=Настя=
Папа молча отпустил меня на новогодний вечер и даже не прочитал перечень того, «что не нужно делать на таких мероприятиях». После маминой годовщины он сильно осунулся, а когда сидел на репетиции с оркестром, я видела, как блестят его глаза. Бывший военный никогда не выдаст свои чувства, но мне-то и говорить о них не надо, я и так все вижу.
Он даже привез меня к Академии тридцать первого декабря и затащил чехол с платьем в сорок четвертый кабинет. Прощался коротко, просто коснулся губами моей щеки и ушел, сказав напоследок звонить в любое время. Если что.
А я даже не знала, попаду ли к полуночи домой. От этого стало как-то тоскливо, хотелось побежать за папой и попросить остаться, но… Я уже взрослая. Должна учиться отвечать за свои поступки, а он должен привыкнуть, что я не смогу быть рядом всю жизнь. Это из-за меня он не женился второй раз, и я немного чувствовала свою вину и боялась, что выйду замуж, а он совсем растеряется.
Когда его шаги затихли в коридорах Академии, ко мне подошел Алексей.
– Можешь распеться здесь, а потом спокойно переодеться. Держи. – Он протянул руку и положил длинный ключ мне на ладонь. – Кабинет полностью в твоем распоряжении.
– А ты?
– У меня другие планы на сегодня. – Он бросил взгляд в наполненную оркестровую.
Около входа стояла незнакомая мне девушка. Рыженькая и невысокая. Она что-то весело говорила в сторону и активно жестикулировала.
– О, познакомишь?
Лёша чуть придвинулся и прошептал:
– Рано еще, но позже познакомлю. Ты только когда уходить будешь, оставь ключ на вахте, – и, потрепав мое плечо, дирижер убежал к своей… девушке?
Ну, будем верить, что скоро ею станет. С первого взгляда она очень располагает.
А мне так легко стало, когда я осознала, что Лёша не на меня глаз положил. Не хотелось разочаровывать хорошего человека и объяснять, почему у меня не «ёкнуло». Не люблю я это, до ужаса не люблю.
Сегодня мне хотелось чего-то необычного, потому свои кудри я спрятала под розовый парик-каре, глаза подчеркнула стрелочками. Из зеркала на меня смотрела незнакомка, а в груди распускались странные неведомые чувства. Будто сегодня что-то случится. Наверное, это все ощущение наплывающего, как цунами, праздника.
Я никогда еще не отмечала Новый год вне дома, и это было по-особенному интересно, но и немного грустно. Примерная дочь вырвалась из гнезда.
Почему-то вспомнился Эд и его ухаживания в течение нескольких месяцев, и как потом, после того, как все случилось, меня просто отшвырнули, будто использованную вещь. Я жалела. Безумно жалела, что позволила украсть самое ценное. То, что берегла для единственного и любимого, который на деле оказался проходимцем. Полгода я не могла смотреть на мужчин, в груди будто окна нараспашку, до сих пор сквозит.
Наверное, от каждого нового ухажера я ожидала подобного предательства, потому и избегала отношений.
Петь в смятении, что навалилось на меня, как камнепад, было тяжело. Я дрожала и не могла раскрепоститься. Лажанула пару раз и напутала слова. После выступления было гадко на душе, и даже веселье и танцы не спасали, потому я стала пробираться через танцующую толпу к выходу. Я пыталась. Честно пыталась не возвращаться мысленно на сцену и не переслушивать свои промашки в голове, но не получалось. И Тотоша не пришел, хотя обещал. Все скатывалось в какую-то безнадегу, и лучше никого не заражать своей грустью.
– Ты молодец! – Лёша пробрался через толпу и неожиданно обнял меня по-дружески, похлопал по плечам. – За такой короткий срок со всем справилась. Будешь с нами петь дальше? – отодвинул меня от себя и дохнул слабым запахом вишневого вина.
Я поперхнулась воздухом.
– Ты серьезно? Я же фальшивила…
– Да брось! После болезни и в такой нагрузке репетировать – да ты просто на сто процентов гений! Слышала, как наша «знаменитость» выла? Тебе до ее лаж далеко! – Лёша был весел и румян и все поглядывал на рыжую девчушку, что плясала около колонок.
– И давно Соня у вас поет? – Я неловко отошла назад, стукнув каблучком по полу. Вспомнила, как передо мной выступала коротышка с пышной грудью. Она была вульгарна не только в своем наряде, но и манере пения. Мне тогда стало противно, ушки чуть не свернулись в трубочку, потому я ушла в коридор и стала ждать своей очереди.
Меня вернул к реальности голос Алексея:
– Давно. Она в этом году заканчивает четвертый курс, потому предлагаю тебе занять место солистки.
Я не верила своим ушам.
– А… авторские можно принести?
– Ты пишешь песни? – Дирижер приподнял светлую бровь.
Я коротко кивнула и прикусила смущенно нижнюю губу. Высмеет сейчас, сбегу…
– Лёша, ты идешь? – Рыжая девушка оплела локоть мужчины худенькой ручкой и прижалась щекой к плечу, а потом оторвалась и скрылась в толпе.
Такой короткий знак внимания, но показывает, что Алексей уже занят, а я для нее не конкурентка. Эта девушка уверена в своем мужчине, и это на самом деле круто осознавать.
Алексей засмеялся ей вслед и снова обратился ко мне:
– Настя, мы и твои песни посмотрим, подумаем над аранжировкой. Отдыхай сейчас и к столу подходи, не стесняйся, а с начала года займемся программой.
– Спасибо, – получилось как-то сдавленно, потому что вал эмоций сильно подкашивал мне ноги, нужно было немного подышать.
Я буду петь в оркестре на постоянной основе. Это невероятно!
Лёша замялся, будто не хотел оставлять меня одну. Я приободрилась:
– Иди к ней. Я выйду ненадолго в тишину, мне нужно немного прийти в себя, – заулыбалась я и, обойдя разгоряченных студентов на танцполе, потопала к кабинету. Стук моих каблуков двоился где-то далеко в коридоре.
В сорок четвертом кто-то играл на фортепиано. Я застыла у закрытых дверей и почти прилипла ухом к дереву. Пианист играл так, что, казалось, рубил клавиши пополам эмоциями, рвал струны ощутимой агрессией, мучил молоточки резкими, но точными ударами. Это было так надрывно, что я долго не могла решиться открыть дверь. Внутри кабинета мои вещи: телефон, деньги, одежда… Я хотела домой. Пока не сильно поздно, незаметно уеду и не буду мешать празднику. Гадкое чувство, что дала слабину на выступлении, не отпускало.
Он даже не услышал, когда створка распахнулась. Не дернулся и не обернулся. Я мазанула взглядом по короткой стрижке и растрепанной челке.
Незнакомец сидел в полной темноте, и только свет из окна озарял его широкие плечи и черные волосы. Они наливались от мягких лучей фиолетово-синим.
Как под кончиками его пальцев не вспыхивали искры, я не знаю. Пианист ошибался и начинал снова и снова… Исправлял пассаж и мчал дальше по бело-черным клавишам. А я не дышала, потому что это – любовь с первого взгляда. Его движения, наклон головы, изгиб позвоночника. Идеальное сочетание грации и мужественности.
Он – олицетворение мечты. Мечты, что никогда не сбудется, но так хотелось закрыть глаза и поверить в сказку.
После быстрой джазовой композиции он заиграл Гершвина «Summertime», а я не удержалась и тихо запела куплет.
Пальцы пианиста сорвались с клавиш, а крышка инструмента захлопнулась, словно фортепиано испугалось и решило помолчать. Он сидел несколько секунд и, тяжело дыша, смотрел на стену перед собой. Я хотела что-то сказать, но губы не шевелились, а в горле клокотало желание петь. С ним петь. Только с ним…
Мужчина встал и подошел ближе. Медленно, словно крадущийся кот. Оттеснил меня к стене, заставив навалиться спиной на распахнутую дверь.
Гвоздика. Кипарис… и что-то еще.
Высокий и… красивый. Как будто сон. Я, наверное, в горячечном бреду, и всего этого просто не существует на самом деле.
И взгляд пронзительно-черный с переливами звезд в сердцевине, и улыбка чуть-чуть набок, и ладонь… широкая, с выраженными косточками. Даже в легкой полутьме я видела рисунки вен на его коже.
– Потанцуй со мной, – выдохнули его губы.
– Просто удачно подвернулась под руку? – Я немного наклонила голову и прищурилась.
Кто он?
– Могу предложить кому-нибудь другому, если тебя это не устраивает.
– Я согласна. Только если ты сыграешь мне после танца.
Мужчина сжал губы до тонкой кривой, а в глазах сверкнул неподдельный интерес.
– А ты споешь.