Они ощутили запах и теплоту сваренной фасоли. Тлели уголья костра.
Шутки, смех, разгоревшийся аппетит юношей сменились ужасом. Безмолвие царило кругом, безмолвие, полное страха. «Гила!» – кричали парни, приближаясь к месту. – «Мира! Можно перейти ручей!»
«В любом месте. Сейчас это легко!»
«Гила!» – кричали. – «Мира! Йоселе, Янкалэ!»
Ответа не было. Они начали бежать, не обращая внимания раны, и быстро оказались около носилок, костра, шалаша из шкур, казана, висящего на шесте от флагов, покачивающемся слабо и покойно.
Три мертвых женских тела лежали вокруг шалаша. В грудь каждой был воткнут длинный штык. На каждом из них развевались шелковые красные нити. В грязи виднелись следы коровьих копыт. Детей же не было видно.
Мужчины окликали их по именам, свистели в два пальца, переворачивали шкуры на носилках, заглядывали под сундуки отпрысков, забыв, что следует разбить на сундуках замки. Разобрали шалаш. Бледность и желудочные спазмы у парней усиливались с минуты на минуту.
Дети исчезли. В бессилии парни били кулаками землю, бегали во всех направлениях, выкрикивая имена детей.
«Иаков, Яаков, Яки, Йоселе, где вы?» Ответа не было.
Вбирались на деревья, освещали фонариками заросли и кроны. Ничего не было, кроме разбуженных ворон, сердито галдящих.
Коровы тоже исчезли. Но это парни вспомнили намного позднее. Ты, любимый читатель, и ты, любимая читательница, не относитесь ко мне заносчиво и высокомерно лишь потому, что я то тут, то там рассказываю заранее то, что должно случиться позже.
Они собрались, примерно, после часа поисков, охваченные душевной болью, беспомощные, в страхе, идущем от беспокойства и любви.
Дети исчезли.
Пытались нащупать пульс у женщин, содрогание падающей руки, признаки дыхания. Ничего. Смерть. Женщины превратились в безнадежную мертвую плоть, без обновления и продолжения.
Один из парней, не сдерживаясь, горько рыдал, уронив голову на тело Гилы. Самым красивым был он среди парней, с нежным лицом и мягкими прядями волос. Он все еще пытался вобрать в себя тепло, уходящее из ее тела, мягкость ее кожи. Он поднял на руки сжимающееся, словно еще проявляющее признаки жизни тело, и так стоял на виду у остальных, чьи взгляды были опустошены.
Он пошел с ней непонятно куда. Удалился, вернулся. Сел на перила носилок, и вдруг вздрогнул от испуга, закрыл глаза, снова открыл, затрясся, вновь закрыл глаза и приник головой к телу девушки.
Остальные тоже присели на перила носилок в смятых одеждах, затянули снова пояса. Сидели по двое, молчали в тоске и заброшенности.
Холод усиливался, костер продолжал тлеть. Все еще ощущался запах разваренных костей, фасоли и лука.
Так они молчали, вымещая всю злость и боль на ветках, зачищая их ножами и обламывая.
«Надо быстро пересечь ручей» – сказал один из них, и все покачали головами в знак согласия.
Ручей явно обмелел, течение ослабело, видны были камни дна. Кто-то из парней разлил по тарелкам варево, и все его с аппетитом съели, удивляясь, что вообще можно есть в такие ужасные минуты.
Тут они решительно встали, вырыли три мотлы. Земля была напитана водой. И тела скользнули в это месиво. Парни чувствовали полный провал в этом влажном погребении, но провал этот, как ни странно, немного укрепил их дух. Но как пережить исчезновение детей? Что скажут по ту сторону ручья?
Они отметили место их пребывания на дорожной карте, воткнули колья на могилы. Собрали и упаковали все, что осталось. Затем подняли на плечи огромные носилки и вошли в воды ручья в своих крепких сапогах. Перешли ручей с легкостью и почти мгновенно, не слыша слабый смех, исходящий из глуби вод.
На другом берегу решили поспать перед продолжением своего пути, о котором никто из них в эти минуты не хотел думать. Что они скажут родителям детей. Итальянцам, которые захотят услышать о судьбе девушек. Мужу больной женщины, который так ее ждал с лекарствами, которые наконец-то привез с древнего берега Хазарского моря. Что они скажут бабке детей, двоюродной сестре самого Кагана?