как бороться. Нечисть вновь осаждает Морскую деревню. Благо, там остался чародей, который мог отстоять захваченную территорию и изгнать тварей назад в чащу. К всеобщему сожалению, не без потерь. Раскрывай казну, король, время платить семьям, потерявшим мужей. Хоть как-то откуплюсь и напомню об истинном долге служения стране. Вот тебе, пожалуйста, либертассцы травят наши отряды нечистой силой с пограничья. Либертассцев – убить.
А с чащобниками разбирайся сам. Нанимай отряд чародеев, которые будут выискивать хоть какие-то способы утихомирить лесных тварей.
Придется, наверное, принять колдунов по-настоящему, и призвать, и позволить им служить в армии. Только таким способом и получится удержать их рядом. Не через договоренности и сделки, которые заключают с чародеями лорды и наместники, а по-настоящему. Через долг Родине. Плевать. Все равно все рухнуло. Вот только как они ко мне относятся после сожжения «Хмельного котла»? Сильно ли ненавидят?
И как запугать их так, чтобы делали то, что я требую?
«Почему ты все делаешь через запугивание? Не пробовал вызвать у людей любовь к себе? Чтобы они сами шли отдавать за тебя жизни? С верой и без страха», – ворчит внутренний Ривер.
«Если я позволю им не бояться – они запросят большего. Ты как будто не здешний и совсем не понимаешь местный порядок вещей. Чародеи испокон веков обозлены на Присонов за то, как поступили с ними Эрдали и его потомки. Думаешь, мне на них с высокой башни не плевать? Если бы не ошибки моего рода, жили бы они припеваючи. Вот только меня и мою семью Великий Завоеватель поставил в затрудненное положение. Не быть меж нами истинного мира, пока люди остаются людьми – злопамятными, мерзкими мешками из мяса и костей. При любой возможности они схватят Присонов за горло и свергнут меня, отправят в ссылку, убьют и в придачу надругаются над мертвой плотью».
«Да уж. Ты мизантроп», – я почти замечаю, как осуждающе он хмурится.
«Будь моя воля – с радостью уничтожил бы всех людей. Оставил бы земли животным и прочим существам, неспособным на ненависть», – отвечаю сердито и поднимаюсь из-за стола.
«Ты склонен к ней больше всех, пока не научился прощать и давать другим шанс изменить к тебе свое отношение».
«Заткнись. Ничего ты не понимаешь».
Тоже мне, внутренний конфликт. В общем, будь что будет с этими проклятыми колдунами. Может, стоит объявить вербовку для всех без исключения, а не только для обычных мужиков, не одаренных чародейской силой и магией крови? В таком случае, колдуны могут взбунтоваться. Ривер, должно быть, кое в чем прав – сейчас мне выгодно создать такую проблему, чтобы колдунам самим захотелось идти и защищать свой дом. Вариант организовать набор в армию по собственному желанию для чародеев тоже имеется, но тогда стоит обдумать жалование. Оно у них должно быть гораздо больше, чтобы урегулировать вопрос с нежелательными восстаниями.
Тяжело. Предстоит над этим поразмышлять.
Выхожу в коридор. Ривер тут как тут со своей извечно довольной рожей. Выражение его лица почти неизменно. Аж бесит.
– Ну что? Идем болтать с Богом?
– Идем. Только отстань.
И мы идем. Спускаемся по лестницам в подземелье, где пахнет сыростью и грязью.
Ривер молчит и с интересом осматривает подземные коридоры, косится на жирных крыс.
«Да. Такую бы я в детстве с радостью съел».
В ужасе оборачиваюсь, но паж улыбается как ни в чем ни бывало.
– Ты же ничего не говорил? – спрашиваю на всякий случай.
– Нет, – отвечает он, но я замечаю задорные морщинки в уголках его глаз.
«Я только подумал».
Проклятое безумие! Проклятая золотая пыль. Когда-нибудь я умру, и это все закончится.
Стражник, увидев нас издалека, распахивает дверь в темницу. Хороший парень, хотя бы не спит, как бедняга Ричард. Может, такими темпами вскоре добьется повышения и переедет из этого вонизма наверх, куда-нибудь поближе к Ходрским стенам или смотровым площадкам.
Впрочем, внимательность местных охранников скорее говорит о том, что здесь, под замком, стало неспокойно.
Лицо у Ривера безмятежное. Он даже не морщится от здешнего запаха испражнений и гнили. Подмечаю очередную странность мальчишки из «Медвежьей деревни». Не помню, чтобы там содержались подобные места.
Мы проходим мимо камер с узниками, и Ривер ненадолго замирает у знакомой мне решетки. Рэйнар. Кстати, как он там?
Останавливаюсь рядом с ним и вглядываюсь в искалеченного колдуна-тавернщика. Вроде раны глубокие понемногу затягиваются, но взгляд пустой и отсутствующий. Вряд ли уберешь этот взгляд у человека, из которого я недавно выдергивал куски плоти.
Темно. Влажно. Мерзко.
– Где-то я его видел, – одними губами произносит Ривер. Я хмурюсь. Взгляд его голубых глаз скользит по обгоревшей коже головы пострадавшего узника. – Кто это?
– Да так. Один тип, который меня расстроил.
– Ухо ему отрезал?
– Отрезал. Не сдержал себя в руках. Безумие нашло.
Рэйнар ловит нас взглядом и склоняет голову набок. Карие глаза наполнены отчаянием и мольбой.
– Как там дела, мой король? Она вернулась?
– Нет. И вряд ли вернется. Сдохла, – злобно отсекаю я и грубо дергаю Ривера за рукав, пошли, мол.
«Она тебя прибьет, Элибер», – шепчет паж мне на ухо.
«Она меня бросила. Все вы в конечном итоге меня бросаете».
На это слов у него не находится.
Рэйнар что-то бессвязно бормочет нам вслед, умоляет, упрашивает и хнычет. Только мне не до него. Чем ближе мы подходим к камере Кали, тем сильнее подгибаются ноги, а тело требует повернуть назад и унести сознание подальше и побыстрее, да так, чтобы пятки сверкали.
– Не усцысь, – произносит Ривер, и в голосе его столько уверенности, что я пытаюсь схватится за нее всем своим существом.
Вот только в ответ шиплю:
– Не было такого и не будет.
Сквозь тьму замечаю в конце коридора Сигурда. По моему приказу он охраняет клетку твари с факелом в руке. Лицо у него бледное, волосы торчат во все стороны, вторая рука лежит на рукояти меча. Видать, Кали много чего наговорил дебилу такому, раз он так встревожен.
– Мой король! Повелитель! – Сигурд разглядывает наши силуэты и размахивает факелом. – Скорей! Оборотень вас ждет!
Ривер хихикает.
– Весело тебе?
– Мне всегда весело, повелитель. – Ржет паж. – Не срывайся на меня, когда страшно. Я тут ни при чем.
Подхожу к Сигурду и отвешиваю ему хороший подзатыльник. Вшивый гвардеец хлопает удивленными глазами и, заикаясь, бубнит:
– Прошу прощения. Я вам очень обрадовался.
– Иди отсюда. Оставь нас с Кали наедине.
Он обомлел. Ривер позади меня снова расхохотался.
«Ну и охрана у тебя, Эличка. Любой дурак крепость твою ненаглядную возьмет».
«Они, может, и тупые, но здоровые и огромные, в отличие от тебя. И мечом махать умеют, и приказы выполняют беспрекословно, – вступаюсь за свою гвардию. Надо ж так поносить и защищать одновременно в своей же больной башке. – Да и Сигурд мужик – неплохой, добрый. Чем Триедина наградила, тем и пользуется».
«Ладно уж. Не пыли. Я не хотел оскорбить твоих любимых стражников. Прошу прощения».
– Вы такой смелый, мой король! Я тут еле живой с ним наедине. Так мне еще мозги не пудрили.
– Вот и иди отдохни. Бегом.
Золотые нити подталкивают к клетке. Во мне горит решимость.
Ривер не отходит ни на шаг. Держит в руке факел. Мы оборачиваемся к решетке, и я тут же в ужасе отскакиваю.
Тварь высунула зловещую морду. Сиреневые глаза сверкают безумием.
– Я заждался, ваше Величество, – громоподобный рокот разносится по узким коридорам темницы. Я забываю, как дышать. Ривер опускает теплую ладонь на мое плечо. Сжимает.
«Усцышься?»
«Нет!» – рычу. Под подошвами сапог появляется земля. Устойчивость возвращается золотой пылью и голосом Ривера. Вот мои ноги. Вот мои руки. Вот мое тело. С ним ничего не происходит. Кровь разливается по венам. И сердце вовсе не выпрыгивает из груди, и волосы на голове не шевелятся. Я здесь. Я прямо сейчас. И мне совсем не страшно.
Я успокаиваюсь.
– Ничего себе, – удивленно шепчет Кали. Всматриваюсь в его лицо. Есть в мире красота, которая пугает. Звездное небо, например. Гигантское, усеянное созвездиями, оно прекрасно и притягивает взгляд. Вот только если засмотришься – становится поистине страшно от его глубины. Великий океан. Шторм. Воющий водопад зимой. Заговоренный лес. Все это – безумно пленительно, но ровно также опасно и чудовищно. Кали обладал тем же свойством. Морда твари была так красива, что пугала своей невозможностью. Заостренный аккуратный нос, четкие скулы, правильные формы, фарфоровая кожа.
«Ты звезд боишься? Значит, никогда по-настоящему на них не смотрел».
Я морщусь, прогоняя Ривера из своей головы.
– Вы уже и так умеете? – спрашивает тварь, растягивая слова медовым тенором. Не понимаю, что Кали имеет в виду.
«Понимаешь, но отрицаешь».
– Я пришел поговорить.
– Я догадался. Ты пришел получить ответы на свои вопросы, и я тебе их предоставлю. Наконец-то ты созрел для этого.
И вот. Момент, когда вся подготовленная мной речь исчезает из головы вместе с любыми мыслями. В подступающей панике оглядываюсь на Ривера в поиске нужных слов. И Ривер спокойно спрашивает:
– Кто такие Чужеродные?
Кали непонятливо хлопает глазами. Молчит и внезапно разражается могильным, ледяным смехом:
– Так они нас, значит, называют? Чужеродными?
– Кого «вас»? – уточняю неуверенный голосом. Мир вокруг темнеет. Стены давят со всех сторон. Потолок узкого коридора вот-вот упадет на голову, проломит мне череп, и я умру. Только розовые глаза блестят. Искрят ужасающим светом. Душно. Холодно. Воняет.
Ривер сжимает мое плечо, отгоняет очередную волну страха.
Хохот Кали тут же обрывается. Задумчивость отражается во взгляде. Он лениво подбирает слова и, пробуя их на язык, произносит:
– Создателей. Прародителей. Первых. Иных. Называй, как хочешь. Есть мы. И есть вы. Мы древнее вашего мира, древнее Конца и Начала. Мы были всегда и везде, мы есть во всем. Оттого я и смеюсь. Для меня «чужеродный» все равно что оскорбление. Я есть везде, и все есть во мне.
– Можно попроще?
– Я не понимаю, как можно выразится еще проще, – мурчит он, отступает от клетки и хрустит тонкой шеей. Перебирает плечами и колеблется. Вся его физиономия морщится от отвращения. – Бог. Я есть Бог. И Чужеродные тоже – Боги. Нас много, мы едины и сходимся во всем и везде. Человеческий язык – штука слишком сложная. А твой разум, Элибер, еще сложнее. Он плоский и омерзительно пустой. Вам не хватает легкости и невесомости, чтобы понять меня.
Плоским мой разум еще не называли. Должно быть, есть в этом доля правды.
– Почему бы мне прямо сейчас не взять и не согласиться на предложение Верховного жреца? – угрозы сами срываются с губ. Ривер стискивает мое плечо цепкими пальцами.
– Потому что это тебе не понравится. То, что он сделает. И то, что он делает сейчас и будет делать.
– Но мне ровно так же не нравится и то, что делаешь ты.
– Я тебя пугаю. Я не могу не пугать. Такова моя натура. Время для вас – страшная штука. Его всегда слишком мало или слишком много.
– Зачем ты меня пугаешь? Что я тебе сделал? В конце концов, ты, тварь такая, служил у моего отца, и все было нормально. Не я тебя таким сделал. Не я первым засадил тебя в темницу и запер за решеткой.
Кали хлопает глазами. А я вскипаю. И безумно этому рад. Раньше страх наступал быстрее ярости.
– Элибер, я ждал тебя. Я знал, что ты придешь. И я готовился к твоему появлению. Должно быть, это прозвучит ужасно глупо, но от тебя сейчас на самом-то деле зависит судьба мироздания.
Ржу. Истерически. Какое еще мироздание и на что оно мне сдалось? «Страна, – говорил отец, – падет, когда ты на престол взойдешь», а он мне тут про судьбу мира затирает. Это еще с чего бы? Я всего лишь жалкий король Северной страны, который даже постель заправлять не умеет, а мне Бог твердит про судьбы мира, про то, как я его удержать должен. С дуба рухнуть. Дно пробить.
«Послушай его. Давай просто послушаем, без истерики».
«Вот это да, – бормочет Она. – Вот это мы влипли».
И с ней я согласен больше, чем с Ривером.
– Ладно. Ладно. Судьба мироздания на моих хрупких плечах.
– Так и есть, – Кали кивает головой, словно это так же очевидно, как и то, что он не может ошибаться. – От тебя зависит ход вещей. Кое-что происходит. Кое-что страшное. Люди верят не в тех Богов. И слушают не те речи. Создателям не нужно кому-то что-то доказывать. Мы есть. Мы во всем. И этого достаточно. Мы не нуждаемся в капищах, алтарях и почтении. Это слишком мелко для нашего Величия.
– А чем ты тогда занимаешься сейчас, если не пытаешься что-то доказать?
Глаза у Кали недобро сужаются.
– Отвечаю на твои вопросы, Куриный мозг. Меня никто не запирал. Я просто появился здесь, когда захотел, и все посчитали, что я тут был. Ты поражаешь меня своей плоскостью. В паре слов, для ограниченных – я здесь из-за тебя. К моему несчастью, ты должен защитить время и мир.
– К моему тоже.
– Уж поверь, твое несчастье и рядом с моим не стоит. Как видишь, я имею свойство меняться. Я умираю и рождаюсь ровно в те моменты, когда меняется время. Когда Колесо сдвигается и меня побеждают. Говорил мне старый Деа, что я еще не раз сломаюсь и вывернусь. Смеялся надо мной вовсю, а ему не верил. Теперь сам здесь стою и умоляю, чтобы ты снова меня убил. Знаешь, что может победить время?
Я не знал.
– Легенды, – произносит Ривер за моей спиной, и я испытываю острое желание его задушить за столь очевидный ответ, до которого я сам не додумался. Паж хмыкает и поясняет. – Так говорят.
– Да. Все мозги достались тебе. И Этой. Как ее? Ну, вы поняли.
Я снова ничего не понял.
– Когда рождается история – я умираю. Потому что история имеет свойство переходить из уст в уста, проговариваться в тишине безлунных ночей у костров, шептаться у детских колыбелей, пленить человеческие души и создавать новых людей. Это то, перед чем я бессилен.
– Я все равно не понимаю, как это связано с тем, что ты угрожал мне убийством и действовал на нервы, – говорю морщась. Чувствую себя глупым. Плоским. Хорошее слово. Я точно плоский.
– Да потому что ты – ходячее противоречие, как и я сам. Ты отрицаешь очевидное. Мне нужно умереть, чтобы выжить, мне нужно погибнуть, чтобы мир продолжал существовать, а ты утверждаешь, что чувствовать не умеешь, хотя чувствуешь в крайностях. Мы с тобой гораздо ближе, чем тебе кажется, и во многом отражаем друг друга. Понимаешь ли, Элибер, я очень сильно зол, что ради вас, мирно выполняющих свою работу, далеких от истинных невзгод и тревог, мне приходится раз за разом проходить одно и то же. Рождаться, стареть, погибать. А ты бегаешь по замку, ноешь и ведешь себя как истеричный ребенок. А я терпеть обязан, зная, что на тебе лежит большая ответственность. Повторюсь, я существую во всем и везде. Каждую секунду я дохну, каждое мгновение с меня сыплется песок, и я кашляю кровью, выплевывая из себя остатки жизни. Это, знаешь ли, огромное унижение, вот так превращаться в прах. Скажи я не то или ступи не туда – все рухнет. Думаешь, стоял бы сейчас за твоей спиной мальчик-река, если бы я тебя не напугал тогда? А это ведь важно. Каждая деталь имеет ценность.
Кажется, я начал чуть-чуть его понимать.
– Так это вынужденность?
– И да, и нет. Не найти слова, которое полностью объяснит божественное поведение. Считай, так и есть. Но в какой-то степени я даже получаю от этого удовольствие. По делом тебе, думаю.
– Ты слишком много распыляешься, божественная сущность, – говорит Ривер позади меня, и я ему благодарен. – Мы говорили совсем о другом. Почему нам не стоит доверять Верховному жрецу?
– Потому что Верховный жрец служит не тому. Есть среди нас такой. Неудачный. Как был и в тебе, мальчик-река. Та часть тебя, которую ты отрицал. Теневая. Он много гадостей говорил, если помнишь. Тот, кому служит Верховный жрец, тоже. Он – собрание самого гадкого, что есть в каждом из вас. Прародитель всех этих гадостей. И этот прародитель имеет с нами личные счеты.
– Это ваша война, не моя, – почти скулю, бледнея. Перед глазами плывет. Страх снова подкатывает к горлу. Кажется, сердце мое сейчас остановится.
«Не остановится. Я его держу. Не бойся».
– В том то и дело, что нет. Если бы это была наша война – воевал бы он с нами. Но это не так. Это вас он хочет стереть с лица земли, чтобы доказать свою силищу. Мы тут ни при чем и не можем на это повлиять, кроме как донести тебе и поставить в известность.
– Почему меня?
– Потому что однажды именно ты этого попросил, – Бог усмехается. Уши мои закладывает. – Ты попросил и запустил движение. Это твоих рук дело, Элибер. Скоро ты все поймешь.
Ривер подтягивает меня за плечо, подальше от железных прутьев, что расширяются, а затем сужаются. Вот уже они и не ровные совсем, а пляшут. Пляшут.
Голос Ривера дрожит и только сейчас я замечаю в его голубых глазах лопнувшие от напряжения или темноты капилляры.
– Мы пойдем. Хватит на сегодня. В любом случае, ты всегда можешь прийти, да и поговорить.
Кали лишь кивает, а Ривер тащит меня во тьму.
***
В себя я прихожу в тронном зале. Не помню, как попал сюда. Помню лишь, как нырнул в темную пучину и потерялся. Такое бывало в детстве, когда я не мог дать сдачи братьям. Они оскорбляли меня, а я словно прятался в укромном местечке, в потайном сундучке, где-то в своей голове, запирался там на замки и накрывался тишиной, как большим шерстяным одеялом.
Такое случалось и сейчас, когда я оставался в замке один на один со своими проблемами. Чтобы ничего не решать, я снова и снова уходил в это место и пребывал там до тех пор, пока Младший Брат Смерти не заключал меня в свои утешающие объятия.
Ривер восседал на каменных ступеньках и тяжело дышал.
– Эличка, да ты усцался, – заметил он, стоило мне лишь прийти в себя.
Я выпучил глаза. Опустил взгляд на сухие штаны. А эта падла захохотала.
– Поверил, да?
Шторм отступил. Я снова здесь. В своем теле. Кто-то показал мне, как это делается. Как это ощущается. Этому кому-то я очень благодарен.
Плевать мне на этих Богов. Сейчас плевать. Самое главное, что я тут. Я никуда не провалился, не растворился в кошмаре и смог посмотрел в лицо своему страху. Я не «усцался». Я справился.
Из груди рвется радостный смех.
Тут-то и открывается дверь.
Клянусь, за ней, всего на секунду, в глубине коридора Черного замка я замечаю лесную чащу.
Дэви
Я вернусь. Еще не раз ступлю на заросшие терновником тропинки, не раз искупаюсь в твоих лесных озерах. Не раз послушаю пение сверчков, луны и звезд. Обещаю. Когда-нибудь густая трава вновь прорастет сквозь мои пальцы, сплетется на лодыжках причудливыми узорами, а на ладонях вспыхнут золотом линии, указывающие верный путь. Обещаю. Клянусь.
Это лишь временно. Подам в отставку и отправлюсь домой, в твои чертоги, где пахнет земляникой и влажной землей. И ты поймешь, что никуда я, впрочем-то, не уходила. Всегда была здесь. Только как будто спала. А потом проснулась.
Мы с Фаррисом покидаем Заговоренный лес. Прощаемся с ним. Протискиваемся сквозь плотную листву берез по извилистой тропе. Солнечный свет ласкает весенним теплом, а я почти слышу запах столицы –сажи, серого дыма, затопленных печей и пыли.
Запах людей.
Колдун-медведь держит меня за руку, когда мы останавливаемся рядом с высокими дверьми, что высятся прямо посреди леса монолитными плитами из красного дерева.
– Вот это да, – бормочет с подозрением Фаррис и удивленно постукивает крепким ногтем по деревянной поверхности. – Смотри-ка. Лакированная. Дорого-богато. Здесь волки вырезаны.
Подхожу ближе и без интереса обнаруживаю, что узнаю эти двери. Они много раз распахивались перед моим нетрезвым взглядом. Раньше, когда я не понимала, ради чего стоит жить, а внутри скреблись лишь раздражение и ненависть ко всему сущему.
Все это чувствовалось сейчас как давно забытый сон. Значит, я возвращаюсь в Ходр на самом деле. Забыла о реальном мире. Забыла, как неприветлив его воздух и холоден северный ветер. Пора. Теперь точно пора.
– Открываем? – спрашивает Фаррис, приметив решительность, застывшую на моем лице.
– Да. Верховная чародейка возвращается к своему королю.
Этого достаточно. Колдун-медведь целует меня в висок и толкает дверь.
Сначала приходит запах. Запах рябинового вина, кипарисов и камня. А потом до меня доносится смех. Звонкий, беспечный и мелодичный, раскатывается он по тронному залу. Я делаю шаг, готовясь ухватить его пальцами, чтобы не ускользнул, не исчез и не растворился во мраке Волчьих троп. Ухватить, чтобы сбежать не удалось.
Он ведь и не переставал звучать. Был здесь, сейчас, у костров чащобников, раздавался из глубин подлесков, прятался от меня среди темноты чащ. Время сплеталось воедино, и смех разносился везде, в прошлом, настоящем и будущем, эхом – из раннего детства.
Замираю посреди тронного зала. На троне передо мной сидит Элибер. Из глаз его брызжут слезы, а он сгибается пополам, сжимает руками живот и хохочет. И рядом с ним, по правую руку, на ступеньках восседает Он. Ржет, пока не встречается со мной взглядом. Зрачки его бездонных голубых глаз сужаются, и он замолкает. Элибер, кажется, тоже.
Нити сплелись. Золотая пыль вспыхнула в воздухе призрачным сиянием. Тысячи маленьких пылинок, и нет «нас» по отдельности. Есть только общее «Я» и больше ничего. Всего за секунду перед глазами проносятся их жизни, их боль и слезы, их радость и страх. Их недоверие. Дракон Мгла, освобождающий и пугающий. Небо, расчерченное размахом черных крыльев. Костры чащобников, надежды на лучшее, безумие, что туманит реальность, выбивает землю из-под ног – не удержишься, когда мир пускается в пляс. Рыжие волосы, испуганные карие глаза за стальной решеткой. Их я тоже вижу. Вижу и чувствуют почти так, как если бы была там сама и видела бы это своими глазами.
И они ощущают на себе, как сильно я злюсь. Как обливается мое сердце огнем, сильнее которого я в себе еще не видела. Мы ощущаем. Наше «Я».
Ничего не могу с собой поделать. Выпускаю ладонь Фарриса и мчусь к трону. Повсюду вспыхивают кровавые океаны, нож, что отрезает куски плоти, кожа под ногтями, почти лопающиеся глазные яблоки.
Взбегаю по ступенькам и наотмашь бью Элибера по лицу, хватаю за волосы и кричу в его перепуганную рожу:
– Где он?! Что ты, мать твою, натворил?! Ты убил его, тварь? Убил?!
Ривер поднимается на ноги. Вот тебе и встреча на Имболк. О такой мы договаривались, змеюка? Убить его, значит, пришел? Ну уж нет, только после меня.
«Эй… Хватит. Твой дружок в темнице сидит. Живой».
– А ты вообще заткнись! – выплевываю злые слова и отталкиваю шелк нитей подальше. Щека моя пылает огнем. Хорошенько я Элибера пристукнула, но все равно – недостаточно.
Элибер шипит, хватается тонкими пальцами за мой кулак, в котором торчит серая копна его волос. Ну, Волчонок! Ну, берегись! Довел. Довел меня своей глупостью, недоверием и тупизной. Решил, значит, что я его предала. Нашел себе предателя.
– Да как ты смеешь?! – он изворачивается в моих руках, пытается вырваться. Краем глаза я замечаю, как Ривер морщится, прикасаясь ладонью к макушке. Хорошо, значит, тяну. Правильно. Я боли не чувствую, настолько она мелочна по сравнению с огнем, что горит в сердце.
Скидываю Элибера с трона и пинком отправляю вниз по ступенькам. Взгляд у Ривера осуждающий, холодный и отчужденный. Что, не рад меня видеть? Да и я тебя в этом месте тоже не рада. С такими-то намерениями.
– Вытаскивай его! Сейчас же! Выпусти Рэйнара из темницы, дерьма кусок!
Король падает на колени и всхлипывает. Нытик проклятый. Как тавернщиков пытать, так горазд, а как за содеянное ответить – не может.
– Ты хоть понимаешь, что ты, скотина, наделал? – выкрикиваю, спускаясь за ним, и грубо хватаю за волосы, чтоб поднялся на ноги. Встань, мышь! Говори со мной, отвечай. Рэйнару тоже было больно. Я это допустила, а Присон с радостью воспользовался. Отвечай за свои проступки! За пограничников, скидывающих стариков с их мест в таверне, за отряды, стреляющие в драконов. За все отвечай!
Кровь вскипает. Может, я многое взяла от Леса и драконов. Может, они отдали мне свое пламя и любовь к справедливости.
– Достаточно, – голос Ривера разносится ледяным эхом по залу, но я его игнорирую. Мне неважно мнение того, кто пришел убить моего единственного близкого, пусть и поехавшего человека, а теперь улыбается ему в лицо и пытается втереться в доверие. Бесчестно и мерзко.
Элибер перестает сопротивляться и смотрит на меня серебряными глазами, полными слез. На дне плещется чувство вины и – что? – радость?
– Я так счастлив, что ты вернулась, – шепчет одними губами и нервно смеется. – Я так скучал.
Псих. Конченный псих.
Понятия не имею, что сделал с ним проклятый либертассец, но этого Элибера я не узнаю. Отпускаю его и отхожу на несколько шагов, с опасением пячусь к Фаррису.
Плечи Волчонка опущены и слабо дрожат. Он вытирает слезы рукавами черного плаща, расшитого серебряными волками. Усмехается и смотрит на меня, поправляя длинные волосы. Вид жалкий.
«Переборщила ты. Вчера он написал письмо Фаррису с просьбой рассказать о твоем местонахождении».
«С тобой я поговорю позже. А пока слышать твой голос не хочу», – отвечаю Риверу, кидая угрюмый взгляд исподлобья.
Мальчишка с Алых гор лишь пожимает плечами и подходит к Элиберу. Так мы и стоим по разным сторонам. Слишком одинаковые и в то же время непохожие. Фаррис сжимает мою ладонь, и я морщусь, не зная, что сказать.
– С Имболком, – тихо говорит Ривер, как бы намекая на данные обещания. – А у вас, как я посмотрю, верховная чародейка, слова закончились после оскорблений.
Свист. Этого бью кулаком в живот. Ривер кашляет, сгибаясь пополам, и я замечаю, как вытягивается физиономия Элибера, но понять, отчего перехватило его дыхание, он не может. Толстолобый олух. Как же мне с ними не повезло!
– Этот еще откуда здесь? – тычу в Ривера пальцем.
– Этот… Из Медвежьей деревни. Он мой новый паж, – неловко произносит Элибер, переступая с ноги на ногу.
Ага. Паж. Убийца он твой, идиот. И пришел глотку тебе резать, вот только испугался, что станет с ним. И тебя пожалел, псину сутулую.
Глупый.
Каменные своды давят на виски. С балкона доносится музыка города, где вот-вот начнут праздновать приход весны.
– Лорд Одуванчик, слушай меня внимательно. Завтра ты признаешь чародея при короне и больше я не сунусь в проклятый храм Триедины. Понятно? Я служу Лесу, а рядом с тобой нахожусь вынужденно. И только потому, что тебя нельзя одного оставлять, отморозка и мерзавца.
Элибер кивает. Взгляд проясняется, такого серьезного и «правильного» Элибера я на самом деле никогда не знала. Откровенного что ли. И прозрачного.
– Я в любом случае задумывался о том, что без чародейской помощи мне не справиться. Сегодня утром думал, как указ лучше написать.
– Фаррис со мной, – говорю, наблюдая, как косится в сторону моего колдуна-медведя Элибер. Фаррис с уважением и легкой иронией на лице склоняет голову, мол, я ничего за эту женщину не решаю. – Мы теперь будем жить в замке и следить за тобой, – выдвигаю свои требования. Давно бы стоило это сделать, только смелости не хватало. А вон ее сколько в итоге оказалось, попробуй мне теперь рот заткнуть.
Следить-то теперь точно есть за кем. Например, за этим либертассцем поганным.
Ривер морщится. Не нравится, значит?
Удивительно, мы уже тогда были по разные стороны, когда столкнулись с ним в деревне неподалеку от хижины Фарриса. В то время он собирался лишить меня работы. Зараза.
– Хорошо. Только больше никуда не исчезай, – просит Элибер.
Хмурюсь. Что мне нужно сказать, чтобы увидеть прежнего душного короля? Не подменил ли его случайно Ривер?
– И нечисть я убивать не буду. Есть проблемы пострашнее.
Элибер снова кивает.
«Я все сделаю, только останься. Не бросай меня больше».
Хлопаю глазами. Жесть какая.
– Даже не завопишь, какая я мерзкая девка?
– Нет. Не завоплю. Оказывается, я люблю тебя, Дэви. Так, как могу. Ты и представить не можешь, как мне не хватало твоих колких замечаний. Я боялся, что ты погибла. Боялся и сам желал тебе смерти, мечтал собственноручно прибить. Но избежать тоски я не смог. Не справился, как ни трудился. Ты нужна мне, даже если толку от тебя никакого. Тем более сейчас, когда на меня навалилась огромная ответственность, с которой один я не справлюсь. Что-то жуткое происходит. Мне и страну удержать надо, и Богам помочь, и Либертас победить, и с чародеями разобраться, чтобы добиться хоть какой-то помощи на захваченных территориях. В конце концов, ты мой последний сундучок, в котором я прячу свою душу. Так что ты права, это все было неизбежным.
Значит, обрывки того, что я слышала про Богов в золотой пыли, были правдой. Нам предстоит многое обсудить, это точно.
– И что, даже не спросишь, где меня все это время носило?
«Ему это не нужно. Он все видит, просто не признает».
«Я тебе приказала замолчать».
«Извини».
– А надо? Ты ведь здесь, а это самое важное.
– Я была в Забытых пещерах, Элибер. Выполняла твое задание. Я была в Заговоренном лесу, у Ари и у Озера Вечности. Я пробудила древнего дракона Мглу. Я много чего сделала, пока ты прохлаждался в замке и избивал моего единственного друга.
Элибер морщится. Отводит стыдливый взгляд и говорит нечто совсем удивительное:
– Я бы тоже хотел быть твоим другом. Я бы хотел, чтобы ты так и обо мне переживала.
Взрываюсь.
– Я и переживаю, бестолочь.
– Ты меня ненавидишь. Ненавидишь и разочаровываешься.
– И в то же время ты мне дорог. Что, к тебе в ледяную душу весна что ли постучалась?
– Хватит ему грубить. Это невыносимо слушать. Владыка Волчьих троп перед тобой распинается впервые в жизни, а ты все тянешь и тянешь из него оправдания и слова, в которых нуждалась все эти годы, – встает на защиту Ривер и смотрит на меня почти злобно, сжимая кулаки. – Он не виноват, что не видел света, а оттого оставался во тьме. И не нужно злиться, что не ты его к этому свету вывела. Каждый из нас делает лишь то, что ему предначертано.
– Слушай, малыш, – тут уже встревает Фаррис со своим теплым, ласковым голосом. Он журит Ривера, как маленького ребенка, который провинился перед родителями, – может ты не будешь вмешиваться? В каждой бочке затычка, честное слово. Дай ты старым друзьям поговорить, они сами между собой разберутся.
«Не защищай меня, Ривер. Пусть скажет все, что думает, иначе не успокоится», – улавливаю я в их нитях. Переговариваются, сволочи, и скрыть пытаются.
– Может, и постучалась, – наконец отвечает на мой вопрос Элибер, с сомнением косясь на Фарриса. – Вот я и думаю, впускать ее или нет. Чем больше ты пытаешься меня задеть, тем сильнее я хочу оставить дверь закрытой. Не понимаю, чего ты добиваешься, Дэви?
Король выпрямляется. Крепнет уверенностью. Только сейчас я и замечаю проблеск старого Элибера.
– В смысле – чего?
– В прямом. То ты твердишь, что я должен раскрыть глаза и дать себе признать свои чувства и перестать их прятать. То тебе не нравится, что я этому начинаю учиться. Тебя не поймешь. Пришла, кричишь, за волосы таскаешь, я говорю «Люблю», а тебе все равно не нравится. Что мне еще сделать?
Хмурюсь. Смущенно опускаю глаза. Может, Ривер и прав. Может, мне стоило по-настоящему обрадоваться, но я злюсь и, кажется, ревную. Потому что не я это с ним сделала, хоть и мечтала однажды встретить во взгляде Лорда Одуванчика моего маленького принца. Но мне с такой задачей справиться не хватило сил. Не отличалась я спокойствием. Пылила, злилась, не хотела его слушать.
А убийца либертассец с Поющей сталью справился.
Несправедливо. Но когда мир за пределами Леса был справедлив?
– Извини. Открой ей дверь. Я и правда перегибаю. Просто ты такой козел, да и слепой к тому же.
Элибер слабо усмехается. Со странной печалью вглядывается в мои глаза.
– Пойдем. Расскажешь мне о драконах и нечисти.
– Фаррис со мной.
– Ладно.
– И прикажи сейчас же выпустить Рэйнара. Пусть его приведут ко мне, как он передохнет от темницы, я постараюсь его вылечить. Насколько смогу.
Элибер оглядывается на своего «пажа». Голос его наполнен уверенностью и незнакомым мне спокойствием. Ясностью.
– Рив, сходи, передай Сигурду приказ.
Рив? Проклятье. Лорд Одуванчик, родненький, скажи, он тебя обижал?
– Хорошо, – Ривер направляется к двери и оборачивается, отходя на безопасное расстояние. А затем язвит так, что я еле удерживаюсь не догнать и не пнуть его напоследок: – А ухо ты ему новое отрастишь?
– Твое оторву и ему пришью.
«Имболк, – шепчет он золотыми нитями и ехидно ухмыляется. – Имболк, Дэви. Ты должна мне прогулку».
Элибер с недоверием щурится на Ривера, но все же направляется в свой кабинет, указывая мне и Фаррису пойти следом.