Деревянная церквушка поначалу показалась миражом из-за своего расположения. Она отчужденно стояла в чаще леса в сотне метров к западу от трассы и выглядела затерянной среди высоких сосен. Удивительно, как два капитана вообще умудрились приметить ее в этой глуши.
Путники ступили на небольшую тропку, идущую вниз, в крутой кювет. Здесь матрас с больным пришлось удерживать особенно крепко, поскольку одно неловкое движение грозило носильщикам скатыванием кубарем вниз. Резкий спуск, однако, минули без происшествий, и вскоре под ногами ощущалась твердая и мерзлая землю.
В свете пронзающего сквозь безлиственные ветви заходящего солнца выжившие смогли поближе разглядеть пристанище на грядущую ночь.
Башня с колоколом на передней части крыше покосилась, но по-прежнему стояла крепко; а вот православному кресту, установленному на вершине купола, повезло меньше – он лежал у подножия церкви, наполовину затонув в земле. Позади виднелась и другая башня, поменьше, на ней установленный крест выглядел совершенно невредимым. Дорога в храм проходила по хлипким ступеням, в сторону перекошенного крыльца с развалившимся навесом. Наружная стена из бревен внушала сомнение в своей прочности, – дерево подгнило и удручающее поскрипывало под успевшим усилиться ветром, – но выбирать не приходилось.
Юдичев вышел вперед, осторожно поднялся по ступеням крыльца и попытался открыть дверь – не поддалась. Он несколько раз ударил ее плечом, попутно бормоча себе что-то под нос, пока вход наконец не открылся.
Матвей и Надя собрались с последними силами и стали затаскивать носилки со стариком внутрь. Тихон и Арина пристроились сбоку, подстраховывая. Когда они оказались внутри, оба носильщика рухнули на пол и перво-наперво попытались отдышаться. Устали они настолько, что даже не нашли сил разглядывать внутреннее убранство.
– Надо развести костер, – отозвалась Арина, и шарканье ее ботинок слабым эхом раздалось внутри помещения. – Тихон, поможешь? Надо найти сухое дерево, бумагу, все, что можно сжечь.
– Угу.
Матвей отдышался и, наконец, смог разглядеть место, где они очутились. Про церкви он не знал ничего, да и бывал всего в нескольких на территории Канады во время рейдов, и то католических. Но здешняя, несмотря на свою ветхость и неприятный запах древесной гнили, умудрилась странным образом вызвать необъяснимую симпатию.
Первое, что бросалось в глаза – это разнообразие икон, висевших вдоль стен. Большая их часть лежала на полу в осколках стекла. В противоположной стороне от входа находился небольшой помост с трибуной. Стульев и столов, как в тех же католических церквях, Матвей не отыскал; обстановка здесь была на порядок скромнее.
Маша принялась обхаживать отца, пытаясь как можно удобнее расположить его на полу. Йован медленно крутил головой, осматривая местами прохудившийся потолок, откуда поддувал небольшой сквозняк. Юдичев прижался к опорному столбу и, скрестив руки на груди, отчего-то цокал языком.
Тихон взял одну из упавших икон, посмотрел на изображенный на ней лик, а затем недолго думая бросил в общую кучу для будущего костра.
– Не делай этого, – сказала Маша и заботливо вытащила икону из кучи.
Парень вопросительно посмотрел на нее, почесал в затылке и покачал головой. Юдичев же услышав ее слова презрительно фыркнул.
– Интересно, где мы? – задался вопросом Матвей. – Вот бы карту…
– Я и без карты могу сказать, что мы в полной заднице, – заявил Максим, подойдя к разбитому окну. Он посмотрел наружу, откуда виднелась опушка леса и завал прогнивших досок, прежде бывшие не то сараем, не то небольшим складом. – Да и знай мы, куда идти, что с того толку? Передвигаемся со скоростью выброшенной на берег рыбы, еще и с мерзляками за спиной. – Он посмотрел на Матвея через плечо. – А весна уже пришла.
Собиратель заметил, как исландец слегка кивнул, будто бы подтверждая слова коллеги.
Разожгли костер и сдвинулись ближе к огню, согревая озябшие руки. Каждый съел кусочек пеммикана толщиной и размером с мизинец – вот и весь ужин. Остального хватит лишь на завтрак следующего дня, более еды у них не было.
Первое время молчали, говорить не было сил. Слышалось лишь урчания животов, сиплое дыхание и шмыганье носов. Все наблюдали за язычками пламени, каждый размышляя о своем.
У Матвея все мысли смешались в кучу из-за усталости. Сначала он все никак не мог выбросить из головы изуродованное лицо Шамана, умудрившегося еще какое-то время жить и даже говорить после того, что сотворил с ним потрошитель. Затем мысли о собирателе, ставшим на короткое время наставником, перекрыл образ Йована, увиденного в лесу. Без сомнений, это было галлюцинацией, но сколь же отчетливым, сколь живым он виделся ему тогда там. Сердце сжималось от боли.
С трудом прогнав лица покойников, он стал размышлять о настоящем: что делать? Как им быть? Куда идти? Направление в сторону севера виделось ему размытым, неопределенным. Куда это – на север? Как можно дальше вглубь Карелии? Или свернуть немного восточнее и добраться до берегов Карского моря? Помнится, отец рассказывал про эти края – там ему приходилось вести службу рядом с островом Новая Земля, – и он говорил, что температура там довольно суровая. Возможно, там у них будет шанс? Возможно… Только добраться пешком до тамошних земель казалось невозможным. Сотни и сотни километров непроходимого пути разделяли их от Карского моря, а весна, как верно подметил Юдичев, уже была близко.
Тяжелое дыхание Вадима Георгиевича отвлекло от размышлений. Старик дышал так, словно у него в горле проделали дыру. Маша достала флягу и в очередной раз стала поить его, пока все с прискорбием наблюдали за ее ухаживаниями возле отца.
– Может, в покер? – неожиданно предложил Тихон, доставая из-за пазухи колоду потрепанных карт и мешочек пуговиц, которые он успел прикарманить еще месяц назад.
Все потеряли дар речи.
– Да ты че, пацан, рехнулся совсем? – рявкнул Юдичев. – А станцевать не хочешь? У тебя там в кармане гитара не затесалась?
Тихон с огорченным выражением лица вернул колоду на место.
– Да просто…
– Ты лучше эти картонки в костер кинь, больше пользы будет.
– Не брошу.
– Это еще почему?
– Не твое дело.
– Не мое… – Юдичев опешил, серые глаза злобно бегали по лицу мальчишки. – Ты еще поговори со мной так, щенок недоделанный. Я тебе эти карты в…
– Успокойся, – прервал Матвей очередную вот-вот начавшуюся тираду капитана, а после обратился к Тихону: – И ты следи за языком. И вообще, не до карт сейчас, не о том думаешь.
– Да знаю я, – бросил обиженно Тихон. – Просто карты мозги расшевеливают, мыслить помогают, да и от холода отвлекаешься, вот и предложил…
– Может, в другой раз, – ответил ему Матвей и едва заметно подмигнул ему.
– Давай я с тобой сыграю, – вдруг произнесла Арина, вынимая руки из-под куртки. – Говоришь, мозги расшевеливает?
Тихон на мгновение растерялся, услышав предложение Арины. Он с виду язык проглотил, и на вопрос девушки лишь быстро закивал головой, подтверждая только что сказанное.
– Правила я вроде еще с корабля запомнила, так что можешь не объяснять. Давай карты.
На некоторое время внимание собравшихся приковала игра двух подростков. Не наблюдал за ними только Юдичев, отошедший от костра и поглядывающий на сумрачный лес через окно.
Арина не слукавила, когда сказала, что помнит правила игры. Удивительно, но она с легкостью обыгрывала бывалого в покере Тихона, заставляя того краснеть и смущаться. Возможно, конечно, мальчишка и сам ей поддавался, но почему-то наблюдающему за ним Матвею верилось в это с трудом – уж очень искреннее смотрелись его эмоции во время очередного проигрыша горстки пуговиц.
Через пятнадцать минут игра была сорвана приступом кашля Вадима Георгиевича, отбившего все желание продолжать. На этот раз старик отхаркивался кровавыми сгустками.
– Где мы? – внезапно обретший дар речи, произнес начальник, глядя в потолок.
Обрадованная впервые раздавшемся за несколько дней голосу отца – прежде он только спал или лежал без сознания, бормоча невнятицу – коснулась его щеки и ласково произнесла:
– Мы нашли убежище в церкви.
Глаза старика сделались как будто большими.
– Церкви? – переспросил он.
– Да.
Она осторожно приподняла голову больного и помогла разглядеть ему интерьер. Сверкающие от влаги глаза старика на миг будто бы сбросили прежнюю смертельную пелену и ожили.
– Церковь это хорошо… хорошо. – пробормотал он, после чего снова лег и упал в лихорадочное забытие.
Матвей заметил как Лейгур, держа руки сложенными, тер друг об друга большие пальцы, словно собираясь обратиться ко всем. Так оно и оказалось:
– Я должен это сказать. – Он встал на ноги и посмотрел на Машу. Женщина, судя по тому, как стала едва заметно вертеть головой, уже догадывалась, что именно ей предстоит услышать. – Твой отец долго не протянет. Мы лишь отсрочиваем неизбежное, более того, продлеваем его муки. Нам уже ничем ему не помочь.
– Не хочу этого слышать. – Маша крепче обняла тело отца.
– Наконец-то, хоть в ком-то проснулся голос разума! – воскликнул Юдичев и вернулся к костру.
– Это он тебя подбил сказать это? – Надя кивнула в сторону Юдичева.
– Никто меня не подбивал, я лишь говорю очевидное. – Он посмотрел на тяжело дышащего старика. – Переносить его занимает очень много времени и сил, а все это нам нужно для выживания. Я, конечно, готов его тащить столько, сколько понадобиться или до тех пор, пока нас не настигнут мерзляки, но только вот стоит оно того, если он все равно покойник?
– Как же легко ты рассуждаешь, исландец, – сказала Надя, с презрением поглядывая на Лейгура. – Говоришь про ее отца не как про человека, а будто это какая-то вещь: набитый лишним скарбом рюкзак. Хотя чему тут удивляться… – Она пожала плечами. – Для человека, голыми руками убившего маленькую девочку и отца, это как в носу поковыряться, верно?
– Он что сделал? – Голос Маши охрип.
Даже Юдичев, стоявший рядом с широкоплечим исландцем, огляделся на него и отступил на шаг.
– Сейчас это неважно, – все тем же рассудительным тоном продолжил Лейгур, будто и не был упомянут его зверский поступок. – Наша задача выжить, и, полагаю, против этого никто не выступает. Мы должны принять трудное решение и будет правильно, если мы устроим голосование.
Все это время читающий по губам Домкрат что-то не уловил и резкими жестами потребовал от Нади разъяснений, но та лишь отмахнулась, продолжая с ненавистью смотреть на исландца.
– В задницу засунь себе это голосование, – откликнулась Надя и устроилась рядом с Машей.
Некоторое время все молчали; наконец Арина нарушила тишину, осторожно произнеся:
– Но он прав…
Все повернулись в ее сторону.
Арина погладила ладонью успевшие отрасти короткие волоски на голове и обратилась к Маше:
– Мария, я… – Она все никак не решалась заговорить, то и дело облизывая пересохшие губы, особенно когда обремененная горем ученая посмотрела на нее словно на предателя. Потом в лице Арины что-то изменилось, оно стало менее серьезным и обрело оттенки жалости: – Мне было пятнадцать, когда мой папа умер. Это было всего два года назад. Его тоже прибрала болезнь.
Маша покачивала головой, будто не желая слушать. Пара скатившихся слез разлетелись в стороны.
– Сама не знаю, зачем это сказала… – пробормотала Арина, отведя взгляд. – Быть может потому, что я понимаю вашу боль, понимаю насколько вам… – Она осеклась и резко перевела тему: – Но поймите, сейчас все мы должны выжить, выжить ради «Копья»! Вы сами то и дело твердили, что токсин стоит жертв.
– Я не могу, – отозвалась Маша, еще крепче прижимая к себе голову отца. – Не могу, и все тут! – Она почти рыдала.
Послышалась, как носом шмыгнула Надя, с сочувствием глядя на Марию Зотову.
– Нам все равно придется проголосовать, – сообщил Лейгур, подкинув деревяшку в огонь. – И я даю слово, если большинство голосов будут против, то я лично буду нести Вадима Георгиевича до последнего его или своего вздоха. Ну а в противном же случае он останется здесь.
– Нет, мы его не оставим! – с отчаянием в голосе произнесла Маша.
– Я тоже его не оставлю, – присоединилась к ней Надя. – Плевать, понесу его сама, если надо будет.
– Будем считать это как два голоса «против», – вздохнув, произнес исландец. – Полагаю, про наше с Юдичевым мнение вы уже в курсе. Теперь твой черед, Арина.
Девушка молчала, не сводя обеспокоенного взгляда со старика и вцепившуюся в него Машу.
– Простите, Мария… – прошептала она и кивнула Лейгуру.
– Так, теперь Домкрат. Он вообще понимает, о чем мы тут?
Прогрессист, не сводя пристального взора с губ исландца, покачал головой, утвердительно ответив на его вопрос. Надя стала общаться с ним на языке жестов, и, судя по резким движениям рук, пыталась убедить его принять верное, по ее мнению, решение. Так длилось несколько минут, пока Домкрат не опустил голову, тяжело выдохнул и после показал Лейгуру опущенный большой палец.
– Сволочь ты! – прошипела Надя, показывая ему неприличный жест. – Он столько для тебя сделал, а ты… сволочь!
Домкрат выглядел пристыженным. Он резко встал с места и по примеру Юдичева отошел к окну, положив ладони о подоконник.
– Плевать я хотела на ваше чертово голосование, ясно? – заявила Маша. Ее заплаканные глаза горели искорками отражающегося пламени. – Мы все равно понесем его.
Ей ответил Юдичев:
– Да можете нести его сколько вам обеим в голову взбредет, только вот все остальные вас ждать не будут и уйдут вперед, пока мерзляки вам на пятки ступать будут.
– Умолкни, – спокойным, но в то же время угрожающим голосом произнес Лейгур, взглянув на стоящего рядом коллегу.
– Я помогу им, – вдруг откликнулся Тихон, подняв руку. – Я за то, чтобы нести Вадима Георгиевича до конца.
Все удивились решению Тихона, а некоторые, вроде Арины и Нади, даже с недоверием оглядели его, будто приняв сказанное за шутку.
– Твоего мнения здесь вообще никто не спрашивал, сопля зеленая, – гаркнул Юдичев. – Сиди и не отсвечивай.
– Тебя спросить забыл, крыса корабельная.
– Че ты вякнул, щенок?
Юдичев уже было стал обходить костер, чтобы добраться до мальчишки – тот тоже времени даром не терял, крепко сжав спрятанная нож в кармане куртки, – но к счастью вмешался Лейгур:
– Пацан уже давно заслужил быть частью команды, и право голоса у него есть, как и у каждого здесь. Так что вернись на место.
Юдичев продолжал испепелять злобным взглядом мальчишку, а потом указал на него.
– Я тебе твой острый язычок оторву с корнем, если еще раз будешь перечить мне, сопляк. Усек?
– Ага, как же, обязательно, – продолжал язвить Тихон, хоть в голосе его и слышалось содрогание.
Юдичев не сводя с мальчишки глаз сел обратно.
Через минуту возникшее внезапно напряжение в команде спало, и Лейгур продолжил:
– Я, конечно, твой выбор не понимаю, малой, но «за», так «за».
– Да че тут понимать-то. – Тихон пнул веточку под ногой прямиком в костер. – Он меня тогда еще на корабле пожалел, несмотря на мой поступок, да и защищал постоянно. Должен я ему, вот так.
– Твоя правда.
– Спасибо тебе, – внезапно произнесла его Надя. Кажется, это был первый случай, когда она обратилась к мальчику не с угрозой его прикончить.
Даже сам Тихон изрядно удивился благодарности в его адрес от столь невзлюбившей его с самой первой их встречи прогрессистки. Он все силился ответить ей словом, но по итогу лишь проглотил невидимый комок и едва заметно кивнул.
– Так, стало быть у нас четыре «за», и трое «против», – подытожил Лейгур и обратил свой взор на Матвея. – Получается, последнее слово за тобой, Матвей. Если проголосуешь «против», значит понесем, даже несмотря на поровну разделенное количество голосов.
– Что за тупость? – вновь взъерепенился Юдичев. – Почему это за ним последнее слово?
– Потому что мы, так или иначе, должны прийти к решению. В нашем случае «ничья» ничего не поможет, если, конечно, никто вдруг не изменит свой голос. – Он медленно осмотрел всех присутствующих, давая время обдумать еще раз принятый ими выбор. – Возражений нет. Матвей?
– Вот значит как… – Собиратель снял шапку, почувствовав, как от переполняющего волнения запотели его волосы.
– Прости, так уж получилось.
– Матвей, прошу тебя… – взмолилась Маша, глядя на него. Сердце кровью обливалось при виде ее заплаканного лица.
– Матвей… – на этот раз голос подала Арина. Карие глаза девушки горели решимостью и твердостью. – Подумай хорошенько.
– Да, Матвей, подумай хорошенько, – подхватил Юдичев.
Собиратель встал и отошел в сторону, оперся на столб и погрузился в размышления. Подняв голову, он заметил, как из тьмы за ним наблюдали святые из наполовину разрушенного иконостаса. Десятки глаз словно видели его насквозь, отслеживали каждую его мысль. И хоть в его сердце не было и капли веры, от их вида ему сделалось дурно.
– Завтра, – пролепетал он.
– Что? – уточнил Лейгур.
Он повернулся к остальным, попытался стряхнуть с себя внезапно охвативший его страх.
– Утро вечера мудренее, так ведь говорят, верно? – произнес Матвей. – Я проголосую завтра утром. Возможно, за ночь кто-то передумает.
Не все встретили решение Матвея – точнее его отсутствие – положительно. Арина пожелала возразить, но едва произнесенное слово так и повисло в воздухе. Юдичев тоже остался недоволен, махнув рукой и пробормотав себе что-то под нос.
– Утром так утром, – нехотя согласился Лейгур и сел обратно греть руки у костра. – В конечном счете, в ближайшие несколько часов мы отсюда ни ногой.
На том и сошлись.
Первым дежурить выпало Матвею.
Пока все спали или пытались уснуть, собиратель поддерживал огонь, помешивая угли найденной снаружи палкой.
Он все силился вспомнить, сколько дней прошло с тех пор, как они покинули Москву? Десять дней? Пятнадцать? Он совершенно потерял счет времени. Конечно, можно было бы включить ваттбраслет и посмотреть точную дату, но не хотелось тратить на это даже крохотный ватт, столь необходимый для выживания.
Взгляд собирателя упал на стонущего не то во сне, не то в бреду старика и его дочери, согревающей того в объятиях. В очередной раз мысли о судьбе Вадима Георгиевича настигли его как мерзляк в холодную погоду, а ведь он так силился не думать о нем хотя бы эту ночь! Вновь предстал перед глазами образ Маши, бьющей его по груди кулаками и проклинающего до конца дней. Выбор-то свой Матвей сделал сразу, едва поднялось голосование, только никак не мог набраться храбрости произнести решение вслух, боясь гнева убитой горем Маши. Казалось, после этого она будет ненавидеть его до скончания дней, ведь именно он последним забил гвоздь в крышку гроба ее отца.
«Но это надо сделать, Матвей, ты и сам это прекрасно понимаешь, – успокаивал он себя».
Ноги затекли, и он решил размяться. После первого шага скрипнул половица, но никто не шелохнулся – спали мертвецким сном. Он подошел к Маше, долго смотрел на ее профиль и на растрепанные волосы; хотел их поправить, но не стал, боясь нарушить ее покой.
Потом вдруг заметил как напротив зашевелился локоть Арины. Он подошел ближе и увидел, как та писала карандашом в своем красном дневнике; с того дня, как они покинули Приморск, она часто писала в нем что-то.
– Не спишь?
Арина медленно закрыла дневник.
– Не могу. – Она посмотрела на него. – Ты?
– Я же на стреме.
– А… точно.
– Все хочу спросить, что ты там пишешь?
– Да так, всякое. – Девушка села спиной к костру. – Знаешь, мне не по себе от этого места.
– В церкви?
Она кивнула.
– Не знаю… – стала она объяснять, – с виду, здесь все заброшено, но будто бы… – Она замялась, потом посмотрела на него и с едва слышным испугом в голосе произнесла: – Будто мы здесь не одни. Знаешь, пришли в гости, а хозяева либо вот-вот придут, либо спрятались и наблюдают за нами из-под половицы, или еще откуда-нибудь. В общем, жду не дождусь утра. Хочу убраться отсюда как можно скорее.
Арина поднялась с места и подошла к Матвею вплотную.
– Матвей…
– Я знаю, что ты хочешь сказать, – опередил ее собиратель. – Давай не будет об этом.
– Просто хочу убедиться, что ты примешь верное решение, – она перешла на шепот. – Мне тоже ужасно жаль Вадима Георгиевича, но ты, как собиратель, должен понимать…
– Я все понимаю. – Ему не хотелось вновь поднимать эту тему.
– Надеюсь на это. – Она коснулась его щеки и провела ладонью. По его телу пробежали мурашки, а по внутренностям словно разлилась теплая вода. – Скажи, с тобой все хорошо?
Матвей натянуто ухмыльнулся.
– Учитывая наше нынешнее положение?
– Нет, я не об этом, – ее голос оставался серьезным. – С тех пор, как мы ушли из Москвы, тебя начало словно беспокоить что-то, и я не имею в виду наши нынешние проблемы. Ты чаще стал разговаривать с собой…
– Вот как? – Он не припоминал за собой подобное.
– Да. Я слышала много раз, как ты бормотал по ночам или когда оставался один.
Ее ладонь легла ему на плечо.
– И еще твой взгляд… – Арина снова посмотрела в огонь, облизала губы. – Словно ты призрака увидел.
При упоминании «призрака» перед взором собирателя как вспышка проявились лица Йована, затем Паши и даже Шамана. Их измученные, бледные, мертвые лики пристально смотрели на него.
– Матвей? – Голос Арины прозвучал громче обычного. Он почувствовал, как его трясут. – Что с тобой?
– Н-ничего…
– Вот про это я и говорю, ты…
– Это все голод, – поспешил он прервать ее. – Голод и усталость, вот и все.
Арина поджала губы и вдохнула носом, выражая понимание о нежелании Матвея продолжать эту тему.
– Просто знай, я рядом, хорошо? – Арина погладила его по руке.
– Хорошо, сестренка.
В ответ она улыбнулась и потянулась к его винтовке.
– Попробуй поспать, я подежурю. Все равно сна ни в одном глазу.
– Уверена?
– Да, уверена, иди. Тебе нужно хоть немного поспать, прежде чем… Ты знаешь. Мудрое утро не наступит, если как следует не выспаться.
– Пожалуй, – согласился Матвей и отдал ей винтовку.
Матвей слышал голоса, множество голосов, отражающиеся от наполовину сгнивших стен. Иконы говорили с ним, шептали на ухо, и все это сливались в единый поток бессмыслицы. Но отчего-то собиратель воспринимал все это как само собой разумевшееся. Как если бы он зашел внутрь ветряка и услышал гудение ватт, бегущих по проводам.
Шепот не замолкал, и слыша его, Матвей ощущал необъяснимый покой. Время перестало иметь для него значение, потеряв всякий смысл.
А затем настало пробуждение…