Элибер
Я тонул. С того самого момента, как Он открыл двери в мои покои и ступил в темноту с деревянным подносом и рябиновым вином, что кровью переливалось по стеклянным стенкам графина. Тонул в алых океанах, захлебывался в шторме, меня сносило волнами и швыряло об скалы. И я все не мог понять – что Он такое.
Я сходил с ума. И боялся. Боялся видеть себя Его глазами, пустого, испуганного и сбитого с толку. Боялся нырять в Его прошлое, рассматривать бездыханное тело рыжей девочки, боялся дрожащими пальцами поднимать с деревянных половиц фасолинки.
Я просто чокнулся. Поехал крышей. Такого не бывает, я не могу распасться на части. Не могу же?
Тронный зал сверкал светом огней. Группа менестрелей наигрывала великие баллады Эллизиума, и музыка струилась водопадом под каменными сводами. Повсюду сновали лорды и леди в пышных цветастых нарядах, с подведенными углем по последней моде Фаируса глазами. Рукава-колокольчики, шелковые подолы юбок, красные и желтые сюртуки. Они грязно шутили, шептались, пускались в пляс, напивались, как свиньи, и развлекались, как полагается дворянам. Маскарад самый настоящий. Меня от них тошнило.
Вот только людям нужен пир во время войны. Надо же было отпраздновать расфуфыренным аристократам возвращение Морской деревни. Как будто они сами там резали либертассцев. Как будто свои шелковые рукава-колокольчики кровью обагряли. Цирк.
Народу нужно тешиться и радоваться. По поводу или без.
В конце концов, чего мне жаловаться? Сам же их и собрал. К тому же сегодня казнят Кали. А это пусть и немного, но возвращает в мои руки власть. Так я чувствую себя устойчивее. Спокойнее. Не уйдет больше из-под ног моих мир. Не допущу. Смерть сумасшедшему существу, что сидит за железными прутьями.
– Еще вина? – недовольно бурчит Он из-за спины. Даже оглядываться не хочу. Страшно.
Дожили, Элибер, теперь мы боимся прислугу.
Я сижу, закинув ногу на ногу во главе длинного стола, что всего пару часов назад затаскивали в зал, готовясь к празднованию, стражники. Запах жаренного мяса и яблок заполнил Черный замок, сизые облака пара поднимаются от горячих блюд, струятся под витражный потолок. Птица, говядина, свинина, обжаренная в меду. Жрите, пока не лопнете, господа. Чем быстрее, тем лучше.
До Имболка – несколько дней, а от Дэви нет ни единой весточки. Да и думать о чародейке, если честно, тоже страшно. Как будто я ступаю по стеклу босыми ногами, а оно врезается кожу, распарывает стопы и окаймляет пол кровью.
И кровь моя – золотая.
Что-то случилось с моим миром. Он раскололся, разлетелся на куски, и мне теперь его не собрать. Проще не думать об этом. Проще вернуться в свою ледяную скорлупу, спрятаться там и не вылезать до следующего Йоля. Зимой всегда спокойнее. Мертвее и тише. Весна только-только начала согревать землю, а перемены уже пришли. И мир стремительно переворачивается. Колесо крутится, разгоняется и несется в бездну.
Ежусь. Оглядываюсь на своего пажа. Черные вихры сбиты северным ветром. Кто его там учил-то? «Проверенный», – говорил Сигурд. Рубашка мятая, вид нелепый. Стоит, руки на груди сложив, глаза эти пронзительно голубые искрятся раздражением. Ну не глаза это, а бритвы.
– Лей, – киваю на пустой стакан, а внутри все вспыхивает злостью. Тошнит от его неопрятности. Тошнит от всего непонятного и противоестественного. А он-то как раз – именно такой.
Обрывки вечера проносятся в голове. Как сейчас я вижу его лицо. Слезы, застывшие в глазах вместе с яростью. Вновь и вновь проклятый графин падает на пол и разбивается на куски. Как и я. Как и мы. Я уже и не понимаю, кто я есть на самом деле. Запутался в своих же воспоминаниях.
Потом он, кажется, просто разворачивается и выбегает из покоев. И я остаюсь один, наедине с бурей, что обрушилась на мою гавань.
Ну, Сигурд, надаю же тебе по шее обязательно, когда этот маскарад закончится. От одной твари избавиться собираюсь, а ты, падла такая, вторую мне притащил. Или повариха. Кто там ему рекомендацию дал? Не волнует.
Паж жмет плечами, поднимает графин и наполняет стакан. Руки его не дрожат, но алые капли брызгами самоцветов разбиваются о стенки сосуда и попадают на белую скатерть.
– Криворукий придурок! – морщусь, наблюдая, как рябиновая кровь пятнами расползается по шелковой ткани.
Ничего не отвечает. Не извиняется и прощения не просит. Ладно. Этот хоть пока не спился и постоянно перед глазами маячит. Впервые, наверное, в жизни паж еще не исчез после первой ночи прислуживания мне, хоть и ветром умчался, не выдержав нашей встречи. Только пару часов назад вернулся убираться.
В принципе-то чего я хотел получить? Первый его рабочий день начался с того, что он вполз в покои короля, который слезы пускает, изнывает лежит и сил встать не находит. Да что там встать! Я и говорить-то не мог. Ничего не мог, кроме как с ума сходить. Вот приходишь ты служить жестокому тирану, который людей вздергивает на площадях, восстания подавляет, ведет войны, а он в одеялах закутался и скулит, как щенок. Я бы тоже уважать перестал.
– Мой король, поздравляю вас с нашей первой победой! – раздается радостное восклицание лорда Циммермана, уже протискивающегося через толпу к моему месту. Среди общей цветастой массы он, как обычно, решил выделиться. Разоделся в черное, траурное. Очередная западня. Вроде и один из его главных чародеев вернулся в Фелабелль. Как там его? Тари вроде. Циммерановская порода. Не знай истинную личину этого лорда и чего он на самом деле хочет от колдунов – считал бы их близкими родственниками.
Наслушался я за сегодня поздравлений. Ничто меня за этот день не обрадует, кроме хруста шеи мелкой злобной твари, сидящей в темнице. Вот тогда поздравляйте. А больше ничего не волнует.
– Благодарю. Это наша общая победа, – киваю господину Белой бухты. Выдавливаю усмешку уголками губ. Я хороший король. Самый лучший.
«Очень смешно», – звучит Его голос в моей дурной башке. Вздрагиваю и нервно хихикаю.
Хочется обернуться. Заметить изменения в Его лице. Но я же не настолько поехавший, верно?
Всего лишь иллюзии, Элибер. Галлюцинации. Полнолуние. Пока ты это понимаешь – будешь в себе. Только перенеси то, что твориться в твоей голове сюда, в реальность, тогда все. Пиши пропало. Главное эту чушь контролировать.
А Он, как на зло, обтягивает запястье золотыми нитями и дергает. Дергает, мол, хватит противиться. Оглянись, раз хочешь, погляди на мою самоуверенную рожу.
Очень хотелось бы сегодня добавить там, на главной площади, еще один столб с веревкой. Вздернуть двоих. Но кому я смерти-то желаю? Своим припадкам?
– Да ладно, мы-то… Без ваших идей, ваша светлость, мы бы ни за что не переступили порог Заговоренного леса, – Циммерман виляет хвостом, облизывает со всех сторон. Ищет поддержки. Я ведь не забыл наш последний с ним разговор. Возможно, прямо сейчас, в тронном зале под темными каменными сводами танцует с леди или лордом предатель. Тот, кто строит под лунным светом козни и мечтает вспороть мне глотку.
«А что, есть те, кто не мечтает?»
«Заткнись», – шиплю в ответ.
Голос его – задорный. Веселящийся.
Мне, кажется, совсем дурно.
Представляю его крики и мольбы во тьме пыточных. Окровавленное лицо, заплывшие глаза цвета моря, переломанный нос, веснушки под синевой фингалов. Отрезанные пальцы. Вырванный язык. Выбитые зубы на полу. Десны, сбитые в мясо.
Успокаиваюсь. А Он снова вторгается в мою голову голосом, похожим на плеск волн:
«Ты уже не сделаешь мне больнее. Обломись».
А я бы поспорил. Может, даже и поспорю.
– Мой король? – Циммерман хмурится. Тонкая полоска губ слегка дрожит. Нервничает. – Вам не хорошо?
– Мне отлично. Переборщил немного с вином, – морщусь, возвращаясь обратно в свое тело.
Тихое фырканье за спиной. Козлятина.
– Поберегите здоровье. Выглядите немного… уставше. Могу пригласить для вас моих вернувшихся чародеев. Лечат они получше всяких целителей.
Усмехаюсь. Мне ли не знать. Дэви все детство лечила мою разрывающуюся на части голову. Странное дело, постоянные мигрени. Может, вот к чему они вели? К сумасшествию? Надо бы нового чародея поискать.
«Я же тебе твою башку в задницу запихаю, милый», – шепчет она далеко-далеко, словно не из другого мира, а из-за моей спины разносится тихий смешок. Как будто Он тоже ее слышит. Как будто я не поехавший.
– Я подумаю над вашим предложением. Благодарю. Как вам вечер?
– Как обычно – восхитительно. Я бы хотел с вами кое-что обговорить наедине, ну, понимаете. Насчет нашего с вами общего знакомого, – лорд Белой бухты расплывается в милой, почти невинной улыбке и слегка кивает в сторону болтающего с какой-то леди Эберарта Кастро. – Когда у вас будет возможность?
– Можете на неделе заехать в любое время, после слушаний. Найду для вас минутку.
– Отлично! – он доволен, и все же я замечаю каплю пота, застывшую на его виске. Теперь я понимаю, от чего Циммерман такой нервный. Это уже интересно. Мужчина улавливает мой пристальный взгляд и скрывает замешательство за хитрой ухмылкой. – Что в планах у вашей Светлости после возвращения Морской деревни?
– Отряды уже отправлены захватывать новые территории. Наступление – вот что по плану. Отдыхайте, я вас покину. Мне нужно подготовиться к делам на рассвете.
Поднимаюсь из-за стола под расстроенный вздох Циммермана. Ладно уж, будто моя компания для них огромное значение имеет. Пускай себе сплетничают о моем нездоровье. Не вижу я что ли, как все в мою сторону косятся. Не слышу будто, как они шепчутся о расправе над чародейской таверной. Неприкосновенные же, сволочи колдуны. Маленький Белый волчонок зарывается не на тех. Не хватает же нам гражданской войны, да?
Выхожу из зала. Направляюсь в покои. Паж следует за мной. Его шаги я почти не слышу, ступает, как кошка.
– Признаюсь честно, – произношу, скрываясь в темноте коридора. Накипает. Наедине с ним мне совсем не по себе. Мой надтреснутый голос эхом отлетает от каменных стен. – Ты мне не нравишься. Не нравишься от слова совсем. Как там тебя?
– Ривер, – спокойствие в его тоне губительно. Развернуться бы сейчас и по роже ему зарядить.
– Предупреждаю сразу, Ривер. Если ты что-то сделаешь из ряда вон выходящее – отправишься под Черный замок. Знаешь, что там?
– Темница, должно быть, – Риверу доставляет удовольствие со мной препираться. Он не боится меня, и это бесит. Я стискиваю зубы до мерзкого скрежета.
Почему-то мне кажется, что он притворяется дурачком. Изображает, и совсем у него это не получается.
Да что ж со мной происходит? Успокойся, Элибер, он ведет себя, как обычный неуклюжий паж. Может, и правда слегка туповат. Не знает, на что я способен. Много же таких… Глупеньких. Не переноси иллюзии в реальность. Замолкни.
«А мне нравится. Что же ты себя затыкаешь? Реальность оказывается не такой каменной, как тебе казалось? Не нравится ее пластичность, и то, что ты, такая тупая шавка, всю жизнь был деревянным, ни разу не пытался нагнуть систему и перестроить все, как хотелось бы тебе?» – он чуть ли не смеется в моих висках.
– Слушай, я тебя сейчас из замка с балкона скину. Полетать хочешь? – оборачиваюсь и обнаруживаю на его лице непонимание и удивление.
– Я же просто предположил, ваша Светлость… Про темницу слышал… Извините, если ошибся.
Я просто схожу с ума. Просто схожу с ума.
«Разве плохо? Сумасшедшие рабами быть не могут. А ты раб, Эличка, раб системы, которую возвели твои мразотные предки».
Молчу. Кровь закипает в венах, горький ком поднимается к горлу. Это все бред. Я брежу. Вот же он стоит, вроде серьезный, не улыбается, испуган. Но в глазах-то… Я же вижу эти огни. Я же не слепой.
И наигранность его мне не мерещится.
Возможно.
– В общем, надеюсь ты меня понял. Если нет – пеняй на себя. Пожалеешь, что на свет родился.
– Понял, – он кивает, и, честное слово, сквозь тьму я вижу, как светится синевой драконьего пламени его взгляд.
– Подготовь мне черный длинный плащ с капюшоном.
Захожу в покои. Ничего не изменилось, разбитых графинов правда нет. Ривер убрал. Но все осталось таким же, как и было пару дней назад. Пустым, замершим в прошлом, в том дне, когда Дэви еще не уехала и пришла ко мне на аудиенцию. Кажется, мы обсуждали уничтожение нечисти. Так давно, а на деле всего месяц прошел.
Но изменения все же были. Казалось, сам запах сменился. Пахло проклятой мелиссой и переменами.
Нужно быть на главной площади через несколько часов. Я хочу смотреть на казнь твари. Хочу хоть как-то успокоиться. Затеряться в толпе и прийти в себя. Вспомнить, что жизнь все еще принадлежит мне.
– Чего вы боитесь, мой король? – голос его разбивается о тишину и спокойствие спальни. Без тебя здесь однозначно было лучше. Спокойнее и безмятежнее. Все испортил, зараза. Принес с собой пламя и сжигаешь теперь мою прошлую жизнь, которая и так уже почти испепелилась.
Да и откуда в тебе столько насмешливости, когда ты ко мне обращаешься?
– Ты вроде делом был занят. Найди мне одеяние и заткнись.
– Просто это странно. Такого великого человека испугать… Должно быть, там что-то невероятно страшное. Слышал про казнь. Стражники переговаривались.
– Имена их назови, я вздерну следом. Нашли время, чтоб распускать языки, – отвечаю с раздражением. Пальцы трясутся, ладони потеют. Вот что ты мне под кожу лезешь? Что тебе надо, дурной ты человек?
Ривер пожимает плечами. Ковыряется на нижних полках шкафов, присев на корточки, как какой-то разбойник или неотесанный мужик. Совсем без этики.
– Не знаю. Не спрашивал. Этот надо? – вытаскивает сверток черной ткани.
– Да. Этот. Из какой ты деревни вылез, чучело? – не сдерживаюсь в выражениях. Да и с чего бы сдерживаться? Вымотан всем этим дерьмом. Пусть лучше сбежит, как все, я привык уже вино себе таскать самостоятельно или Сигурда заставлять.
– Из Медвежьей деревни, – взгляд его враждебно вспыхивает. Невольно вздрагиваю. Почему он так сильно меня пугает? Почему я просто не могу отдать приказ, чтобы его тоже вздернули? Что мне мешает?
«Убьешь меня – убьешь себя».
Я опускаюсь в кресло, задумчиво рассматривая куски бумаги, что остались от письма Дэви, сложенные на моем столе остолопом-стражником.
– Сделай одолжение – у меня ничего не спрашивай. Я не люблю разговаривать.
«Да я заметил».
Игнорирую.
– Конечно. Если вам так будет лучше. Просто я бы хотел знать, угрожает ли мне опасность. Ну, сами понимаете. Страшно, если вы боитесь.
И глаза его хитро сверкают.
А у меня внутри все разрывает. Почему-то хочется рассказать ему, поделиться страхами, а оттого я злюсь еще сильнее. Ногти чуть ли не грызу. Как бы себя заткнуть и не дать языку развязаться.
«Дай мне знать, с чем предстоит столкнуться. Давай, Элибер, я ничего не понимаю, когда ты боишься – это невыносимо. Ничего не разберешь, кроме горящего мира вокруг и бешеного стука твоего сердца».
Резко вскакиваю на ноги. Затыкаю рот ладонью.
– Убирайся! Оставь меня одного в покоях. Тебя позовут, когда мне будет нужно сопровождение, – бурчу сквозь руку. Трясусь, как осиновый лист. И ничего не могу поделать. Вот сейчас мне тоже – страшно. И я даже не знаю, что страшнее – безумная тварь или мое собственное безумие.
– Слушаюсь, мой король. Вы ведь почти сломались, – он усмехается и поднимается на ноги, нагло швыряя мой плащ на кровать.
И уходит, оставляя меня одного. Наконец-то. Меня – одного. С пустой головой, без этих мерзких золотых нитей.
Ривер
Слов не подобрать, как он меня раздражал. До дрожи в пальцах, кулаки чесались дать ему по лицу и проорать на весь Черный замок, какой он идиот. Как в человеке может умещаться столько глупости? Что это за нежелание брать ответственность за свои собственные чувства?
Неужели распахнуть глаза и увидеть мир именно таким, каким он является, так трудно? Что это за отрицание магической связи такое?
Моя маленькая спальня расположилась в северной башне Эрдали, что звалась в честь основателя Фелабелля – захватчика, кровавого маньяка и выходца из Либертаса. Я шел мимо стражников, различал в предрассветной тьме золотой блеск их доспехов. Взгляд скользил по многочисленным волчьим знаменам, развешанным на каждой стене из черного камня.
Я себя не выносил, честное слово. Успел уже проклясть тридцать раз за вчерашний и сегодняшний день. Я в ловушке, которую расколоть возможно только одним способом. Это ведь совсем просто – перерезать кому-то глотку, отнять жизнь блеском стали. Вот только прибегать к убийству мне совсем не хотелось. Как бы сильно я ни мечтал об отмщении за сестру – рука не поднималась, и все. Только хватаюсь за рукоять Поющей стали, что прячу под подолом смятой рубахи – так она обжигает ладонь драконьим пламенем. Впервые в жизни я не смог убить. А ведь жаль, стольких подвожу. Сколько тысяч людей умрет из-за моей слабости?
А может, в слабости и есть истинная сила, кто знает.
В любом случае, так дальше продолжаться не может. В тот вечер я увидел его яснее, чем вижу себя. Думаю, Элибер тоже увидел меня, пусть и не хотел признаваться. Это же насколько далеко фелабелльский король спрятал свою душу?
Я решил, что вытащу ее. Вцеплюсь когтями, как пустынная птица, вырву из груди и облеку в свет. Он ведь и сам забыл, какая она у него, душа эта, черная. Совсем ребенок, честное слово. Обиженный на весь мир.
Плевать, чем для меня это может обернуться. Пусть убьет меня, замучает, да что хочет сделает. Меня сломать сложнее, чем его. Мои уязвимые места рассыпались в пепел на краю Медвежьего леса, а с ними – любой страх. Все дорогое, что у меня было, исчезло. Больше терять нечего. Так что раз мне предначертано гореть – сгорю во благо.
Она ведь тоже пыталась его пробудить, я чувствовал. Но она – большая эгоистка. Ради себя, а не во имя. Ей дорога своя жизнь, а мне – нет. Значит, все получится.
Вдвоем, может, выйдет быстрее, но ждать мне некогда. Терять время нельзя, пока этот ублюдок не убил еще больше людей, послав на смерть, которой встретит их моя Родина.
По замку эхом разносился шум из тронного зала. Высший слой общества праздновал чужую победу, отмечал трупы, что разлагались у границы Заговоренного леса. Как вообще можно радоваться смерти? Насколько их мозги отличаются от моих? Прогнившие, кровожадные. Сумасшедшие.
В каморке, выделенной мне королем, пахло сажей и дымом. Небольшая койка, пыльный стол, деревянный шкаф. Мое жилище. Возможно, последнее. Вряд ли я выйду из Черного замка и покину Волчьи тропы. Запомню Либертас таким, каким видел его словно тысячу лет назад, свободным, ветренным и красивым. Рыжим-рыжим, как Несса. Теперь-то я точно умру здесь. В Фелабелле.
На деревянной поверхности стола меня поджидает сверток. Без малейшего интереса подхватываю его онемевшими от холода пальцами, валюсь на койку, развязываю черные нитки и с раздражением утыкаюсь в корявые буквы. Пытаюсь прочитать хоть что-то и с накипающей яростью рву бумагу. Охлупень из Совета. Неужели не мог обсудить с заказчиками то, что читать послания я не умею? Что я должен сделать? Письма изменников стражникам нести, прочитать просить? Ну да, пусть убьют меня на месте, и весь мой путь, конечно, окажется бесполезным.
Стыдно и очень злобно.
Плевать мне, захотят что-то передать – пусть лично приходят. Не будет операции. Не будет убийства. Пусть только попробуют. Если он умрет – я тоже сдохну. Уж не знаю как, но если нити порвутся – все мы погибнем. Или случится еще что похуже.
Скука накрывает одеялом. Стоило бы поспать, учитывая последние бессонные ночи, а не получается. Глаза не закрываются. В конце концов, неспокойно внутри из-за Элибера. Нахождение рядом с ним как будто обостряет его ощущения внутри меня. Страх и напряжение из-за утренней казни.
Пытаюсь закопаться в своих воспоминаниях. Выловить хоть что-то о его кошмарах из всего, что видел за последнюю неделю. Всплывают только сиреневые глаза и кровь, застывшая в уголках рта. Разве может маньяк-диктатор бояться обычного человека?
След от маленьких зубов на руке. Вот бы он никогда не исчез, впечатался в кожу навсегда, шрамом напоминал о сестре. Провожу пальцем. Чувствую легкие вмятинки. Почему ты больше никогда меня не укусишь?
Казалось, я видел золотой блеск наяву. В любой момент мог перехватить пальцами шелк нитей, накрутить их на запястья, дернуть к себе. Тонуть в них столько, сколько мне хотелось. И у меня, пожалуй, осталось только такое развлечение. Раз мне непонятно, раз я успокоиться не могу и занять себя мне нечем, что еще делать?
Вытягиваю пальцы в воздух, различая слабое свечение золота. На ощупь они словно легкое прикосновение молнии. Щекочут кожу. Накручиваю нить на палец и слабо улыбаюсь. Еще чуть-чуть – и я увижу то, что видит он. Могу ведь даже смотреть его глазами, кто знает, может вскоре и приказы смогу отдавать его голосом.
«Послушай, ты меня нервируешь», – посылаю слова в его голову. Совсем чуть-чуть прикасаюсь, чтобы не напугать бедного.
«Отвали», – шипит в ответ. Злой какой.
«Я заснуть не могу. Отвлекаешь своим напряжением. Если будешь продолжать – я от тебя никогда не отвалю».
Он бесится. Закипает и, кажется, вот-вот лопнет от раздражения. Пускай, меня будто волнует хорошо ему или плохо. Я ведь и не собирался нежничать, выдергивая из него душу. Не-а.
«Я хочу, чтобы ты исчез».
«Аналогично, не поверишь. Вот только выбора у нас с тобой нет. Расслабься как-нибудь, не знаю. Попробуй подышать и успокоиться. Или делом каким-нибудь займись. Не знаю, нажрись, как скотина».
«Мне нужно быть трезвым».
«Рад, что в твоей голове порой проскальзывают такие мысли. Король-пьяница худшее, что может случиться с этой страной. Кстати, ты ведь пытался меня игнорировать. Почему сейчас отвечаешь?»
Он мешкает. На кончиках пальцев я чувствую поток его мыслей. Тысячи оправданий – и ни одного честного.
«Просто послать тебя хотел», – наконец выдавливает он, и я усмехаюсь.
«Сколько лет ты ни с кем не разговаривал? Просто так, чтобы своими чувствами поделиться?».
«Я для себя лучший собеседник. Может, поэтому и с тобой разговариваю. Ты же не реальный, это просто я разбился на части».
«Может, и так. В таком случае, как тебе твой паж? Думаю, он хороший собеседник. Может, стоит-таки с ним поговорить? Вроде ничего плохого тебе не сделал».
Я хитрю. Уж как-нибудь я найду способ, прорваться к нему сквозь гигантские решетки ледников. Растоплю. У меня ведь похожая история, только в моем случае я много лет отрицал свою часть – отцовскую. Не мог в себе его принять, считал инородным существом, которое прицепилось к спине и на ухо постоянно шипело. Может, теперь настала моя очередь побыть такой липучкой?
«Не сделал. Но я его боюсь. Потому что голос твой принадлежит ему и принадлежал раньше, до его появления. Я, кажется, с ума схожу».
«Может, и так. А может, быть психом – это видеть мир таким, каким он является. Подумай над этим. И успокойся уже наконец».
И отпускаю нити. Вроде, тревога затихает. Оно к лучшему.
Переворачиваюсь на бок, комкаю шерстяной плед и прижимаю к груди. Пытаюсь уловить запах яблок, но у меня не получается. Опускаю веки, представляю рыжую макушку под подбородком и наконец – засыпаю.
…
Я плаваю где-то в другом измерении, вокруг расходятся волны, и солнечный свет блуждает в высокой траве. Раскрываются шляпки одуванчиков, южный ветер раскачивает вереск. Здесь все иначе. Спокойнее, светлее и искреннее. И отсюда меня вырывает скрип распахивающейся двери.
Я подскакиваю на койке и чувствую, как дергается от раздражения глаз. Интересно, когда я наконец отосплюсь после своего путешествия? Когда пробегусь по полю и ухвачу сестру за маленькую ладошку в моей варежке?
В дверном проеме стоит высокий коренастый стражник. Светлые короткие волосы взъерошены, на лице чудаковатое тревожное выражение.
– Король вас зовет. Он собирается на казнь. Надо его сопроводить.
– Король, кажется, безногий, раз дойти до главной площади сам не может, – произношу я, хотя прекрасно понимаю, в отличие от самого Элибера, зачем он меня туда тащит. Ему нужна поддержка, огонек света в темном коридоре страха. Может, он и считает себя сумасшедшим, но все существо его призывает к правильным действиям, пока я нахожусь под боком.
– Вы так про нашего Владыку не говорите… – стражник неловко переступает с ноги на ногу, и я замечаю в его глазах, что и сам он боится.
– Вы тоже что ли пугаетесь? Кого вы там казнить хотите?
Я поднимаюсь с кровати и подхожу к двери. Стражник краснеет.
– Это… Оборотня мы казним. Старика, который младенцем стал. Король это отрицает, но все мы чувствуем, что тварь эта… колдовская. – Слова даются ему тяжело. Естественно, как можно не соглашаться в выражениях со своим повелителем.
– Ясно, – жму плечами и выхожу в коридор. Гвардеец следует за мной, нервно поглаживая рукоять меча дрожащими пальцами. – Давно на короля работаешь?
– Да с отрочества. Вы бы хоть одежку поправили…
– Некогда. Казнь ведь. Как тебя зовут?
– Сигурд.
– Я Ривер, – представляюсь. Пожал бы ему, может, руку, если бы не знал, на кого он работает. С виду мужик как мужик, даже глаза вроде добрые.
Оборотни – это интересно. Видел я одну, в Заговоренном лесу, но та враждебной не казалась.
Остаток пути мы прошли в молчании. Мне не хотелось с ним беседовать, а Сигурду явно не хотелось мне отвечать. Не подходящее время. Мир замер в ожидании чего-то жуткого и переломного.
Элибер ждал у своих покоев в черном плаще, с капюшоном, накинутым на глаза, и раздраженно потирал виски, всем видом показывая, какой он нетерпеливый.
– Наконец-то. Еще медленнее нельзя было? – проворчал он, когда мы замерли рядом. Сигурд разошелся в извинениях, стыдливо склонил голову и чуть на колени не шлепнулся.
Я промолчал. Ощутил искрящий в воздухе страх. Попытался уловить его на лице короля и заметил прозрачную тень в глазах.
«Ари ты тоже боялся, Эличка?»
«Это не Ари».
Он ведет нас по коридору и замирает у стены с гербом Присонов. Белый волк с распахнутой пастью и окровавленными клыками. Страх-то какой.
Король оборачивается и скользит по мне задумчивым взглядом. «Могу ли я тебе доверять?» – читаю в его глазах вопрос. Ощущаю, как уголки губ ползут вверх. Как бы ответить честно?
– Это один из черных ходов. По нему в таком виде тебе будет проще таскать мне вино, чтобы не светить своей неряшливостью перед другими слугами. Впредь, пожалуйста, приводи себя в порядок, – бросает Элибер с видимым отвращением, как будто привел он сюда нас именно для этого. Показать мне, где нужно передвигаться, чтобы доставлять ему пропитание, коль помыться забыл. Не бегать же по дворцу мимо служанок, воняя.
Он отворачивается. Надавливает на выступающий в стене черный булыжник ладонью в бархатной перчатке. Стена подается и с легкостью, подобно шторке, смещается в сторону, открывая перед нами темный проход.
– Ну уж извините. Я первый день в вашем королевском обществе, – чувствую, как по лицу ползет ухмылка.
– А что, раньше тебе замечаний не делали? – он кивает Сигурду, и тот послушно подхватывает факел. Элибер ступает во тьму потайных коридоров и скрывается в узком проеме за стенами.
– Я глуховат на замечания, – следую за ним. Сигурд вскоре догоняет, закрыв за нами проем.
«А я-то думал, чего ты такой непослушный», – бурчит голос волчонка в голове.
«По-моему, мы сошлись на том, что я ваша отколотая часть. Хотите что-то сказать вашему пажу, говорите вслух», – все это забавляет. Щеки Элибера вспыхивают, и я это чувствую своей кожей.
Но он молчит. Ведет нас сквозь тьму выученной тропой. Запах сырости и паутины забивается в нос. По привычке считаю шаги. Раз. Два. Три. Раз. Два. Три. Помню, как учился танцевать вместе с Нессой в «Долине Прибытия» незадолго до получения последнего задания. Еще до прихода мужчины из Совета, прямо перед концертом в память Элизиума, под песни на кифаре. Мы тогда тоже считали. Раз-два-три. Без счета танцевать не получалось.
Сигурд еле протискивается в узком коридоре, а владыке Фелабелля приходится склонять голову. Один я чувствую себя прекрасно. Потайные ходы, казалось, сделаны именно под мои параметры.
– На кого ты работал раньше? – спрашивает Элибер. По рукам бегут мурашки. Ну а чего я хотел? По идее, до этого вопроса дойти я не собирался. Я должен был перерезать ему горло прошлым вечером, чтобы ни одно слово короля не завело меня в тупик. Сам виноват. Видимо, и умру я в этих стенах.
Но внезапно меня спасает стражник Сигурд.
– Старуха Регана говорила, что работал он у лорда Мыса Вереска.
Элибер хмыкает. Что ж, возможно, его вранье самому себе пока спасает мою жизнь. Наверняка, внутри он понимает, кто я и зачем пришел. Чувствует золотыми нитями. От них-то ничего не скроешь.
– Ясно. И как там?
– Неспокойно в последнее время, – отвечаю, вспоминая город в подножьях Воющего водопада. – Восстания после вербовки. Не хотят люди воевать, мой король.
– Захотят, значит, – Элибер с пренебрежением отмахивается. Ну да, конечно, не тебя ведь запихивают на чужую территорию с мечом в руке.
– Мой король, пользуясь моментом, скажу, что мы собрали информацию по тем местам, о которых вы просили, – вставляет слово Сигурд. Я с интересом вслушиваюсь. – Вы, помнится, про Воющий водопад спрашивали. И про Медвежью деревню с Темным краем. Сообщают, что во всех населенных пунктах происходили какие-то странности. На повозку с военным отрядом напал дракон, завербованные разбежались кто куда. В Темном крае таверна «Прощенный» горела. А в Медвежьей деревне нашли труп нашего наемника. Рейна, кажется.
Элибер хмурится. Чувствовал, значит меня. Ощущал мой маршрут, зараза такая, и все равно отрицает мою истинную суть. Какой же противный все-таки человек. Лживый и ложью своей запятнанный.
– Благодарю, Сигурд. Есть что-то еще? Причина какая-то?
– В Медвежьей деревне хрен что узнаешь. Там тавернщик полоумный, как после проклятья чародейского. А вот в «Прощенном» на месте пожара нашли недотлевшие кости. Поговаривают, что комнату ту снимал какой-то полоумный мальчишка с маленькой рыжей девочкой. Девчонку не нашли. Мы еще проводим кое-какие допросы. Может, что-нибудь еще всплывет, так мы сразу вас оповестим.
«Хрен вы ее найдете, ублюдки», – думаю я и сохраняю спокойствие в лице. Элибер слегка оглядывается, и в глазах его вспыхивает уже привычное раздражение.
Мы спускаемся по узким лестницам, кажется, целую бесконечность. А потом наконец выходим из темных потайных коридоров прямо из надзорной стены замка в укромном уголке, спрятанном в переулках города, напротив величественного храма Триедины. Сигурд, спеша, закрывает проход, а Элибер быстрым шагом уходит по мостовой.
– Вы всегда так? Зачем парадный вход, если вы им не пользуетесь? – спрашиваю, ускоряя шаг, чтобы побыстрее его догнать.
– Затем, что на парадный вход всегда нацелен взгляд Фелабелля. Не о каждом выходе короля должна знать челядь.
Он не хотел, чтобы кто-то видел, как Великий Владыка опасается конкретного узника, раз является к нему на казнь. Это понятно, да и по его роже перепуганной видно.
– Он назвал себя Богом, – невзначай бросает король. – Значит, сегодня Бог сдохнет.
Как же глупо это звучит. Силюсь удержать смешок и следую рядом с ним, давясь подступающим хохотом. Благо, Эличка не замечает. Это он говорит, что сходит с ума, а по ощущениям – я утопаю в безумии, что творится вокруг, и стараюсь сам не потерять рассудок.
Вот каков он, Эличка. Богов убивает, войны выигрывает, восстания подавляет. Велик король, что скажешь.
Мы останавливаемся в собирающейся толпе на главной площади. Сигурд замирает рядом, удерживая рукоять меча, чтобы, если что, защитить короля.
Все мое внимание уходит на лица людей, что пришли поглазеть на чужую смерть. Ну и рожи у этого народа. У каждого в глазах жажда крови. Смысл был убивать Элибера? Что это вообще изменит, если на Волчьих тропах такие люди живут? Им бы хлеба да на свернутые шеи и чужие слезы попялиться. В каждом из них есть мерзость, а этот недонаместник-недовладыка всего лишь повод дает ее проявить. Дело ведь совсем не в Эличке, получается. Он лишь трудится соответствовать.
«Но есть и другие. Вспомни восстание у Воющего водопада. Вспомни мужчин в повозке. Они ведь – совсем не такие», – расстроенный моими мыслями просыпается внутренний отец.
«Но вот этих – большинство. Иначе бы давно режим фелабелльский пал».
Косым взглядом замечаю серебряные глаза Элибера. Он стоит по правую руку, и на лице его скользит тревожное ожидание. На удивление нет в нем кровожадности, хотя смерти названному Богу он желает больше, чем эти люди, и я верю, что у него на это есть основания. Он напуган. По-настоящему.
Не знаю, почему, но чувствую, что страх его кроется где-то в глубине. Что-то не так с этим оборотнем. И он самый настоящий враг. Возможно, наш общий.
Толпа вспыхивает оглушительным криком. Все это похоже на театр бродячих артистов, обычное выступление, только играют они с чужой жизнью. На эшафот, так напоминающий сцену, выходит палач, а следом несколько десяток стражников втаскивают смеющегося подростка. Мальчишку лет пятнадцати. Элибер зажимает рот ладонью, пораженный, перепуганный и одураченный, и мне внезапно становится невыносимо его жаль. Сигурд, кажется, тоже в ужасе.
Я рассматриваю юношу. Темные волосы, сиреневые, горящие жутким светом глаза. Острая, безумная улыбка, что тянется почти до ушей. Кажется, у него отсутствуют кости, ноги, как желе, волочатся за телом. Это определенно не человек.
И меня пропитывает страхом Элибера. Трясет, как осиновый лист. Его тело дрожит, а мое подхватывает. Мир плывет, теряет краски, пульсирует кроваво-красным. Да что же ты так сильно паникуешь? Ничего же не разглядеть сквозь эту пелену ужаса!
Бешусь. Натягиваю нити на запястья и хорошенько встряхиваю его.
«Успокойся, я хочу понять, что происходит», – голос мой ровный. Приходится прикладывать огромные усилия, чтобы не слиться сейчас в одно целое и не затеряться во вспышках его эмоций.
«Оно же убьет меня, я же умру, ты разве не видишь?!» – он вопит внутри. А сам стоит, трясется и пальцы кусает. Бестолочь.
Костяшки пальцев белеют, сжимаясь в кулаки. Кажется, я уже говорил, что он, как ребенок? Привык, что бояться нечего, что страха не существует, а смех жуткого существа таки выбивает его из колеи, как будто из-под кровати скрип доносится. Сразу и монстры существуют, и волки за бока кусают, если ляжешь спать неправильно.
И я опускаю руку ему на плечо и крепко сжимаю до хруста в ключице. Элибер резко отводит глаза от эшафота и упирается взглядом в мои побелевшие пальцы. В глазах – беспомощность и потерянность.
«Я здесь. Никто тебя не убьет», – передаю ему свою уверенность и с прикосновением это получается гораздо легче и не так болезненно. Мир, понемногу возвращается на место. Теперь-то я могу осознанно посмотреть на тварь, которую уже подвели к веревке и столбу.
– Вот же зараза ты! Вот ты сукин сын! От тебя ведь многого не требовалось, – я смотрю на существо, чье человеческое лицо искаженно безумием. В глазах всепоглощающая, алая ненависть. Да он бы с радостью пустил мне кровь. Существо смотрит на меня. И, кажется, обращается только ко мне. – Взять да порезать! Отомстить и выдохнуть! Ты пожалеешь, малыш, ты пожалеешь! – верещит юноша, откинув голову к солнцу. Шея неестественно хрустит, а голова, башка-то его затылком припадает к самой спине.
Толпа заметно затихла. Не это они хотели увидеть на главной площади солнечным утром.
– Сдохни, Элибер! Сдохни, волчонок, я обещаю тебе, ты сдохнешь! – он верещит, захлебываясь в собственном яду.
Элибер задрожал. Я почувствовал, как подгибаются его колени. Еще секунду – и он грохнется на землю, убитый страхом.
– Не слушай его, – шепчу Элиберу, а в ушах бьется бешеный стук его сердца.
– Кали умрет. Сейчас умрет, и это закончится, – еле слышно произносит он, обнадеживая себя. И я понимаю, чего он так боялся. Теперь до меня доходит.
Элибер пристально наблюдает за тем, как гвардейцы накидывают на изгибающуюся шею веревку. А Кали все извивается, как змея, и захлебывается в диком хохоте. Брызжет слюной во все стороны, переходит от смеха к визгу.
Еще секунда, хруст, тихий шепот в толпе, и он раскачивается на виселице, вывалив язык.
Король выдыхает с облегчением. «Зря», – думаю я, потому что вижу, как поднимается его грудь. Тварь дышит. Тварь притворяется.
– Нет, ну какой ты внимательный, – Кали хватается пальцами за веревку, сдавившую шею, и пялится на меня покрасневшими глазами. – Что, обрадовался уже, Элибер? Не в силах ты убить Бога, как ни старайся.
Хохот. В ушах дикий хохот.
И меня снова захлестывает волной ужаса.
Я резко поворачиваю Элибера к себе, заглядываю в глаза и бью наотмашь по щеке, приводя в себя. Ладонь горит пламенем, пальцы сводит, а на лице у короля проступает отпечаток моей руки. Моя щека, кстати, тоже вспыхивает болью, только пятно красное не проявляется, как у него. Что ж, получается, вот оно как. Нельзя мне его убивать.
На секунду, всего на секунду, взгляд его наполняется яростью, а затем вновь теряется в панике.
– Послушай, Элибер, прикажи Сигурду, чтобы он вместе со стражниками заковал это существо в кандалы и отвел обратно в темницу, слышишь?! – пытаюсь докричаться до него сквозь бесконечный хохот и гомон толпы. Он совсем потерянный, беспомощный и глупый.
– Триедина, за что же… за что меня так…
– Ты слышишь, придурок?! – я хватаюсь за нить и отдаю ему свою решимость. Чувствую, как к нам тянется Она и помогаю ей присоединиться. Она отдает свою злость, багровую, как кровь. Злость и ненависть.
Глаза Элибера проясняются. Толпа ревет в ужасе, разбегается и пихается локтями. Еще пару минут – и здесь будет давка. Кого-нибудь точно в панике затопчут. Элибер оглядывается на перепуганного Сигурда и, потирая щеку, произносит дрожащим голосом:
– Ты все слышал?
– Да… В темницу, – бурчит он. Взгляд прикован к извивающемуся существу, что болтается на веревках и ржет во всю грудь. Сигурд трясет головой, приходя в себя, и бросается к стражникам.
Я хватаю Элибера за запястье, а тот, сволочь такая, выдергивает руку.
– Не трогай меня, челядь, – с отвращением бормочет он больше по привычке, сам еще не понимая, что происходит.
– Я тебя отведу в замок, полоумный. Нас сейчас задавят.
И я снова хватаюсь за его запястье. Элибер больше не вырывается, но взгляд его вновь замирает на раскачивающемся на веревке, как на качелях, Кали. Я тяну волчонка за собой, тяну всем существом, всем золотом нитей, выныриваю из толпы и бегу туда, откуда мы пришли. Люди вокруг падают, наталкиваясь друг на друга. До моих ушей доносится хруст сломанных костей. Замечаю труп девчонки, с вытекающей из головы желтой субстанцией. Всего секунду назад она упала на землю, а теперь по ней топчутся, как по проложенной тропинке.
Я раскаляю свое восприятие до алых углей, не позволяю страху заполнить сознание. Не подпускаю к себе ни на шаг. Хватит нам одного труса. Если сейчас запаникую я – все пропало.
– Что теперь будет? – шепчет Элибер одними губами.
– Не знаю. Это ты мне ответь. Как это у тебя получилось, натравить на себя Бога?! – возмущаюсь в бешенстве. Лицо мое горит огнем. Краснею от раздражения. Нашел время, зараза, в замок прийти.
Мы сворачиваем в переулок, исчезая из общего безумия. По памяти нахожу вход в потайной коридор и, открывая, зашвыриваю туда чуть ли не пинком перепуганного Владыку. Ну и ребенок трусливый, честное слово. Еще королем себя называет, а дорос только до того, чтобы людей на смерть швырять.
Задвигаю стену и наконец выдыхаю. Мы стоим в полной тьме. Факел утащил с собой тупоголовый Сигурд. Повезло.
– Все. Конец. Нам отсюда не выйти. Во тьме заблудимся, – доносится до меня его дрожащий голос. Элибер еле дышит, но понемногу приходит в себя, и это радует.
– Можем постоять и дождаться, когда на улице все стихнет, – предлагаю. Самое страшное закончилось. По крайней мере нас не затоптали.
«Может, я просто упаду и сдохну здесь?» – слышу его мысли золотыми нитями. Совсем того, король этот. Подумаешь, тварь какую-то бессмертную повесить не удалось, а он все, готов стать кормом для крыс.
– Ага. Тогда меня в городе увидят. И стражники в том числе. К тому же я без защиты. Убьют еще наемники Братства. Кто знает, может они уже здесь скрываются.
«Ага, прямо под твоим носом», – думаю и усмехаюсь.
– Значит, выбора нет. Пойдем в темноте.
– Я дорогу помню по опознавательным признакам. Где-то стена в трещинах, где-то в дырках. Я нас не выведу. – И сколько в его голосе отчаяния! Почему эта чокнутая судьба решила связать меня с ребенком, который боится всего на свете, даже темноты? Несправедливо. И вот это чучело еще приказы убивать отдает. Из-за вот этого чучела Несса погибла. Из-за войны его ничтожной.
– Я ногами запоминал. Пошли, – хватаю Элибера за шиворот плаща, и он возмущенно вскрикивает.
– Заканчивай меня, мать твою, трогать!
Ну что за цирк, честное слово? Вот ты полный идиот или притворяешься? Разжимаю пальцы и отпускаю ткань черного плаща, пожимаю плечами и отхожу от него во тьму всего на несколько шагов. Считаю. Раз. Два. Три.
– Ривер, ты где? – доносится слабый всхлип. Вот только не заплачь, истеричка.
– Ты же приказал не трогать тебя, – спокойно произношу в ответ.
– Во-первых, я твой король. Мы на ты не переходили, – шипит Элибер с явным раздражением. Я сдерживаю хохот и отступаю еще на несколько шагов. Считаю. Раз. Два. Три.
– Ривер? Ты меня бросишь что ли?
Ох, с огромным желанием именно это бы и сделал.
– Ты всегда можешь выйти из стены и пройти через город.
– Ты же понимаешь, что если я так сделаю, то казню тебя сразу же, как вернусь в Черный замок?
– Вот только ты так не сделаешь.
Еще пару шагов. Раз. Два. И вновь его голос разрывает тишину.
– Ладно! Ладно! Делай что хочешь, только верни меня обратно! Достал, мать твою!
Усмехаюсь. Издеваться над Эличкой дальше было бы уже перебором. Возвращаюсь к нему, хватаю за запястье и тащу за собой, считая шаги.
Дэви
Их голоса тянулись ко мне со звезд ночного небосвода, что куполом повис над весенним Лесом. Пряный запах жимолости кружил голову. Я уже и забыла, что нам надо куда-то идти, мы с Фаррисом совсем не торопились, спали на рассвете в высокой влажной траве, вдыхали аромат мха и купались в волшебных озерах, временами наблюдая за кострами чащобников. Я знала, что времени у нас теперь много, и пока линии на ладони не тянут покинуть лес, пока блеск золота не ослепляет глаза – можно не торопиться. Мы все успеем, и сил набраться – тоже.
И все равно, я всем своим существом ощущала небезопасность. Вспоминала слова Ари о Фаррисе и, несмотря на то что колдун-медведь уже выстелил свой путь по правую руку от меня, тревожилась. Боялась за него и его жизнь. Боялась однажды увидеть его кровь на своих руках.
Фарриса это совсем не тревожило. За эти длинные дни чародей открывался мне подобно цветку, что распускается на рассвете. Вкладывал свою душу в мои ладони. Делился пусть и совсем незначительными событиями своего детства, рассказывал, как однажды мечтал увидеть драконов и море, поведал, что будучи совсем мальчишкой, видел сны о том, как покоряет небо на спине золотистого волшебного создания. Как явственно он ощущал бархатную чешую под пальцами. Мы болтали о наших семьях, о матерях и отцах. Мы болтали обо всем на свете и старались сохранить хрупкий покой, повисший в воздухе. И мы понимали, что это ненадолго. Скоро судьба обрушится на нас, и путь продолжится.
Я поняла, что все, что лежит за пределами Заговоренного леса, ненастоящее, а потому и пропитано злом и ненавистью. Люди не заглядывали в истинную суть вещей, в логичный их порядок, а оттого рождались непонимание и страх.
А из страха – ненависть. Это ясно всем.
В один из наших вечеров, проведенный у Озера Слез, Фаррис спросил:
– Ты же понимаешь, что отрицать реальность долго не получится?
Мы сидели на берегу в кустах рогоза. В траве пели сверчки, звездная пыль путалась в лунном мареве и чем-то напоминала светлячков. Сегодня лес даже пах особенно – хвоей, севером и рябиной. Мне хотелось зажать ему рот ладонью, попросить замолчать, не разбивать безмятежность, которой нам так давно не хватало. Ведь если Фаррис спрашивает – значит, хрупкое стекло спокойствия вот-вот разобьется о рок богов.
Но я не зажала. Опустила голову на его крепкое плечо, вдохнула запах леса, чтобы навсегда запомнить его именно таким, и слабо улыбнулась. Разве хоть раз спокойствие задерживалось в моей жизни?
– Понимаю, – отвечаю, и слышу детский смех, ползущий из леса со всех сторон. Опять смеется этот проклятый ребенок, опять манит вернуться на Волчьи тропы, опять просит взять ответственность за его судьбу. – Но мне бы так хотелось, чтобы реальность больше никогда меня не коснулась.
Прикосновение Фарриса – теплое и нежное. Пальцы его перебирают мокрые пряди волос, аккуратно заправляют за ухо и гладят по макушке. Успокаивают.
– Не нужно бороться с тем, что тебе предначертано. К тому же у тебя столько планов! Кто будет менять мир, если не ты?
– Думаю, они справятся без меня, – вру нещадно, пытаюсь в который раз обмануть себя и улыбаюсь. Конечно, нет. Скорее глотки друг другу перегрызут. Без меня они как огонь и лед – нещадно калечатся и убиваются. Им не хватает моего равновесия и осознанности.
– Тогда давай останемся здесь навсегда. Вот только ты сама понимаешь, что это невозможно. Твое колесо вращается с бешеной скоростью и катится не по тропам Заговоренного леса, а по Волчьим. И это также неизбежно, как моя судьба – сопровождать тебя. Понимаешь?
– Так ты мой проводник, получается? – мой звонкий смех разносится в чаще и затихает в густом кустарнике. Пусть голоса их тянут, зовут, помощи просят – я ведь всегда помогаю. Включаюсь, как бы мне ни хотелось. Фаррис прав – дела нужно довести до конца, а уж потом, если выпадет шанс и боги решат вознаградить за мой труд – покинуть Фелабелль и уйти на границу.
– Может, и так, хотя лично для меня – ты моя проводница. В жизнь, какой я никогда ее не видел, – колдун поднимается на ноги и протягивает открытую, большую ладонь. Я хватаюсь за нее и встаю следом. С плаща капает вода, соленая, как море, а может, в тысячу раз соленей самого Великого океана.
– Ты уверен, что время пришло?
– Веди. Я буду рядом.
Киваю. И пусть мне того не хочется, опускаю взгляд на руку. Прикладываю к сердцу, и, честное слово, линии вспыхивают золотом.
– Тогда отправляемся.
Я сжимаю его ладонь и тяну за собой, уже знакомыми, родными тропами.
Они звали. С каждым шагом, с каждым пересеченным кустом и перелеском я чувствовала себя ближе, ярче, целостнее. Почти собранной. Сотни битых фрагментов витражей собирались в один и блестели в звездном свете.
Имболк приближался. Лес пел об уходящей зиме и февральском ветре. Я чувствовала весеннее тепло в запахе, в прикосновениях к земле и во вкусе ягод дикого крыжовника. Так ведь и до лета не далеко, верно?
Фаррис стал трепетней относиться к нечисти. Зачарованно глядел на утопленников и чащобников, протягивал ладони к анчуткам и нежно усаживал на макушку.
Чем дальше в чащи мы заходили – тем меньше я узнавала Лес. Там, куда вели линии на ладони, я никогда не была. Кажется, мы уже перешагнули привычную реальность и путешествовали по ее невидимой изнаночной стороне, и воздух там был соткан то ли из капелек тумана, то ли из самого волшебства.
В одну из лунных ночей Фаррис рассказал про волшебные деревья, что высятся в Фаирусе. Поговаривали, что раньше чародеи использовали их как способ перехода из одного места в другое. Они прикладывали ладони к нагретой солнцем коре и словно растворялись в ней, в мгновение ока оказываясь совсем в другом месте. То была забытая драконья магия, и память о ней хранилась лишь в сказках да древних свитках, хранящихся на дне магических сундуков, под ворохом цветастых юбок, шелковых лент и полынных скруток.
Лес был таким местом. Это я понимала. И фаирусовские деревья наверняка связаны с Лесом. А Лес – с самим миром. Возможно, здесь крылась его душа.
Под полной луной мы остановились посреди чащи, пораженные тем, что разглядели наши глаза в ночной тьме.
– Это что, мост? – спросил зачарованный колдун-медведь охрипшим голосом.
Над призрачной гладью тихой лесной реки, что простиралась где-то далеко внизу, действительно раскачивался на ветру подвесной мост.
– Главное, чтоб не Деарила.
– Нет. Если бы по такому бежал Иеримот – давно бы с него улетел. Хотя мы запросто можем оказаться на другой стороне, если будем аккуратны.
Я с интересом прикоснулась к натянутым перилам и тут же отдернула руку. Мост пел. Мост был живым.
– Фаррис, мне кажется, или это корни? Сам мост – из корней. И он растет. – Я оглянулась на колдуна и заметила легкую улыбку, застывшую на его губах. На плечо его слетелись анчутки и устроили целое представление, толкая друг друга огненными лапками и отстаивая место на Фаррисовском плаще. Свет, что исходил от них, мягко окаймлял щеки колдуна, подсвечивал взгляд ореховых глаз и сочился теплом. Картина умилительная.
– Кажется, что тебе не кажется. С каждым шагом все больше чудес, верно? Идем. В лесу мы точно не умрем.
– Мы никогда не умрем, – в словах моих прозвучала уверенность. Истинность. И правда, разве мы можем погибнуть, когда мир стягивают волшебные нити, а сам он искрится светом? Как смерть может существовать рядом со всем этим, сказочным и невероятным? Честное слово, все, что было здесь, никак с ней не сочеталось.
Я подхватила его руку. Привычно. Мы только и делали, что держались за руки, и теперь ладонь колдуна казалась продолжением моей собственной. Ступила на мост босыми ногами и почувствовала, как он дышит. Как ему нравятся чужие прикосновения, как нежно поглаживает его северный ветер, как любит он речные воды, как тянется к ним всем своим существом, как мечтает поцеловать темную гладь и подставить пальцы-корни под плавное течение.
– Этот мост влюблен в свою реку. Чувствуешь?
– Да. Влюблен и оттого страдает. Они слишком далеки друг от друга.
– Мне кажется, в его чувствах нет страданий. Он уважает реку. Любит ее неспешное течение, а оттого не хочет становиться плотиной. Может, мы понимаем любовь по-своему. По-человечески. А на самом деле, любовь – это смотреть, стремиться, но быть на расстоянии. Чтобы никому не сделать больно.
Фаррис с сомнением хмурится. Анчутки радостно спрыгивают с его плеча и бегут по лианам, что стягивают перила моста. Подсвечивают нам путь, и я с интересом разглядываю корни, причудливыми узорами сплетающиеся под ногами. Подобно зеленым лозам, тянутся они друг к другу и сплетаются меж собой в запутанный клубок нитей. Уж не знаю, как дела у тех двоих, связанных со мной, но мне-то хорошо. Я ощущаю этот мир так чутко, как никогда не ощущала.
– Я не знаю, как пережить реальность. То, что происходит за границами Леса, – шепчет колдун-медведь и аккуратно обходит меня, возникает перед глазами, и я замечаю морщинку на его крепком лбу.
Заглядываю в его серьезные глаза и внезапно смеюсь.
– Фаррис, истинная реальность здесь. А там – границы перед Лесом. Понимаешь? Вот где честность. Вот где мир тебя по-настоящему слышит и говорит с тобой. Здесь, а не там.
Фаррис слабо кивает. Прикрывает веки, и по его лицу я вижу, как вслушивается он в музыку Леса, моста и реки.
– Я хочу вернуться сюда, когда все закончится. Я хочу быть здесь.
– Мы всегда здесь будем. Никогда отсюда не уйдем. Он запомнил нас и обязательно будет ждать. Как только ступишь в чащу – поймешь, что дома. И пока тебя не было, даже очаг остыть не успел.
Мы идем дальше. Мост медленно раскачивается в такт нашим шагам. А я все думаю, из чего состоит наш мир. Что кроется под травой от чужих глаз, что прячется под нашими ногами глубоко в почве? И почему чародеи жертвуют свою кровь земле?
Ответа на эти вопросы мне не досталось. Никому из нынешнего поколения. Чему учили драконы первых чародеев? Почему подарили свое знание и зачем?
Хотела бы я спросить у Фарриса, вдруг и эту тайну он мог мне открыть, но колдун-медведь был так сильно увлечен волшебством Леса, что отвлекать его было бы несправедливо. Нечестно.
«А ты как думаешь?» – задаю вопрос Луне, замечая запах золотой пыли, мелиссы и мха.
«Может, раньше мы были хорошими», – отвечает Он слишком тихо. Далеко.
«Мы и сейчас хорошие. Просто ты этого признать не хочешь. Все делали ошибки. Никогда не поверю, что первые люди совершали их меньше. В конце концов, на то они и первые».
«Первые – значит, не тронутые тем, из чего сейчас состоим мы».
«А из чего мы состоим, если не из любви?» – спрашиваю я, а Он замолкает. Прячется от меня за каменными стенами и словно обрезает нити. Я почти не чувствую Его присутствия и сержусь. Наверняка Он хотел поведать мне о гадостях человеческого бытия, о ненависти, что пожирает Его драконьим пламенем, о злости и зависти, но не стал. Потому что в любом случае я была бы права, а свою неправоту признавать ему пока что тяжеловато. А может, больно и сравнимо с предательством.
Мы с Фаррисом замираем на другой стороне моста. Спрыгиваем с корней на землю и еще чуть-чуть слушаем пение. Анчутки пляшут на лиановых перилах, вскинув лапки к небу, а затем возвращаются к Фаррису на плечи.
– Любят они тебя очень. Ты для них магнит. Интересно, почему?
– Может, потому что я большой и надо мной смеются драконы.
– Или ты на самом деле гораздо более могучий, чем я, хотя сам этого не понимаешь. И магии в тебе больше. Отец анчуток.
Фаррис глухо смеется, сжимает мою ладонь и без страха ступает в сумрак чащи.