В номере я первым делом набрал полную ванну горячей воды – и медленно погрузил туда окоченевшее тело. Однако согреться так просто не получалось. Тело промерзло до самых печенок, и горячая вода лишь усиливала ледяную стужу внутри. Я собирался просидеть так, пока эта стужа не растопится, но в голове начал твориться такой маразм, что из ванны поневоле пришлось вылезать.
В комнате я прижался лбом к оконному стеклу и немного остудил голову. Потом налил в бокал бренди сразу пальца на три, проглотил одним махом и тут же забрался в постель. Я изо всех сил пытался уснуть – ни о чем не думая, с пустой головой. Не тут-то было. Уснуть не получалось хоть тресни. Мысли в голове отвердевали, превращаясь в кучку булыжников. Я обхватил голову руками и пролежал так, пока за окном не забрезжил рассвет. Небо застили пепельно-серые тучи. Снег еще не пошел, но висели эти тучи так плотно, что своей унылой бесцветностью выкрасили весь город до последнего уголка. Куда ни глянь, все сделалось пепельным. Заброшенный город отчаявшихся людей.
Заснуть не получалось, но вовсе не от тяжелых мыслей. Я слишком устал, чтобы думать о чем бы то ни было. И тело, и душа отчаянно требовали сна. Только какой-то непонятный участок мозга, каменея все больше, наотрез отказывался засыпать и действовал мне на нервы. Так раздражают таблички с названиями станций в окне скорого поезда. Приближается очередная – и я опять напрягаю внимание, чтобы успеть прочесть иероглифы, но тщетно. Слишком большая скорость. Смутный образ написанного мелькает в окне. Но что за слово, не разобрать: миг – и все позади. И так без конца. Станция за станцией. Провинциальные городишки с никому не известными именами. Пролетая мимо каждого, поезд издает гудок за гудком, и эти пронзительные вопли, как пчелы, впиваются в мозг…
Так продолжалось до девяти. Увидав наконец, сколько времени, я совершенно отчаялся заснуть и выбрался из постели. Поплелся в ванную и начал бриться. Чтобы побриться как полагается, пришлось несколько раз напомнить самому себе вслух:
– Я – бреюсь! – Добрившись-таки, я оделся, причесался и отправился завтракать. В ресторане, усевшись за столик у окна, я заказал себе «завтрак-континенталь», но в итоге просто выпил две чашки кофе и съел один тост. На это потребовалась уйма времени. В тусклом свете облаков тост казался пепельным, как и все остальное, а по вкусу напоминал клочок слежавшейся ваты. Погода была идеальной для предсказания Конца Света. Допивая кофе, я в пятидесятый раз елозил глазами по страничке утреннего меню. Булыжники в голове никак не хотели рассасываться. Скорый поезд мчался мимо станций без остановок. Гудки его по-прежнему буравили мозг. А мысли в этом мозгу все больше походили на застывающие кляксы зубной пасты.
Посетители за соседними столиками завтракали вовсю. Сыпали сахар в кофе, мазали маслом тосты и вилками-ножами резали яичницы с ветчиной. Клац, клац, клац, – беспрерывно разносилось по залу. Прямо не ресторан, а мастерская по ремонту автомобилей…
Я вспомнил Человека-Овцу. Прямо сейчас, в этот самый момент он по-прежнему существует. В этом отеле, в какой-то из щелей пространства-времени ждет меня в своей комнатенке. И пытается что-то мне объяснить. Только все бесполезно. Я не успеваю прочесть. Слишком большая скорость. Голова превратилась в булыжник и не считывает ни черта. Я могу прочитать только то, что стоит на месте: (А) Завтрак Континенталь: сок (апельсиновый, грейпфрутовый или томатный), тосты с маслом и… Кто-то пытается заговорить со мной. И ждет от меня ответа. Кто бы это мог быть? Я поднимаю взгляд. Официант. Стоит в белом форменном пиджаке и сжимает руками кофейник. Будто это не кофейник, а почетный кубок «Лучшему официанту Вселенной».
– Не угодно ли еще кофе? – вопрошает он очень вежливо. Я качаю головой. Он исчезает, я подымаюсь и выхожу из ресторана. Каац, клац, клац — никак не смолкает у меня за спиной.
В номере я снова забрался в ванну. Стужа в теле почти унялась. Я вытянулся в воде во весь рост и начал сосредоточенно, словно распутывая клубок веревки, выпрямлять и разогревать одну за другой конечности. Так, чтобы в итоге каждый палец задвигался как положено. Вот оно, думал я, мое тело. Здесь и сейчас. В реальном гостиничном номере, в реальной ванне. Никакого поезда. Никаких гудков. Никакой необходимости читать названия станций. Как и думать о чем бы то ни было.
Я вылез из ванны, приплелся в комнату, плюхнулся на постель и взглянул на часы. Пол-одиннадцатого. Черт бы меня побрал… Может, плюнуть на сон да пойти прогуляться? Я принялся над этим раздумывать, но тут-то меня и сразил совершенно внезапный сон. Мгновенный, как в театре, когда на сцене вдруг гасят свет. И само это мгновение я запомнил очень отчетливо. Откуда ни возьмись передо мною возникла огромная пепельно-серая обезьяна с кувалдой в лапе и шарахнула меня ею по лбу. Так сильно, что в сон я провалился, как в обморок.
Во сне было жестко и тесно. И темно, хоть глаз выколи. И музыки никакой. Ни тебе «Грустной любви», ни «Лунной реки». Тоскливый такой сон, без прикрас. «Какое число идет после шестнадцати?» – спрашивает меня кто-то. «Сорок один», – отвечаю я. «Спит как убитый», – говорит Пепельная Обезьяна. Все правильно, именно так я и сплю. Свернувшись, точно белка в дупле, внутри черного шара. Огромного чугунного шара, из тех, какими обычно ломают дома. Только у этого внутри пусто. Там, внутри, лежу я и сплю как убитый. Жестко, тесно, тоскливо.
Кто-то снаружи зовет меня.
Гудок поезда?
«Нет! Неправильно! Не угадал!..» – радостно вопят чайки.
Похоже, мой шар собираются накалить на огромной газовой горелке. Именно такие звуки я слышу…
«Опять неправильно! Думай дальше!» – кричат чайки в унисон, как хор в древнегреческой трагедии.
«Да это же телефон!» – осеняет меня.
Но чайки молчат. Никто больше не отвечает мне. Куда исчезли все чайки?
Я нашарил телефон у подушки и снял трубку:
– Слушаю.
Долгий гудок – вот и все, что я там услышал. Дз-з-з-з-з! – продолжало раздаваться по всему номеру.
Звонят в дверь! Кто-то стоит в коридоре и давит на кнопку звонка. Дз-з-з-з.
– Звонят в дверь, – произнес я вслух.
Но чайки куда-то исчезли, и никто не похвалил меня за догадливость.
Дз-з-з-з-з.
Завернувшись в банный халат, я подошел к двери и открыл, не спрашивая.
Как и в прошлый раз, она бесшумной тенью скользнула в дверь и тут же заперла ее изнутри.
Голова моя просто раскалывалась – в том месте, по которому шарахнула Пепельная Обезьяна. «Вот дура, не могла ударить чуть послабее?» – ругнулся я. Кошмарная боль. Будто дырку мне там пробили.
Она оглядела мой халат, потом лицо. И озабоченно сдвинула брови: