Элибер
С таким позором я еще не сталкивался. Никто никогда так меня не унижал.
Я не мог бросить его в темницу или пыточную – удерживало то, что и там он мог открыть свой поганый рот и растрепать, как я умолял его не оставлять меня в темноте. Как я чуть не усцался от страха.
И чего я так о своей репутацией переживаю? Уж не боюсь ли я очередного восстания?
Мы побеждали, захватывали территории, а внутри страна медленно разрушалась. Я ожидал встречи с Циммерманом, чтобы выслушать информацию, которую мне подготовил лорд Белой Бухты. Между тем Имболк наступал на пятки, а Ривер бродил по правую руку, усмехался по-лисьи, взъерошивал непослушные черные волосы, всем своим видом показывал, что помнит темные потайные ходы за стенами замка, но притворяется, что этого не было. Вот только при любом моем срыве – обнажит острые белые зубы и вгрызется в шею. Уж не знаю, что это за тварь такая, раз рядом с ним я испытываю полнейшую беспомощность. А он мне и вино подливает, подмигивая, и тихо посмеивается за спиной, когда я провожу слушания.
Сигурд запер Кали, и названный «божок-оборотень» не оказал никакого сопротивления. Не понимал я, что за игру ведет он, да и вообще ничего я больше не понимал. Мир решил за меня. Судьба вила нити, а я оставался в стороне.
Ни одно мое решение больше не приносило плодов.
Я пялился в тактическую карту битый час. В кабинете пахло воском и уходящей зимой. Шахматные фигурки больше не расставлялись на выгодные позиции от одного моего взгляда. Я упускал власть везде. Во всем проклятом мире. Война с землями Вольного Бога теряла смысл на глазах, и, если честно, порядком начала мне надоедать, несмотря на победы, что мы одерживали на территориях врага. Я иду по лезвию ножа и вот-вот оступлюсь, свалюсь и разобьюсь о камни.
Уязвимо, вот как я себя чувствовал.
К такому отец меня не готовил. Вообще никто не готовил.
Мне нужна была почва под ногами. И почему я такой слабый? Почему мне нужно, чтобы меня схватили за руку и поддержали?
Впервые за все это время, я наконец признал, что без Дэви я не могу. Не выдерживаю. Она-то была важна. Без нее я теряюсь, путаюсь в своих мыслях и позволяю над собой измываться.
Злость и горе сжимают горло и глаза мои краснеют от слез. А я ведь клялся себе, что в жизни больше не захнычу.
Фигурка коня медленно перекатывается по карте. Замахиваюсь и сбиваю все шахматы со стола. Они со стуком разлетаются по комнате, ударяются в каменные стены и валятся на пол. Это несправедливо, что столько проблем выпало именно на мое правление. Почему отец с этим не сталкивался? Почему у предков все было спокойно, а у меня дикие Боги, проклятые драконы и предательства?
Луплю кулаками по карте. Хоть куда бы выместить злость. Хоть как-нибудь перестать бояться.
Дверь распахивается без стука. На пороге – мерзкий пажик с деревянным подносом, на котором графин рябинового вина.
– По вашему мнению, если дубасить кулаками изображение Либертаса, так он раньше падет? – спрашивает с насмешкой, и меня срывает. Я хватаю со стола все, что попадается под руку, и швыряю в него.
– А не пойти бы тебе куда подальше, кучерявый баран?! – истошно ору, срывая голос.
Ривер торопливо закрывает дверь за своей спиной, параллельно уворачиваясь от чернильниц, свитков с посланиями, свечей и подсвечников и умудряется даже не опрокинуть поганый графин. А жаль. От вина этого меня тошнит. В жизни больше в рот не возьму.
– Я просто уточнил, Светлейший! Что вы в меня свои принадлежности кабинетные бросаете? – в голосе его скользит заметная насмешка. Сколько можешь ты надо мной смеяться?! Что ты за животное?
– Исчезни! Умри! Не знаю, вон пшел! Честное слово, ты у меня следующую ночь в пыточной под замком проведешь, уродец проклятый!
Он непонимающе хлопает глазами и ловко перехватывает летящую в него кружку свободной рукой. Не моргая.
Хватит мне божественных тварей, честное слово. Сил нет.
Замечаю, что под рукой моей закончились все предметы.
А Ривер без зазрения совести проходит к столу и опускается на стул напротив меня. Вальяжно закидывает ногу на ногу и смотрит ну очень уж серьезно своими большими голубыми глазами.
– За что вы так со мной? – задает вопрос спокойным тоном. Голос его не дрожит, в отличие от моего, и я громко фыркаю. Сердце рвется на куски от злости. – Вы же тут карту били и без моего вмешательства. Не я вас, получается, довел до белого каленья. Либертас наступает?
Внезапно злость затихает. Сжимает сердце в своих обжигающих лапках и останавливается.
– Не в Либертасе дело. Ты видел то же, что и я. На Главной площади. Тварь, что не сдохла.
– Ты его боишься до дрожи в коленях. Можешь не спорить, это видно. Главная сила – признать свой страх, – серьезно парирует Ривер, и я, наверное, впервые вижу, что он не издевается. Не шутит, не пытается выставить меня дурачком. В голосе его – сочувствие и понимание.
– Да. Боюсь. И что мне делать? Я боюсь эту тварь. Я не понимаю, чего он хочет.
Признание дается слишком просто. Злость разжимает сердце, выпускает его из своей крепкой хватки и исчезает. Впервые за сегодняшний день я чувствую облегчение.
– Ты спрашиваешь у какого-то жалкого пажа, что делать великому Владыке? Элибер, ты удивительный человек. Ледяной и жестокий король, правишь северной страной, но как только тебя хватают за шкирку, как щенка, ты послушно открываешь пузико.
«Ты говоришь, как Она», – думаю я.
Он слышит и тут же отвечает:
«Знаю. Мы все скоро заговорим одним голосом. Ты тоже, как только перестанешь сопротивляться».
Вздрагиваю. Поднимаю глаза. Он ловит мой взгляд своим. В нем морская соль взбивается белой пеной. Смотрит бесстрашно, спокойно и серьезно.
Наверное, я и правда щенок. Самый настоящий.
– Да, – признаюсь, опуская руки, – спрашиваю у жалкого пажа. Больше мне спросить не у кого. Не знаю только, почему мне хочется задавать вопросы именно тебе.
– Это золотая пыль ко мне располагает. Послушай, Эличка, ты умеешь разговаривать?
Я хмурюсь. Ну вот зачем ты продолжаешь меня унижать, когда я наконец говорю с тобой откровенно?
– Не называй меня так.
– Ты на вопрос не ответил, Эличка.
– Умею я разговаривать. Ты снова меня злишь, и я опять хочу тебя прогнать.
Ривер пожимает плечами. И все же я не замечаю издевки в его лице.
– Ты никогда не пытался просто поговорить с этим Кали? Спросить, что ему нужно? Боги, в которых ты веришь, одарили тебя языком. Это же прекрасно. Твое лучшее оружие, которым ты не умеешь пользоваться или никогда не пытался, что на самом деле удивительно, учитывая, что ты правитель огромной страны.
– Наверное, я теряюсь и боюсь его настолько, что не могу задавать здравые вопросы.
– Ну да. Я заметил. Хочешь, можем поговорить вместе?
Слабо киваю. Стыдно, наверное. Буду проявлять эмоции – опять начну сходить с ума. Нужно быть аккуратнее с этим, потому что кажется, будто Ривер именно этого и добивается.
– Вот и славно. Это из-за Бога пострадала бедная карта и шахматные фигурки, которые мне теперь поднимать придется?
– Не только. Столько всего происходит, что я теряю свою власть. Моя чародейка не вернулась. Предала меня, кажется, и сбежала в Либертас. Против меня затеяли заговор. Все желают моей смерти, и я не понимаю, с какой стороны мне ждать ножа в глотку.
Глаза у Ривера сверкнули сапфировыми глубинами Великого океана. Он улыбнулся, и веснушки на его смуглых щеках сложились в россыпь созвездий.
– Не думал, что королевские чародейки существуют.
– Все равно живым из Черного замка после моих откровений тебе уже не выйти. Так что какая теперь разница? Служить будешь мне до смерти. Моей или твоей.
– Я и не собираюсь уходить. Побег утратил для меня смысл. Кажется, мое место сейчас здесь, – Ривер вытягивает ноги и отвечает, не переставая улыбаться. Почему-то после этого мне становится совсем уж спокойно.
Пусть мне и не понятна скрытый смысл, заложенный в его словах, и, должно быть, пойму его я не скоро.
– А насчет заговора, – паж наливает рябинового вина в мою кружку, которую всего минут десять назад перехватил у своего лица. Целюсь-то я хорошо, Сигурд подтвердит. Отец учил меня держать лук в руках и стрелять метко в шесть лет, так что, если бы не Риверовская ловкость, валялся бы сейчас с рассеченным лбом на пороге. Поехавший паж осматривает алую жидкость, что стекает по деревянным стенкам сосуда, делает пару глотков и продолжает: – Кого вы подозреваете?
Я с сомнением опускаю взгляд на карту и только сейчас замечаю на ней капли крови. Разбил руки, получается. Ну и ладно.
– Наверное, приближенных ко мне лордов. Им проще всего ударить мне в спину. К тому же все они стремятся занять место под солнцем. Многие из них улыбаются мне в лицо, а по вечерам обсуждают мои ошибки и сумасшествие.
Ривер, кажется, хочет возразить, но тут тишину покоев нарушает стук в дверь, и он слетает со стула, подхватив кружку с вином.
– Идиот, что ты за спиртное хватаешься? Тебя ничего больше не смущает? – я усмехаюсь, наблюдая за его суетливостью. Ривер ойкает, ставит кружку рядом со мной и ползет подбирать раскиданные по полу шахматы.
Дверь открывается. На пороге появляется Сигурд вместе с лордом Белой бухты. Ну наконец-то. Долго он меня еще хотел мучить ожиданием, противный аристократишка?
– Мой король. Как и договаривались, прибыл. Надеюсь, несильно вас отвлек.
Неловким жестом показываю Сигурду, чтоб тот оставил нас одних. Стражник привычно почесывает грязную макушку и неловко произносит:
– Ваша светлость, у нас проблема.
Скриплю зубами и ощущаю, как на плечи ложится золотая пыль. Нити обвязывают запястья, и я успокаиваюсь, не успев разъяриться.
«Ты же не хочешь проявлять свою слабость перед теми, кого считаешь предателями? Они и так слышали про инцидент на Главной площади Ходра. Наверняка, всем об этом уже известно», – шепчет над ухом мой внутренний Ривер. Или не внутренний. Не знаю. Некогда думать.
В любом случае он прав.
– Потом, Сигурд. Зайди позже.
Сигурд кивает и наконец уходит. Руки чешутся кинуть что-нибудь вслед глупому стражнику.
Циммерман опускается напротив, туда, где совсем недавно грел тощую задницу наглый паж. Ривер аккуратно расставляет шахматы ровно в те места, где они стояли до этого. Видимо, запомнил уже расположение войск, пока стоял позади во время моих размышлений.
– Я бы хотел просить у вас защиты под сводами Черного замка. На своих землях я чувствую себя не в безопасности. Лорд Эберарт замешан во многих делах. Должно быть, вы слышали о моем чародее Тари? После его возвращения из Заговоренного леса, я отправил его разузнать о замыслах Кастро на Лисий холм. Больше вестей от Тари я не слышал. Если в исчезновении моего ближайшего друга замешан Эберарт – это прямой удар. Возможно, Эберарт заподозрил меня в шпионаже и ему действительно есть что скрывать. А раз так, кто знает, может, я следующий. К тому же в последнее время мне сообщают о людях с Лисьего холма в Белой бухте. Он тоже начал шпионить за мной. Понимаете, в каком неловком положении я нахожусь?
«Бедняжка. Жертва вашего стравливания», – Ривер усмехается. Я представляю его хитрую рожу за своей спиной.
«Замолчи. Ты не понимаешь, так я пытаюсь вычислить предателя».
«Очень умно, Эличка. Только идея – дерьмо. Не туда смотришь».
Я морщусь. В действительности Эберарт был мне близок, и я сомневаюсь в его причастности. А вот Циммерман… Циммерман как раз мог быть тем, кто разводит смуту. Но станет ли он в этом случае ползти в столицу и на коленях умолять меня о королевской защите?
– Взамен… Я думаю, вам понравится, то что я предложу за сохранность своей жизни, – он пододвигается к столу и заговорщически подманивает пальцем. Я пододвигаю стул поближе. Конечно же, этот тип никогда не приходит с пустыми руками. – Моя жена связалась с Кронэдами. Помните, мы с вами разговаривали об этом.
«Ты что, поехавший, Элибер?! – в голосе Ривера вспыхивает возмущение, – ты помощи у Кронэд просить собираешься против Либертаса?! Ты хоть понимаешь, чем это может обернуться для твоего дрянного куска северной земли?»
«Заткнись хоть ненадолго. Я не безмозглый», – шиплю в ответ и вновь ловлю себя на мысли, что теперь воспринимаю золотые нити более реальными, чем раньше. Не вхожу в противоречие, а значит, все же приближаю свое безумие.
Ривер хмыкает за спиной и с грохотом роняет поднос. Специально, гадина такая. Циммерман отклоняется от стола и морщится, наблюдая, как паж собирает то, что вывалилось из его рук.
– Какой-то он у вас странный. Безрукий. Ты откуда, мальчишка? С юга что ли?
Я хмурюсь. Оглядываюсь на Ривера и, наконец, до меня доходит, что на фелабелльца он не похож. Удивительно, все это время я смотрел на него, и это не казалось мне странным. Словно я глядел в зеркало, на незаметную часть себя. На свое привычное отражение.
– Из Медвежьей деревни, – Ривер выпрямляется и смотрит на Циммермана с вызовом. По моим запястьям внезапно пробегают мурашки. Что же со мной такое происходит?
– Кто твои родители?
Я не даю пажу открыть рот. Говорю сам и не понимаю, почему это делаю. Почему я его защищаю?
– Паж – бастард. Его мать приезжая шлюха из Фаируса, – и заткнуть себя я не могу. Не хочу. Смотрю, как вытягивается удивленное лицо Ривера, как он морщится и неловко сутулится, и сдерживаю подкатывающий отчего-то смех. – Отец его сейчас защищает границы, ведет хорошую службу. Он у него один единственный наследник, мачеха, к несчастью, не обладает даром вынашивать детей. Вот папаша и решил так искупить свою вину перед Триединой. В замке он по рекомендации моих доверенных лиц. Так что не переживайте, лорд Циммерман.
«Про мать было лишнее», – говорит Ривер в моей голове, и в глазах его я вижу недоумение и – что? – раздражение?
«Реальной истории ты мне не рассказывал».
«Зачем ты меня прикрываешь?»
«Не знаю. Золотые нити влияют? Так ты сказал?»
«Так они же не реальны. Сам меня убеждал, что это внутренние голоса».
«Ты тоже. Убеждал меня. И я все еще в это верю. Мне же не нужно, чтобы реальный Ривер попал под чьи-то подозрения, когда я выложил ему столько всего личного? А Циммерман доверия точно не заслуживает. Он может быть очень опасен, поверь мне».
«Заботишься о моей безопасности?»
«Скорее о том, чтобы мне скучно не было и чтобы мне дальше прислуживали, так что заткнись».
«Понял, – он неловко смеется, – значит, я тебе нужен, чтобы было с кем побеседовать. Знал бы ты, как временами мне становится тебя жаль».
Циммерман с интересом разглядывает Ривера и откашливается. Только сейчас я осознаю, что весь свой диалог с внутренними личностями пялился на дурацкого пажа. Сколько мы так друг на друга смотрели?
– Не суть важно, мой король. Так вот, про Кронэды.
Я вновь возвращаюсь к Циммерману, как ни в чем ни бывало. Теперь Ривер – мой должник. В этом я уверен.
– Моя супруга узнала о недавно случившемся на Главной площади и написала Верховному жрецу. Он заинтересовался. Говорит, что бессмертный мальчишка, называющий себя Богом, скорее всего, одержимый влиянием Чужеродных.
– Кто это? Чужеродные? – спрашиваю, путаясь в мыслях. По-хорошему мне стоило бы разозлиться на Циммермана за его поганую жену, которая тут же сообщает все своей жуткой семье. Целостность государства тает на глазах.
– Так на Архипелаге называют иноземных Богов, древних, как мир. Мост Деарила, по мнению Кронэд, принадлежит Чужеродному Деа, Богу смерти. Понимаете, их Темный Властелин, в которого они верят, согласно легендам, должен однажды явиться в мир и побороть саму смерть. Верховный жрец не прочь связаться с вами и обсудить проблему с одержимым и, если понадобится, прибыть на Волчьи тропы и изгнать его.
– Помнится, вы советовали мне не подпускать Архипелаг к Фелабеллю. С ваших слов, Верховный жрец уничтожит наши устои и веру в Триедину.
– Я тоже так подумал, когда супруга получила письмо, поверьте мне. Но Верховный жрец не просит ничего взамен. Предлагает лишь помощь и утверждает, что влияние Чужеродных должно быть уничтожено, ведь только тогда Темный Властелин сможет, явившись в мир, беспрепятственно спасти человеческий род и избавить людей от смерти.
«Мне это не нравится. Элибер, подумай сто раз прежде, чем протянуть руку бешеной собаке».
– Я обдумаю предложение Верховного жреца. Впредь попрошу вашу супругу поменьше распространятся о внутренних делах нашей страны. Этот мальчишка с площади – моя проблема и больше ничья. Как донесете мои слова вашей супруге – можете оставаться.
Циммерман широко улыбнулся и на радостях закивал головой. Как бы она с шеи не слетела с таким-то рвением.
– Благодарю, мой король. Ухожу писать ей письмо прямо сейчас.
– Попросите Сигурда проводить вас в свободные покои, как отправите послание. Я выделю вам личную охрану.
Он вновь кивнул и, подорвавшись с места, выскользнул из моего кабинета. Я оглянулся на Ривера, застывшего с каменным серым лицом.
– Говорю тебе, Элибер, к добру это не приведет.
– Не поверишь, мой внутренний голос, что говорит твоим, сказал мне то же самое.
Паж уставился на меня, как на идиота, и я не сдержал смешка.
– Ты сам понимаешь, как это звучит? Элибер, если Кронэды проникнут в Фелабелль – падут Волчьи тропы и Либертас. Все падут и станут очередным покоренным островком Архипелага.
– Да успокойся ты. Что ты так за Либертас переживаешь? – смеюсь уже в открытую. С каждой секундой мир кажется все безумней и безумней. Или он всегда был таким, а я старался это не замечать. – Что, родина твоя что ли?
Ривер морщится и хватает графин с вином.
– Что, теперь тебе страшно, да? – выдавливаю я сквозь смех. И действительно, почему мне в голову не пришло, что он может быть выходцем из земель Вольного Бога. Или не может? Откуда тогда в нем столько огня? Откуда алые рябины в моих снах? Или я схожу с ума? Или я наконец-то просто падаю в пустоту и вот-вот разобьюсь?
Но если это так, как мне могли его порекомендовать?
– Я пойду. Оставлю тебя в твоем безумии. Смотри, не растворись, а то Темный Бог обрадуется своему новому лакомому кусочку.
– Ривер, да шучу я. Просто шучу.
Он застывает у двери и оглядывается. Взгляд его – острые клинки и драконье пламя.
– А я не шучу. Как захочешь поговорить с Кали – скажешь. Если он действительно Чужеродный Бог – давно бы вспорол тебе кишки, будь на то его желание. Богов не страшат железные решетки. Если он сидит в плену – значит, сам и позволяет себя в нем держать.
Смех мой стихает. Я наблюдаю, как Ривер открывает дверь, переступает порог и внезапно сам для себя произношу:
– Ривер, я ненавижу шахматы.
Он бросает на меня взгляд из-за плеча и тихо говорит:
– Я знаю.
Ривер
Черный замок пах сегодня особенно по-родному. Домом. Знал бы я еще, чем на самом деле пахнет дом, но у меня были лишь догадки. Может, рябинами или ветром? Пряной смолой или яблочным садом?
О таком доме я мог только мечтать.
Я свернул в Башню Эрдали. Почти выучил все коридоры замка, расположение каждой комнаты и зала. В противоположной Башне – приемный и тронный залы, покои короля, обеденное помещение и Эличкин кабинет. В Башне Эрдали интереснее. Здесь жили слуги, всегда было шумно и задорно. Чуть ниже винный погреб. Там пахнет Либертасом и Алыми горами. Совсем выше – смотровая площадка, с которой видно всю столицу – вдоль и поперек. Все лабиринты узких улочек, что простирались и сталкивались меж собой в хаотичном порядке. Либервуд отличался от столицы Севера архитектурой. Казалось, здесь домишки с замшелыми крышами напиханы просто потому что. На родине моей все иначе. Строже как-то. Большие улицы, шумные огромные площади, колодцы и мосты. Никаких тебе рвов и стен, что ограничивали город. Столицу Либертаса запросто возьмет любой свирепый народ. Она словно испокон веков ждала захватчиков, манила их своими гигантскими пустыми пространствами. Вражеские войска могли заполонить их за секунду, с легкостью взять увитое плющом и расписными колоннами здание Совета.
Я перепрыгивал через ступеньки, что вились меж этажей, рассматривал темные своды и маленькие витражные оконца. Все казалось правильным, злость на Эличку стихала, с каждым днем, проведенным рядом с ним, я злился меньше и меньше. Раньше считал его глупым, избалованным и жестоким мальчишкой, возомнившим себя пупом земли, а сейчас – жалел. Когда он нервно барабанил дрожащими пальцами по столу, когда морщился и под глазами пролегали морщинки – следы бессонных ночей, когда голос его срывался в хрип, а панический ужас отражался во взгляде. Я жалел его. По-настоящему.
Мне, наверное, никого никогда не было так жаль. Временами я думал, что жалеть кого-то, кроме сестры, не умею. Элиберу сочувствовать было проще. Как будто я впервые жалел и самого себя тоже.
Я вспоминал, как он рыдал в тот день, когда я пришел его убить. Даже стыдно после этого над ним измываться, пусть он и отрицает порой слишком очевидные вещи. Дурак дураком, на первый взгляд, но нитями я чувствовал, как Эличка страдает, как таращит от него недоверием и тревогой.
Помнится, я обещал полюбить своего врага, если придется.
По служебному коридору вовсю рассекали служанки и слуги. Готовились к ужину, таскали на кухню бочки с рябиновым вином, сновали с подсвечниками и тяжелыми корзинами, наполненными мясом. Вся эта суета приковывала мое внимания, а оттого я и не заметил, как напротив меня возник из ниоткуда Сигурд. Я даже вздрогнул от неожиданности и окинул долговязого светловолосого стражника опасливым взглядом. Сигурд же прогремел доспехами и внезапно опустил руку в железной перчатке на мое плечо. Ну как опустил… Скорее грохнул. Так, что я еле удержался на ногах от тяжести стали.
– Ривер, король освободился?
– Вроде, да. Только он не совсем в себе. Опасался бы я на твоем месте к Элиберу заходить. Что ты хотел ему сказать? Могу передать.
Окидываю взглядом его вспотевший лоб. Стражник нервно прикусывает губу, разжимает стальную хватку на моем плече и чешет свою макушку. Вши у него что ли? Опасно. Этих тварей я терпеть не мог. Личинки в волосах – страшная история. Когда башка постоянно чешется, не сосредоточишься на важных делах. Слух притупляется, да и зрение. Остается только постоянное раздражение в волосах.
А может, Сигурд просто слишком нервный. Какой король, такой и народ.
– Там проблема. С Кали, – серьезно произносит королевский гвардеец, – Он кушать отказывается.
Не удерживаю смешок.
– Ты бы от Элибера живым не вышел.
– Да… Вот только кушать он отказывается то, что мы ему предлагаем. Сказал, что ему надоели тюремные харчи, и он…
– Найдет пропитание себе сам, – доносится из-за спины Сигурда звонкий голос, и по шее у меня разбегаются мурашки.
Из-за плеча стражника выглядывает жуткая тварь, которая совсем недавно раскачивалась на виселице, как на качелях. Вид у него пугающий, с губы стекает кровь, леденящая улыбка обнажает острые зубы, на шее пульсируют вены, кажется, можно измерить пульс, лишь взглянув на них.
Машинально сжимаю рукоять Поющей стали, спрятанной под сюртуком, и догадываюсь, что если вдруг Бог кинется на меня, ножик вряд ли станет моим спасением.
Лицо Сигурда зеленеет на глазах и вытягивается от ужаса. Как бы он тут не лопнул.
– Ты что… человека сожрал? – выдавливаю я, ощущая, как подгибаются ноги, и даже не удивляюсь, что страх это не мой. Элибер здесь. Подсматривает моими глазами.
Кали звонко смеется и вытирает рукавом холщовой рваной рубахи окровавленный рот.
– Страшно, да? Не переживай, мальчик-река, я перекусил кошечкой. Захотелось сырого мяса, а человечинка оказалась слишком жесткой.
Сигурд дрожит, стоит смирно и не двигается. Будто бы если он дернется, то станет следующим перекусом сумасшедшего Бога.
– Элибер подумывает сдать тебя Верховному жрецу, а ты продолжаешь вести себя так, что никакого доверия к тебе не будет.
– Знаю. Уж ты-то доверие, как я погляжу, умеешь завоевывать.
Тут-то Сигурд и сгибается пополам, хватаясь за живот. Позывы тела оказываются сильнее страха, и его тошнит сегодняшним завтраком.
И вдруг все замирает.
Я замечаю, как желтоватая жидкость с кусочками не переваренной яичницы застывает в дюйме от моих сапог. Аккуратно отступаю на несколько шагов и замечаю служанок, что вот-вот уронят тяжелую бочку на каменный пол. Но этого не происходит.
Сейчас я верю, что Кали – Бог. Ни один колдун или оборотень не в силах остановить время. Никто не умеет замораживать стрелки на старинных часах, что ходят уже не первый век.
– Зачем ты это делаешь?
– Потому что я вас всех ненавижу. За то, что вы, твари проклятые, со мной делаете. Остальным плевать. Ни на кого существование людишек не влияет так, как на меня, – Кали медленно обходит Сигурда и останавливается напротив. Так, чтобы я видел его светящиеся сиреневые глаза, и боялся.
Но боялся не я. Боялся Элибер. И больше я его не чувствовал. Совсем. Кали сумел заморозить и движение нитей. А потому и страх мой отступил. Богов я не боялся. Даже таких, как Кали. Иначе бы я здесь не стоял. На все их воля, разве не так?
– Что мы с тобой делаем такого, отчего заслуживаем ненависти?
– По-твоему, я остановил время, чтобы на вопросы твои отвечать? – Бог захихикал, и я разглядел ямочки на его бледных щеках.
– А зачем? Зачем тогда?
– Может, чтобы поблагодарить.
Я чуть не захлебнулся от удивления. Поблагодарить? За то, что я просил Элибера не принимать предложение Жреца? Как благодарность и ненависть могут в нем умещаться?
– Дурак. Может, ты и умнее Элибера, но ненамного, – Кали прочитал мои мысли. Казалось, он мог их слышать теперь, когда затих весь остальной мир. – Элибер слишком напуган и готов вестись на любые предложения, лишь бы избавиться от меня. Это правда. К сожалению, я все еще не изучил ваше поведение настолько, чтобы полноценно его копировать. Вы слишком сильно отличаетесь от драконов, чьи повадки подобны нашим. Двуногие животные, слишком испуганные, привыкшие к сложившемуся порядку вещей, а порядок этот выводит меня из себя. Глупый этот порядок. Неправильный. Иногда мне слишком тяжело удерживать себя в руках, находясь рядом с вами. Да и кому бы понравилось обладать властью над временем, но не управлять своим собственным? Если любой дурак в силах взять да и изменить твое течение лет, твое здоровье и сознание? К тому же я есть в каждой секунде, в каждом моменте времени, в прошлом, настоящем и будущем. Я существую везде, старею и умираю из мгновения в мгновение, попробуй не свихнуться на моем месте. Может, я действительно слегка перегнул палку, уж простите. Но я не могу не перегибать. Это сложно понять вашим маленьким человеческим умом, поэтому проще считать меня ненормальным. В любом случае, в рамки вашей «нормальности» я не вхожу.
Морщусь. Слишком много слов, и ничего не понятно. Что он хотел мне сказать? Уж не оправдаться ли? Неужели Кали напугало предложение Архипелага?
– На кой ты все это порешь? Я спросил лишь про то, за что ты хочешь меня поблагодарить.
Кали усмехается. Качает головой так, как качал бы головой родитель, услышав очередную чушь из уст своего ребенка.
– За возможность быть услышанным. Не бойся, мальчик-река, я чувствовал, как тяжело тебе далось предложение постоять рядом с Элибером во время нашего назначенного разговора. Я знаю, чего ты боишься. Не переживай, я ни единого слова о тебе не скажу. Придет время, и королишка сам узнает, кто ты и зачем на самом деле пришел. Как узнает, и почему ты этого не сделал. Я же не могу вмешиваться в течение времени и изменять его. Лишь на пару секунд останавливать привычный ход, чтобы осуществить мною прописанные диалоги.
Я понял. Понял и все сообразил.
– То есть это так ты мне говоришь «спасибо» за возможность поговорить с Элибером?
– Верно.
Он отвернулся. Ступил за спину Сигурда и хитро подмигнул.
И наконец стражник опустошил свой желудок до конца, а хрупкие служанки уронили бочку с вином, и алые брызги разлетелись по полу, окрашивая черный камень рубиновыми самоцветами.
– Не переживайте, господин смелый страж, – Кали похлопал гвардейца по спине, помогая ему откашляться, – лучше проводите меня обратно в темницу для вашего же спокойствия. Я покушал и от голода точно не умру.
Сигурд выпрямился. Схватил не сопротивляющегося Кали за шкирку и потащил вглубь коридора, оставляя меня наедине с собственными мыслями.
…
Наконец я вернулся в свою маленькую каморку. На столе валялся очередной сверток бумаги, который я проигнорировал.
Достали писать свои закорючки. Честное слово.
Хотелось прилечь и ненадолго потеряться во сне. Я размышлял о Богах, восхищался силой Кали и думал, что сделал бы сам, обладая таким талантом. Почему, имея столько возможностей, Боги не лепят идеальный мир?
«Может, они не понимают, как это «идеальный»?» – перехватывает мои мысли Она.
И я чувствую ее уже совсем близко. Я даже могу услышать запах хвои и лунного света, что окутывает ее.
А может, дело совсем не в этом. Кали сказал, что не может менять время. Может, на то есть свои причины или особые божественные законы?
Обхватываю золотые нити, парящие в воздухе пальцами. Успокаивающе накручиваю на запястья.
«Что это было?» – голос Элибера дрожит. Он неуверенно хватается за нить, все еще не понимая, как это по-настоящему делается. Слепой котенок, который остался один в лесу и жалобно пищит, подзывая маму-кошку. Я чувствую себя в его теле – испуганным, потерявшим контроль, рвущем серые волосы на голове и кусающим ногти. Земля ушла из-под ног, и ему теперь совсем не смешно.
«Успокойся, – шепчу, обволакивая его теплом и пуская по нитям свою уверенность. Отдаю Элиберу свой завтрашний, сегодняшний день, отдаю ему смех Нессы, что звучит в моей голове каждый раз, когда я теряюсь во тьме, и возвращает меня к свету, – ты слишком громко тревожишься. Мы со всем справимся, вот увидишь».
«Обязательно», – говорит Она, подхватывая мои слова, и гладит его по макушке золотой пылью.
И Элибер, на удивление, успокаивается.
Поглаживаю почти заживший укус. Вжимаю ногти в кожу в тех местах, где отпечатались зубы сестры. Может, клинком себе их прорезать, чтобы оставить еще ненадолго? Да я бы с радостью, только… Несса вряд ли бы одобрила такой сеанс саморазрушения.
И я ненадолго засыпаю, пока в комнату не открывается дверь и острое лезвие кухонного ножа не касается шеи.
Размыкаю тяжелые веки и утыкаюсь взглядом в силуэт Поварихи, который скрывает вечерняя тьма.
– Слушай, мальчишка, слушай меня внимательно, – шипит она сквозь тишину.
Эти беседы со странными личностями скоро доведут меня до бешенства. Все еще не соображая от тяжести не покинувшего меня сна, я пытаюсь понять, часть ли это кошмара или все же реальность.
– Мы ждем от тебя всего одного действия. Или нам искать тебе замену, раз ты вовсе не «Срывающий оковы»?
– Можно хоть нож от глотки убрать? – хриплю я, все сильнее ощущая возвращение в мир настоящий.
Повариха фыркает и отдергивает руку. Я чувствую, как горячая жидкость течет из пореза на шее. Дура безмозглая. Будто Эличка ранения не заметит.
– Ты что творишь? С какой это стати ты дружка его играть начинаешь? Прислуживать нравится тиранам? На послания не отвечаешь, выходишь из строя? Ты должен был покончить с ним в вашу первую встречу.
– Я знаю, что делаю, – усаживаюсь на кровати. Тело ломит, кости окоченели. Холодная предвесенняя ночь.
– И что же? Вино ему таскаешь?
– Да. Таскаю. Убьешь меня – он сразу поймет, кто это сделал. Уж поверь мне. Почувствует, – мягко улыбаюсь. Разминаю замерзшими пальцами непослушные колени.
Повариха чуть не взвизгивает от недоумения. Сквозь тьму я вижу, как лицо ее искажает яростью. Смешно она злится, брови тонкие в стороны расходятся, рот хоть руками лови, подбородок чуть не у груди болтается. Что, не подхожу на роль цареубийцы? Аж самому радостно до дрожи. Достали меня эти бессмысленные убийства. Поганая работа – кровь людям пускать. Уж лучше холодному Эличке по вечерам пятки мять.
– Так ты когда… делом-то займешься?
– Никогда. Не стану я его убивать.
Зато честно. Не стану больше ей врать. Тошнит от лжи. Хватит того, что сам себя виню за то, что не могу прямо сейчас открыться Эличке, рассказать о своем назначении, о предательстве и предателях. Я и сам его предаю, когда Белый волчонок начинает мне доверять. Так что пусть повариха прикончит меня на месте или ищет такого убийцу, что нас с Элибером вдвоем порезать решится. А я погляжу на их старания с крайним удовольствием. Тоже мне сестричка у Элички. Всю жизнь маленькому ребенку сломать, а потом жаловаться. Пусть радуется, что живой осталась.
– Как это… не станешь?
– Вот так это.
– А вознаграждение твое на родине?
– Не нужно оно мне больше. Не для кого его добиваться.
– Предатель. Я все про тебя расскажу королю. Пусть он тебя вздернет. Пусть тебя люди закидает протухшими яйцами и выльют на твое дохлое тело помои и испражнения.
– Ты не расскажешь. Себя выдашь. Ситуация невыгодная со всех сторон. Хоть слово про меня ему буркнешь – я поведаю Эличке, с каким остервенением вы желаете ему смерти и откуда зло корни берет.
Повариха замахивается. Бьет тяжелой ладонью меня по щеке. Я чувствую, как разгорается место удара. Царапины оставила. Дура.
«Ай. Что происходит?» – сонное бормотание Волчонка. Все-таки мне везет.
– Как думаешь, – продолжаю я, прикасаясь холодными пальцами к зудящему лицу, – кому он больше поверит теперь?
– Ох, мальчик, обещаю тебе – ты пожалеешь о своем решении. Он людей убивает, твой король. Он тиран, которого и через Мост вести не захотят.
– Знаю. Потому я его и не убью. Спасу. И тебя, тварь неблагодарную, и страну вашу, и свою страну. Без жертв. Хватит крови. Мертвецам он не нужен.
Может, в словах моих и есть правда, но перекликается она, пожалуй, с главным вопросом. А что будет со мной, если умрет он? Не погибну ли я сам?
И дорога ли мне жизнь без Нессы на самом деле?
– Не посылай мне больше своих дурных посланий. Я читать не умею, – поднимаюсь с кровати, поправляя рубашку. Обхожу ее замершую в непонимании и страхе. Я бы и сам с легкостью вспорол ей глотку, будь на то мое желание. Внутренне ликую. – Мне пора. Спасибо, что разбудила. Чуть ужин не проспал. Пора прислуживать Эличке.
И покидаю каморку, оставляя раздавленную повариху за стенами служебной комнатушки.
Дэви
Мы останавливались, только когда хотели танцевать.
В лунном свете, под стрекот сверчков и уханье сов мы с Фаррисом кружились под густыми кронами кленов и вековых сосен. Время от времени нам попадались ручейки и ключи, что били из-под земли бурными источниками. Мы мочили лодыжки, иногда умывались, и от прохладной лесной воды ладони пахли звездами. Фаррис болтал с анчутками, рассказывал сказки, а Волчьи тропы все тащили и тащили нас в Фелабелль.
С каждой минутой я ощущала блеск золота все ближе и ближе. Перебирала в карманах потрепанного плаща крохотные варежки и представляла, как буду прогуливаться по тесным улочкам Ходра на пару с Ривером. Мы тоже с ним потанцуем. Напьемся горячей медовухи, обожжем губы, поболтаем о сложностях наших путешествий, он познакомит меня с маленькой ведьмой-сестрой, расскажет то, что утаил в нашу прошлую встречу, и взамен я, наконец, буду с ним откровенна. Наверняка там вот-вот пробьются почки на спящих деревьях, и мир наконец стряхнет снег с ветвей и крыш домов. «Соскучилась», – поймала себя на мысли. Да. Соскучилась по суете столицы. И по Лорду Одуванчику.
Фаррис все чаще косился на меня исподлобья, а в его ореховых глазах таилась грусть. Боялся, что я про него забуду. Не хотел оставаться в стороне. У меня и в мыслях не было его бросать, в конце концов, мы превратились в своеобразную семью, и я по-настоящему полюбила колдуна-медведя. Может, теперь и жизнь свою без него представить не могла.
– Что ты ему скажешь? – спросил он однажды, поглаживая большим пальцем мою ладонь. В темных волосах колдуна путались лапки анчуток, взъерошивали густые пряди и сооружали себе гнездо.
– Наверное, то, что думаю. И что знаю. Бороться с нечистью не имеет смысла. Проще остановить проклятую войну, чем продолжать сражаться за куски земли. Либертас скоро пойдет на переговоры, в этом я не сомневаюсь. Столько Волчьих знамен на Землях Вольного Бога не было никогда. Если Совет окажется не таким тщеславным, то отступит. Эличка этого и ждет. Победы через унижение свободного народа. Заберет эти куски земли на границах, лишь бы держать под контролем либертассцев, и отступит. Надеюсь. Но кто знает, может, он там совсем крышей поехал, и готов теперь сражаться до конца, лишь бы сделать Алые горы южной провинцией Фелабелля.
– Эличка? Ты никогда не называла так Лорда Одуванчика, – колдун-медведь приподнял густые брови и наморщил нос. Откуда ж я могла подхватить новое прозвище?
Понятно откуда.
– Извини. Кажется, Он так про него говорит.
После этого разговора Элибера мы не вспоминали. Фаррис заметно ревновал – до красноты на щеках, и мы пытались удержаться в Лесу, пока он давал нам возможность побыть здесь еще немного. Мы ступали сквозь чащу, собирая стопами капли росы. Листва душистых лип и кудрявых ив падала на глаза, поглаживала щеки и скользила по плечам. Анчутки в Фаррисовых волосах выпрыгивали из свитого гнезда и раскачивались на ветвях, лукаво играя с лунным светом.
И тут в безмятежном спокойствии и ночной тишине мы услышали голоса, что принес нам ветер. Почувствовали. А затем заметили голубоватый огонь, виднеющийся в просвете деревьев.
– Кто там? – тихо спросил Фаррис, отмахиваясь от анчуток и пригибаясь к кустарникам, чтобы скрыться из вида.
Я с любопытством выглянула из-за его спины.
– Волчьи знамена. Пять мужчин у костра, – доложила ему, внимательно всматриваясь в сгорбленные силуэты. Доспехи и изломанные мечи валялись в высокой траве вокруг их привала. Изорванные флаги реяли на ветру. Белый волк на них не выглядел устрашающим. Он больше не выл, а кричал. – Тоскливо. При них, кажется, даже нет чародея.
Фаррис высунулся из своего укрытия и бросил пристальный взгляд на «захваченную» опушку.
– Ари говорила, держаться от них подальше.
Чародейка предупреждала о людях «под волчьими знаменам». Это правда. Но в действительности ли Лиса поведала именно об этом, разбитом во всех смыслах лагере?
– Кто там?! – встревоженно выкрикнул один из гвардейцев, заметив рослого колдуна-медведя, которого, как оказалось, невозможно скрыть в кустах.
Мы замолчали и переглянулись, схватившись за руки. Пальцы сплелись в крепкий замок, и уверенность начала возвращаться. Если чародея у них нет – никто не сможет отпугнуть нечисть, которую я с легкостью призову.
Скормлю их Лесу за считанные секунды.
– Есть кто-нибудь? – жалобно всхлипнул захватчик и голос его задрожал. – Пожалуйста, только не нападайте! Мы валимся с ног, и у нас закончились все припасы. Мы заблудились здесь. Помогите, коль в вас душа осталась!
Я вновь поймала взгляд Фарриса. Тот неодобрительно качнул головой, но опушку иначе нам не пройти. Путь на ладони лежал через нее. Да и в какой-то степени мне стало их жаль. Дурачки, что с них взять.
– Дэви, Ари предупреждала.
– Знаю. А еще она говорила следовать тропе. К тому же они практически безоружны. Разве нет?
Фаррис устало вздохнул, понимая, что спорить со мной бесполезно. Прижался мягкими губами к моей руке, которую держал в своей. Подобрал с земли камень для видимой обороны и поднялся на ноги, показываясь из-за кустов.
– Мужик! Мужик помоги нам, и Триедина будет к тебе добра! – запричитал второй вояка из отряда гвардейцев-неудачников.
Я встала следом, и мы с Фаррисом поплелись к костру. «Защитники» Волчьих троп и вправду выглядели изможденными страдальцами, один из них припал к дереву, потеряв сознание. Но вся эта картина казалась странной, неестественной и отчего-то невероятно жуткой. Как им удалось избежать нечисти и остаться в живых? Почему Лес их сохраняет?
Исхудавшие, кожа да кости, сидели в рваных одеждах вокруг догорающего костра.
– Добрый вечер, – прохрипел тот, кто умолял о помощи первым, и улыбнулся беззубым ртом. Улыбнулся, казалось, беззлобно, но как-то противоестественно.
Запах. Запах гнили и мертвечины.
Его я почувствовала сразу. Уж очень он выбивался из успокаивающего аромата Леса.
Я нащупала рукоять ритуального ножа, кто знает, вдруг мне понадобиться помощь чащобников. Пусть и не выглядят гвардейцы опасными, но в первую очередь – это фелабелльцы. Фелабелльцы, что стариков со стульев скидывают и колдунов принуждают дома покинуть.
Фаррис замер у костра, чувствуя то же, что и я. Ему было не по себе, и это отражалось на его хмуром лице.
– Добрый, – произнесла я с сомнением, – сколько вы уже здесь блуждаете?
– Несколько лун подряд, – один из мужчин с заметной лысиной и черным ожогом на лице подвинулся, освобождая место. – А вы как сюда затесались? Может, знаете, как выйти из этого проклятого леса?
Я окинула недоверчивым взглядом пустующее место на поваленном дереве. Займи его – и им будет легче кинуться. Но интерес брал вверх, и я опустилась рядом с вояками. Раз лагерь этих гвардейцев лежит на нашем пути, эта встреча неспроста.
– Смотря куда вам выйти надо. Какое у вас направление?
– Как же какое? В Фелабелль. Бежим из Морской деревни. Знала бы ты, девочка, что там произошло, – обгоревшее лицо мужика исказила мученическая гримаса. – Твари лезли отовсюду. Из воды, из леса. Нам удалось спрятаться и сбежать другим краем. Вот и бродим здесь, все никак выйти не можем.
Фаррис за моей спиной поежился. Он думал о том же, о чем и я. Морская деревня пала давным-давно, и сейчас, наверняка, уже захвачена отрядами военных с чародеями. Получается, эти ребята бродят здесь не первый месяц.
– И вы не встречали ни один отряд с чародеями? Думаю, вас бы забрали.
Мужики рассмеялись.
– Что за чушь ты мелешь, девчонка? Какие отряды с чародеями?
Я поморщилась. Чего и стоило ожидать от неотесанных убийц, которые только и делают, что обижают слабых, льют чужую кровь, насилуют женщин и зовут себя героями сражений. Тут вступился Фаррис:
– Проявите уважение. Мы пришли на вашу мольбу о помощи, и если будет на то наше желание, мы вам в ней откажем. И то, насколько вам действительно нужна помощь, решать будет только моя спутница.
«Бабья подстилка» – так и прочиталось на лицах гвардейцев.
Я с благодарностью посмотрела через плечо на Фарриса и тут, наконец, заметила кое-что странное. Анчутки, что постоянно кружили вокруг колдуна-медведя, исчезли, будто их и не было. Не могли же они испугаться или тоже почувствовали что-то неладное?
Фаррис перехватил мой взгляд и слабо кивнул. Наверное, в Лесу мы научились читать мысли друг друга.
– Извините, – откашлялся беззубый воин. – Мы так давно не разговаривали ни с кем, кроме друг друга. И дам не видели несколько лун. Забыли, как болтать с девушками. К тому же ваша спутница говорит удивительные вещи про колдунов. В жизни не поверю, что наш король решил обратиться за помощью к этим… драконьим ублюдкам.
– Так не король обратился. Ваши лорды и леди, – я хмыкаю. «Драконьи ублюдки» теперь звучало почти комплиментом.
Стражники недоверчиво переглянулись.
– Так вы-то… здесь. Какими судьбами?
– Прогуливаемся. Грибники.
Вояки расхохотались. Смех их – расколотый лед. Дыхание сбилось в груди колючими шипами.
– Так, может, укажете нам путь? Мы соскучились по нашим семьям. Вон, у Эйнара, – беззубый указал тонким пальцем на гвардейца, приваленного к дереву, – дома дети ждут. Дочка и сынок пятилетние. Жена одна осталась, болела чем-то. Письмо ему посылала. Не хочется деток сиротками оставлять. Сами понимаете, дети ведь – наше все.
Взгляд мой прикован к его пальцу. Прямо на глазах с него сползают куски кожи, обнажая белую, как снег, кость фаланги.
Волосы на голове шевелятся. Я ощущаю, как широко распахиваются мои веки от подкатывающего ужаса.
Сундучок открывается, перед тем как захлопнуться навсегда.
– Как вам удалось избежать встречи с нечистью? – удерживать дрожь в голосе почти не выходит.
– А… – обгоревший отмахивается, и по щекам его ползет косая, жуткая улыбка. Он гортанно хихикает и произносит ледяным тоном: – Нечисть нам не страшна. Мертвых она не забирает.
И глаза его… Его серые глаза лопаются прямо в глазницах и вытекают на почерневшее обугленное лицо.
Фаррис резко подхватывает меня за плечо и отдергивает от костра, пятясь в кусты. Огонь вспыхивает синим и жадно пожирает хворост, расползаясь по поляне.
Вояки медленно поднимаются со своих мест, и кожа их сползает ошметками, открывая загноившиеся раны и потемневшие мышцы, из уголков глаз выползают черви, скользят по пожелтевшим лицам, а мертвецы тянутся искалеченными руками в нашу сторону, пытаясь сцапать, схватить, сожрать, Боги, да я и не знаю, что им на самом-то деле надо.
Быстро выхватываю ритуальный нож. Режу ладонь и взмахом жертвую кровь земле. А затем кричу изо всех сил, в надежде, что это поможет:
– В пламени да возродимся!
Отряд мертвецов заходится зловещим смехом.
«Ведьма», – слышу я могильный скрежет. Языки у них вспухают, трупные пятна ползут по шее фиолетовыми метками. «Колдуны. Драконьи ублюдки», – прищелкивают твари.
Фаррис выступает вперед, прикрывая меня спиной, и все пятится в чащу.
Чистое зло. Вот она, та нечистая сила, с которой нужно бороться, глупый Элибер. Увидь же! Посмотри сейчас же!
Я злюсь. Злюсь на мальчишку, который это допускает, даже не раскрыв глаз на истинную проблему.
Пальцами хватаюсь за нити и делаю нечто совсем непривычное. Сливаюсь в с Элибером в одно целое. Блеск золота застилает глаза, я совсем ничего не вижу, зато чувствую его лежащим в своей кровати, на трех взбитых перинах, укутанным в несколько одеял. Он болтается где-то на грани реальности и сна и никак не может уйти в объятия Младшего Брата Смерти. В королевских покоях пахнет мелиссой, вином и жаром натопленного камина. Треск дров и краснеющие угли. Разбросанные по всей спальне бумаги и перья.
Почти исчезаю. Почти растворяюсь в Элибере, но успеваю перехватить и насильно запихнуть его в свое тело.
– Какого?! – верещит он моим голосом. Я и не знала, что умею так кричать. – Что за хрень?!
Мертвецы хватаются костлявыми пальцами за мои волосы и Фаррисовские одежды. Мои ноги подгибаются от ужаса Элибера. Он старается зацепиться, исчезнуть, вернуться на свое место, но я шиплю ему в самое ухо, подобно ядовитой змее:
«Смотри, Элибер. Ты должен это видеть. Именно это и ничего больше».
Элибер хнычет, рвется обратно в свою кровать, хочет забыться в сне и больше никогда не лицезреть этот кошмар, оставить в нем только меня. Но я его не отпускаю. Удерживаю. Наблюдаю, как из глубины чащи пробирается пламя чащобников.
«Пусти его. Он свихнется», – слышу рассерженный голос Моря. Что это? Переживаешь за его рассудок? Уж не по делом ли?
«Он король в конце-то концов?! Или мальчишка, который в штаны готов наложить при любом кошмаре?» – кричу оскорбленно в ответ. Наверное, мне обидно. Обидно, что он меня не поддерживает.
«Он мальчишка, и ты это понимаешь. Не нужно так резко, мы его потом не найдем. Или он сейчас действительно наложит тебе в штаны. Этого добиваешься? Смотри, пока он паникует, ты рискуешь умереть».
Я злюсь. Свирепо выпихиваю Элибера из своего тела и занимаю место, наблюдая, как чащобники рвутся из леса, вот только безрезультатно. Они словно не замечают этих кошмарных тварей, которые подбираются к нам все ближе и ближе. Фаррис уже успел выхватить у меня из рук ритуальный нож и размахивает теперь им вовсю, срезая гниющую плоть с их лиц, разбрасывая вокруг ошметки вонючих внутренностей, а твари все ползут и ползут. А у меня и подходящего заклинания нет.
– Беги! Сейчас же! Хватит стоять и бездействовать! – вопит Фаррис, выпихивает меня с опушки, хватает за руку и тянет подальше от оживших мертвецов.
«По чьей воле оживших? – думаю, оглядываясь, пока ноги сами уносят меня подальше от проклятого лагеря. – И как же теперь от них избавиться, если даже санитары Леса не видят заразы?»
Фаррис заглядывает в мою ладонь, тащит меня следом, не сворачивая с пути. Мимо проносятся чащи и перелески, мир кружится перед глазами, а запах гнили преследует по пятам. Нескоро я смогу выкинуть из головы образы гниющих захватчиков.
Мы бежим, пока не валимся с ног от усталости. Икры горят, тело саднит от переутомления.
– Что это такое? – в ужасе шепчет Фаррис, шлепнувшись на землю. Он еле дышит. Грудь его быстро опускается и поднимается. Мне становится стыдно, что я не среагировала сразу, а решила показать мертвецов Элиберу, жертвуя нашей безопасностью. Кто знает, чем это могло обернуться?
– Не знаю. Колдовство, не иначе. Темное, давно забытое. Лес не прикладывал к этому корни. Оно инородно. Я это чувствую.
Я опускаюсь рядом с ним в траву, чтобы отдышаться. Кровь пульсирует в висках, и я осознаю, что давно не бегала так быстро. И на самом-то деле, никогда так не бегала от чего-то поистине страшного.
– Дохлые фелабелльцы, которых не берут чащобники, что может быть хуже? – колдун-медведь коряво усмехается.
И я понимаю, что ничего. Нет более худшей беды для мира.
Сундучок захлопнулся.
Прислушиваюсь. Тихо. Даже сверчки в траве замолкли.
– Дэви. Ты видишь то же, что и я? – Фаррис резко садится и тычет пальцем в небо. «Да», – думаю я. Я тоже вижу. Алый рассвет, поднимающийся из-за горизонта. Долгая ночь подходит к концу.
– Это значит только одно. До заката мы выйдем из Леса в Ходре. Имболк наступает.
Колдун-медведь с грустью улыбается:
– Да. Имболк наступает.