3

Настало завтра.

Я отменил свое выступление в Торговой палате в Палм-Спрингсе.

Шел дождь, сверху капало. Дождь просачивался через потолок и раздавалось – кап, кап, кап, кап, еще кап, еще кап, кап, кап, еще и еще кап, кап-кап…

Саке меня, конечно, согревало. Но тепло ли мне было? Ни так, ни сяк, наверно. Мне пятьдесят пять, а даже нечего подставить под протечку. Говорил мне отец, что под старость буду страдать фигней на чужом заднем дворе в каком-нибудь Арканзасе. Времени достичь этого у меня еще достаточно, а автобусы туда, если что, ходят каждый день. Но от автобусов у меня запор начинается, и вечно в них дрыхнет и храпит какой-нибудь старикан с немытой бородой. Пожалуй, заняться Селином будет поинтереснее.

Что ж, был ли Селин и вправду Селин? Я и про себя-то иногда не мог точно сказать, кто я такой. Ну ладно, я Никки Билейн. Но это не точно. Если кто-нибудь крикнет: «Эй, Гарри! Гарри Мартелл!», – я, скорее всего, отзовусь: «Да, чего?» В смысле, я мог быть кем угодно, какая разница? Так ли важно, как меня зовут? В чем вообще смысл имени?

Странная штука жизнь, верно? В команде по бейсболу меня всегда ставили последним. Знали, крысы, что я этот мяч могу к черту в Денвер зафигачить. Завидовали.

У меня был талант. И сейчас есть! Иногда, глядя на свои руки, я думал, что мог стать великим пианистом или еще кем-нибудь. Но что я в итоге делал этими руками? Чесал яйца, выписывал чеки, завязывал шнурки, спускал унитаз и т. д. и т. п. Пропали эти руки, короче говоря. И голова тоже не пригодилась.

Дождь шел, я сидел.

Зазвонил телефон. Я протер его просроченным счетом из налоговой и взял трубку.

– Ник Билейн слушает.

Или это Гарри Мартелл слушает?

– Беспокоит Джон Бартон, – заговорили на том конце.

– Да-да. Вы рекомендовали меня, большое спасибо.

– Я наблюдаю за вами, у вас определенно есть талант. Неограненный, но это скорее плюс.

– Рад слышать. Дела неважно идут.

– Я наблюдаю за вами. У вас все получится, еще немного терпения.

– Хорошо. Чем могу быть полезен, господин Бартон?

– Мне нужно отыскать Красного Воробья.

– «Красного Воробья»? А это что за чудо в перьях?

– Да вот есть такой, и я хочу найти его. Надо, чтобы именно вы занялись этим.

– А есть какие-нибудь примерные ориентиры?

– Нет, но я уверен, что он где-то существует, точно.

– А этого Воробья зовут как-нибудь?

– Не понял.

– Имя у него есть? Типа Генри или Абнер. Или там Селин…

– Нет, это просто Красный Воробей, и я точно знаю, что вы его найдете. Я в вас верю.

– Но это будет кое-чего стоить, господин Бартон.

– Если вы найдете его, я стану вам выплачивать сто долларов в месяц пожизненно.

– Хм… А всю сумму разом нельзя получить?

– Нет, Ник, вы ее тут же спустите на скачках.

– Ладно, господин Бартон, оставьте мне ваш номер и я займусь этим.

Бартон продиктовал номер и добавил:

– Я искренне верю в вас, Билейн.

И повесил трубку.

Что ж, дела налаживаются. Но с потолка льет как никогда. Я стряхнул с себя дождевые капли, глотнул саке, скрутил сигарету, зажег ее, затянулся, раскашлялся. Надел коричневый котелок и включил автоответчик. Медленно направился к двери, открыл, а там стоит Маккелви. Широченная грудь, а плечи такие, словно там от души поролоном набито.

– Аренда окончена, засранец, – выпалил он. – Чтобы твоей задницы тут больше не было.

Тут я посмотрел на его живот, похожий на гору дерьма. Недолго думая, я втопил туда свой кулак. А лицо гостя в это же мгновение встретилось с моим коленом. Маккелви упал и скорчился на боку. Неприглядное зрелище. Я приблизился, вытащил его бумажник. Там оказались фотографии детей в откровенных позах.

А не грохнуть ли его? Но вместо этого я лишь взял карту «Золотая виза», пнул его разок по заднице и вызвал лифт.

Решил пройтись до магазина Реда. Сяду за руль – опять где-нибудь не там припаркуюсь, а разбрасываться деньгами на штрафы я себе позволить не могу.

Всю дорогу до книжного меня одолевали мрачные мысли. Человек рождается, чтобы умереть. Что это значит? Это значит болтаться без толку и все время чего-то ждать. Ждать какого-нибудь автобуса. Ждать летней ночью в номере вегасского отеля, когда же явится пара больших буферов. Ждать, когда рак на горе свистнет. Ждать, когда жареный петух клюнет. И опять без толку болтаться.

Ред был на месте.

– Тебе повезло, только что свалил этот пьяница Чинаски. Болтал тут про свои марки.

– Да ладно, пес с ним. У тебя есть экземпляр «Когда я умирала» Фолкнера с автографом?

– А то!

– Сколько стоит?

– Две восемьсот.

– Подумаю.

– Минутку, – сказал Ред и повернулся к парню, который листал большим пальцем первое издание «Домой возврата нет».

– Эй, положи книгу на место и проваливай!

Парень был на вид хиловатый и очень сутулый, в желтом дождевике.

Он поставил книгу на полку и прошел мимо нас к выходу, а на глаза слезы наворачивались. Дождь перестал. Дождевик уже ни к чему.

Ред посмотрел на меня.

– Ты только подумай, вот такие, как он, заходят сюда с мороженым!

– Я могу и не такое представить.

В глубине магазина стоял еще один человек. Кажется, я узнал его по фотографиям. Это Селин. Селин ведь?

Я медленно подошел к нему, довольно близко. Было видно, какую книгу он читает. Это была «Волшебная гора» Томаса Манна.

Человек увидел меня.

– У этого парня проблема, – сказал он, потрясая книгой.

– С чем?

– Он считает тоску искусством.

Человек, похожий на Селина, поставил книгу на место. Я рассматривал его.

– Удивительно.

– Что именно?

– Я думал, вас нет в живых, – ответил я.

Он взглянул на меня.

– Я тоже думал, что вас нет в живых.

Так мы и стояли там, глядя друг на друга.

Ред напомнил о себе.

– Эй, ты там! Вали отсюда, тебе говорят! – завизжал он.

Но нас там было двое и я спросил, кому следует валить.

– Тому, кто на Селина похож. Вали давай!

– А что случилось? – спросил я.

– Я прекрасно вижу тех, кто все равно ничего не купит!

Селин (или уж не знаю, кто он) направился к выходу. Я двинул за ним.

Он прошел немного в сторону бульвара и остановился у газетного киоска.

Киоск этот там был всю жизнь. Однажды, лет двадцать-тридцать назад, я около него встретил трех проституток, позвал их всех к себе, и одна из них мастурбировала моему псу. Их это забавляло. Они были пьяные и под колесами. Потом другая пошла в туалет, грохнулась там башкой и все испачкала кровью, пришлось долго вытирать большими мокрыми полотенцами. Я отнес ее в кровать и потом сидел с остальными, пока они, наконец, не ушли. А та, что башку разбила, осталась на четыре дня и четыре ночи, уничтожила все запасы пива и бесконечно говорила про своих двоих детей в Миссури.

В общем, парень этот – Селин или нет? – стоял у киоска с журналом. Подойдя ближе, я разглядел, что это «Нью-Йоркер». Он положил журнал на место и посмотрел на меня.

– Только одно мне не нравится, – сказал он.

– Что именно?

– Они понятия не имеют, как надо писать. Никто.

Мимо проезжало пустое такси, и он громко окликнул водителя. Машина замедлила ход, он устремился к ней и нырнул в открывшуюся дверь на заднее сиденье.

– Эй, подождите, – крикнул я. – Вопрос есть!

Такси умчалось в направлении Голливудского бульвара. Селин выглянул из машины, высунул руку, показал мне средний палец и был таков.

Вообще, в том районе я не видел такси лет десять. В смысле, чтобы именно пустое проезжало.

Так, дождь закончился, но тоска не проходила. Кроме того, стало прохладнее, а запах вокруг стоял такой, как будто кто-то пустил ветры, но перестарался.

Я поднял воротник, втянул голову и двинулся в сторону Мюссо.

Итак, у меня есть золотая «Виза». Я жив. Временами даже ощущаю себя Ником Билейном. И напеваю себе под нос песенку Эрика Коутса.

Ад таков, каким ты сделаешь его сам.

Загрузка...