Глава 6
Чувствую, как кто-то прикасается к шее, нащупывая пульс, прислушивается к дыханию.
– Живая.
Голос принадлежит мужчине.
– Как ты здесь оказалась? Кто ты? – спрашивает он.
– Лесия.
Я пытаюсь открыть глаза, чтобы рассмотреть говорящего, но опухшие веки этого не позволяют.
– Все будет хорошо.
Мужчина надевает что-то на меня, а потом поднимает на руки.
– Ты иной? – задаю главный вопрос, но ответа не слышу, погружаясь в темноту.
Я снова прихожу в себя, ощущая ритмичное покачивание, – меня куда-то несут. Я пытаюсь спросить: «Куда?», но выходит нечто нечленораздельное.
– Потерпи, мы почти пришли, – успокаивает незнакомец.
Мы поднимаемся по ступенькам, слышится звук отворяемой двери и женский голос:
– Роман!
Теперь я знаю имя спасителя.
– Куда мне ее положить? – спрашивает Роман.
Ответа я не слышу, но меня опускают на что-то мягкое, наверное, на кровать.
– Где ты ее нашел?
Вместе с вопросом женщина склоняется надо мной, всматриваясь в лицо. Я вижу только темный силуэт, все остальное остается размытым.
– Она лежала возле ручья без одежды. Пришлось надеть на нее свою рубаху.
– Бедная девочка, что же с ней произошло? – женщина прикладывает ладонь ко лбу. – У нее жар.
– Она назвалась Лесией. Еще она спрашивала про иных, – Роман рассказывает ей об услышанном, в то время как женщина чем-то гремит.
– Помоги дать отвар, – просит она Романа.
Меня приподнимают, подставляя ко рту чашу. Я выпиваю содержимое, приятное и сладкое на вкус.
– Молодец, девочка, – хвалит меня женщина. Я вновь ложусь, а на веки мне опускают смоченную тряпку. – Лесия, что произошло?
– Тот куст, – я говорю медленно и тихо, женщине приходится наклониться, чтобы разобрать слова, – это не жимолость.
– Где он? – уточняет она.
– Ручей, пещера, рядом…
Надеюсь, они смогут отыскать его.
– Хорошо. Выпей еще немного, – меня снова приподнимают, подставляя чашу ко рту, уже что-то горькое. – Надо, девочка, пей.
Меня заставляют проглотить все содержимое и лишь после этого опускают на кровать.
– Я могу идти? – спрашивает Роман.
– Сделай обход, у меня есть подозрения. Лучше отыскать тот куст.
Слышу его отдаляющиеся шаги.
– Поспи, Лесия. Сон поможет.
Она берет меня за руку, разматывая повязку ткани на запястье:
– Как интересно… – ее голос теряется в темноте.
Я прихожу в себя, мне помогают добраться до уборной и обратно. Чувствую, как к лицу приливает кровь.
– Не смущайся, девочка, – ободряет женщина.
Я возвращаюсь в кровать, снова впадая в беспамятство. Глаза по-прежнему завязаны. Капельницы сменяются одна за другой. Каждое пробуждение сопровождается чашей горькой жидкости – и так без конца. Но я знаю, что спасена. Я нашла иных… Другого варианта нет, они явно не из Системы. Мне хочется задать массу вопросов, осмотреться, но я все еще обессилена.
Новое пробуждение – повязки на глазах уже нет. Я кручу головой, стараясь рассмотреть, где нахожусь. Просторная комната освещена естественным светом, который проникает из больших окон. Помимо кровати, на которой сижу я, здесь множество шкафов. Внутренности закрытых остаются неизвестными, а полки открытых уставлены разными баночками. Справа от меня, между стеной и шкафом, натянута нить, унизанная сушеными травами. Слева стоит большой круглый стол со стульями.
Напротив две двери. Одна из них отворяется, и в комнату заходит женщина с чашей в руках. Сложно определить ее возраст, но несмотря на имеющиеся признаки старости, я не могу назвать ее бабушкой. Она одета в свободное длинное платье голубого оттенка, а ее седые волосы заплетены в тугую косу, которая свисает до пояса.
– Это вы? – спрашиваю я.
– Не знаю, о чем ты, но пускай буду я. Зови меня Добродеей.
Она улыбается и присаживается рядом на кровать.
Я перевожу взгляд на ее руку и чуть не взвизгиваю от восторга – у нее нет узора!
– Вы иная?
Добродея смеется, протягивая чашу.
– У нас нет узора, если ты об этом.
Я принимаю отвар:
– Спасибо. Вы вылечили меня, позаботились, – видно, как Добродее нравится моя признательность.
– Не забудь поблагодарить Романа, он нашел тебя в лесу.
– Лес.
Она приподнимает мои руки с отваром ко рту, намекая, чтобы я выпила его. У меня столько вопросов, которые не терпится задать, поэтому я быстро выпиваю содержимое, да и привкус не кажется уже таким горьким.
– Молодец, Лесия, – хвалит она меня, забирая чашу.
– Давно я здесь?
– Два дня, об остальном тебе расскажут.
Она поднимается с кровати, чтобы вернуть чашу на стол.
– Что с тобой произошло, девочка?
Я нашла иных, я благодарна им за спасение, но я настолько привыкла скрываться, что не могу в одночасье открыть им все тайны о себе:
– Я ушла в лес и… заплутала. Я пыталась найти воду, а нашла поляну с жимолостью, – а дальше рассказываю о налетевших насекомых, которые искусали лицо, о вкусе тех ягод, от которых першило в горле, о падении и о том, как услышала звуки ручья, – и вот я здесь, – заканчиваю рассказ.
– Это было волчье лыко.
– О.
Я слышала про это растение, оно ядовито.
– Тебе несказанно повезло. Пока ты плутала, на тебя не вышли дикие животные, обитающие в этих лесах. И ягодки ты только пожевала. Сок жимолости и начавшийся дождь помогли. Роман нашел тебя вовремя.
– Повезло, – охаю я. От ее слов мурашки бегут по коже.
– Одевайся, – она указывает на стул рядом с кроватью, на котором лежит свернутая одежда, не моя. – С тобой хочет встретиться старейшина. Не бойся, он мудр и справедлив.
– А моя одежда? – тихонько спрашиваю я, снова ощущая горячие щеки.
– Да что за скромница, – охает Добродея. – Давай без этой девичьей стыдливости.
– Стыдливости?
– Тебя в Системе поучали?
– Поучали, – не скрываю я.
– Значит, к совести взывали. Делали так, чтобы ты стыдилась своих проступков. Стыдилась?
– Стыдилась, – начинаю понимать ее.
– А как они это у вас называли?
– Говорили, что так крамольное поведение выходит из меня. Это голос Вселенной оживает во мне. Он чист и верен – ему и надо следовать.
– Как все сложно, – она закатывает глаза, поднимая ладони вверх. – И чего они не называют вещи своими именами?
– Какими именами? – переспрашиваю я, уже спуская ноги с кровати.
– Эмоции. Голос Вселенной, голос Совести, необходимость подчинения и следования. Ты хоть понимаешь, что они зациклены на счастье, а все остальное не берут во внимание?
– Я никогда не брала чужие вещи.
– Твои я даже сохранять не стала. То, что осталось, нельзя назвать одеждой.
Щеки снова горят.
– А смущение – такое-то хоть знаешь?
– Да, это голос Совести, который взывает присмотреться к поведению. И если старший подтвердит путь истинный, то оно таким и является.
– Ох ты и закрутила-то! Ага, смущение оно и есть. Так вот, старший говорит не смущаться и одеваться. Все новое, – командует Добродея.
– Спасибо, – деваться некуда.
– В ванной для тебя есть все необходимое. Я подожду снаружи, не торопись.
Она указывает на дверь, куда мне следует идти, и оставляет одну.
Встреча со старейшиной, думаю, именно он расскажет мне больше. А они могут меня не принять? Надо рассказать им о старце. Он говорил, что иные примут меня… если я приду к нему в пятницу. О таком я раньше не думала. Если мне несказанно повезло в лесу, надеюсь, удача не оставит и сейчас. Спешу в ванную комнату, но стоит открыть дверь, как я замираю на месте. Из зеркала на меня смотрит бледная тень с зеленоватым отливом кожи, который подчеркивает рыжее месиво из волос. Запястье обмотано тканью, но другой. Я оставляю ее на месте, так спокойнее. Стараясь не смотреть в зеркало, я забираюсь в ванну, которую уже наполнили. На тумбе я вижу мыло, расческу, зубную щетку и полотенце.
Мне хочется понежиться дольше, но приходится спешить. Я пытаюсь смыть следы болезни, тщательно вымываю волосы, а потом пытаюсь их распутать. Время от времени поглядываю на часы, которые висят над зеркалом. Бальзам для волос, оставленный Добродеей, творит чудеса. Почти пятьдесят минут, из которых полчаса я провозилась с волосами, я выбираюсь из воды. Сохнуть моя копна будет не меньше, поэтому на манер хозяйки дома я заплетаю влажные волосы в косу и перевязываю их куском ленты зеленого цвета, которая оставлена рядом с одеждой. Нижнее белье – хлопчатые трусики и легкая сорочка на тонких бретельках. Бежевое платье в пол из плотной ткани с широким поясом, как у Добродеи, подчеркивает стройность и округлость форм. Легкие сандалии ничем не отличаются от тех, что я носила в городе. Придирчиво рассматриваю себя в зеркало. Конечно, я бледна, но кожа немного зарумянилась, а волосы выглядят опрятно.
Пора. Я решительно покидаю дом, выходя во двор. Открывшаяся картина впечатляет. Живописное полотно простирается вокруг: нет асфальтированных дорог или красных однотипных зданий. Повсюду небольшие одно- или двухэтажные деревянные и кирпичные домики, между которыми тянутся трубы – признаки цивилизации, – но все остальное говорит об единении человека и природы. Проходящие за забором люди одеты разнообразно: смесь городской моды и чего-то легкого, простого, наподобие моего платья.
– Нравится? – спрашивает Добродея.
Я и не заметила, как она подошла ко мне.
– Очень.
– Тогда идем, – я спешу за ней, оглядываясь и крутясь по сторонам. Сады, зеленые деревья, запах свежести и скошенной травы, чуть поодаль пасутся коровы, слышится блеянье коз, мимо нас пробегает пара собак.
– Я никогда не видела скот, – мне хочется подойти к ним поближе.
– Мы одни из тех, кто занимается контролем популяции.
Добродея понемногу начинает знакомить меня с укладом их жизни. В школе нам рассказывали, что есть какая-то технология, которая позволяет из стволовых клеток животного происхождения выращивать мясо, но я никогда не знала, кто этим занимается и где.
– В результате населению хватает свежего белка, а нам не приходится убивать животных. Контроль над популяцией хорошо сказывается и на экологии, – заканчивает она рассказ.
– Вы снабжаете Систему?
– Население, – резко поправляет Добродея. – Пришли, проходи.
Мы останавливаемся возле маленького кирпичного дома с деревянной отделкой второго этажа. Добродея открывает дверь, приглашая меня пройти внутрь.
– Здесь живет старейшина? – я настолько привыкла, что Главные восседают в чем-то огромном и величественном, поэтому немного мнусь перед тем, как войти.
– Да, заходи, – подталкивает она меня в спину.
Я делаю шаг внутрь. В отличие от дома Добродеи, здесь не так светло. Вытянутая прямоугольная планировка, вдоль стен шкафы, а в самом конце огромный стол, окруженный кипой бумаг. За ним и сидит старейшина.
– Здравствуйте, – я приближаюсь к пожилому мужчине.
Он отрывает взгляд от бумаг, уделяя мне все свое внимание:
– Здравствуй, Лесия.
– Вы? – останавливаюсь на полпути.
– Мое имя Богдан.
Тот самый старец, который торгует фруктами и овощами на рынке.
– Как вы так быстро смогли добраться сюда? – громко спрашиваю, не двигаясь с места.
– Есть прямая дорога, это ты пошла в обход. Почему ты не дождалась пятницы? Зачем пошла одна?
Если этот старец и есть их старейшина, тогда я точно нашла тех, кого искала.
– Вы же знаете, я не могла ждать. И суженый сбежал. И я больше не могла оставаться там…. А если бы меня не нашел Роман, то я могла и вовсе погибнуть. Добродея сказала, мне несказанно повезло! – говоря это, чувствую прилив жара к щекам. Это смущение? Не думаю.
– Не горячись так, и не стоит обвинять меня в своей поспешности. Это твой выбор, – он пожимает плечами. – Присядь, не стой.
Я подхожу ближе и опускаюсь на стул, стоящий напротив него, а он зовет какого-то Михаила и просит принести нам чай.
– И все же… – мне хочется обвинить его во всем произошедшем, но он прав. Это мой выбор.
– Мы те, кто не несет в себе зла, но и не может найти себя в сложившейся Системе. Мы ощущаем связь с этим миром не через слепое следование, а через осознанное выстраивание жизненного пути. Мы именуемся Вершителями судеб, потому что сами ищем свой путь и несем ответственность за свой выбор.
Из соседней комнаты выходит мужчина, который пристально смотрит на меня пронзительно карими глазами, от чего становится как-то неловко. Он статен, широк в плечах, от него исходит скрытая сила, которая притягивает к себе и чем-то отталкивает. Его темно-русые волосы растрепаны, а скулы подчеркивает короткая щетина. Он медленно, нехотя, приближается к нашему столу.
– Отец, – он что-то хочет сказать, но старейшина останавливает его жестом.
– Это Михаил, он будет помогать тебе освоиться.
Богдан приглашает его присесть к нам за стол. Тот опускает чашки с чайником и присаживается рядом со мной. Чайных пары тоже три, значит, он знал, отец его так просто не отпустит.
– Тогда нам надо познакомиться, – медленно протягивает Михаил. Он разливает напиток, следя за каждым моим движением.
– Мы существуем параллельно с известной тебе Системой. Предугадывая твой вопрос, скажу, что Великим Оракулам о нас известно. Мы занимаемся сельским хозяйством, снабжая вас продуктами и удовлетворяя наши потребности. Нас мало, но это не единственное поселение, – говорит старейшина.
Услышанное не укладывается в голове. Скорее всего, я тогда умерла и приблизилась к Вселенной, или же до сих пор нахожусь в бессознательном состоянии, одолеваемая галлюцинациями.
– Почему нам не рассказывают об этом? Если мое поведение считается крамольным, то почему меня просто не отправить сюда? Скольких сомнений и непониманий я могла бы избежать…
– Мы существуем изолированно. Мы не можем открыто рассказывать о себе, нас мало, поэтому приходится подчиняться договору о сосуществовании с Великими Оракулами. Но если мы видим потерянных, то можем направить к себе.
– Как я?
– Как ты, – соглашается старейшина. – Выбор жить без предначертанного не ведет к тому пониманию счастья, которое знаешь ты.
– Я не понимаю. Великие Оракулы должны даровать счастливую жизнь. Если я несчастлива там, то почему они ничего не меняют? – открыв рот, я внимаю словам старейшины, желая получить ответы на вопросы.
– Счастье для нас в другом: в возможности строить собственный путь, ошибаться и побеждать. Мы можем страдать, бояться, радоваться и мечтать. Мы можем разрушить устои Системы Великих Оракулов, поэтому о нас не говорят. Наше счастье разное.
– Я просто хотела перестать скрываться.
– И как? Уже перестала? – спрашивает Михаил, я совсем о нем забыла.
Я оставляю колкий вопрос без ответа, меня волнует другое.
– Мой отец, он в совете Оракулов, он знает о вас. Он видел мои метания. Почему я должна была рисковать жизнью, следуя за надеждой, почему родители не могли помочь мне?
– Не вини их, – утешает старейшина. – Они не понимают нас, поэтому и для своей дочери хотят лучшего, но лучшее для них не значит лучшее для тебя.
– Вы правы, и все-таки, – я собираюсь с духом, чтобы задать главный вопрос. – Скажите, я могу здесь остаться? Добровольно ушедших не принимают обратно, мне некуда идти.
– А ты уже хочешь вернуться? – очередной выпад Михаила. Он постукивает пальцами по столешнице, нагнетая атмосферу.
– Я хочу остаться с вами. Я хочу иметь возможность говорить так, как сейчас. Я хочу сама принимать решения.
– Тебе придется работать. Сможешь замарать свои белые ручки? – спрашивает Михаил.
– Дома я работала реставратором. Я привыкла работать с пылью и грязью.
– Хорошо, я покажу, чем у нас занимаются женщины, а ты выберешь по душе, – Михаил отодвигает чашку, собираясь встать.
– Сын, – старейшина похлопывает рукой по столу. – Надо дать Лесии время освоиться. Ей не стоит перегружаться.
– О да, твое появление было эффектным. Пришлый приносит полуголую и полумертвую пришлую. Будем собирать всех? – спрашивает Михаил у отца.
– Извини, я не хотела смущать всех своим видом. И я благодарна Роману за спасение, – стараюсь сохранять спокойствие, но щеки горят, а в горле стоит непрошенный ком.
– Михаил, перестань жить прошлым! Лесия ни в чем не виновата, – сурово одергивает старейшина.
– Извини, не нравитесь вы мне.
– Лесия, что подвигло тебя на этот шаг – сбежать из дома?
Я хочу открыться, но вдруг меня опять не поймут. Присутствие Михаила смущает.
– Я на краю возраста вступления в брак и получила внезапный вызов в зал Свиданий: нашли суженого. Я не хочу провести жизнь с человеком, которого никогда не видела. Я понимаю, что мы должны быть счастливы вместе, но я… я не могу так. И я не хочу и дальше сковывать себя. Этот вызов как последняя капля. Голос совести отказался наставить меня на путь истинный. Я больше не могла молчать, – на последних словах закрываю глаза.
– Мы все такие. Мы тебя понимаем, – отвечает старейшина.
– Даже я сбежал бы, – поддерживает Михаил.
Я открываю глаза и с надеждой смотрю на людей, которые не просто понимают, но и поддерживают меня. Больше не могу сдерживаться, давая волю слезам.
– Вы сообщите родителям обо мне?
– Нет. Покинув их, ты навсегда исчезла для Системы. У них больше нет дочери.
– Но если мой отец знает про вас…
– Нет.
Я знала, что больше не увижу родителей, но мне хотелось бы успокоить их.
– Это тоска и грусть, но время лечит. Ты должна пережить эту боль и двигаться дальше, иначе так и не сможешь стать одной из нас.
– Но вы говорили, я уже одна из нас?
– Не совсем. Ты не можешь жить в Системе, но тебе еще предстоит научиться жить среди нас.
– Для тепличных цветочков это нелегко, – снова задевает Михаил.
– Узор и чип, – перевожу взгляд на правую руку, обмотанную куском белой ткани. – Меня могут отследить по нему?
– На всей территории установлен поглотитель сигнала, так что нет. Чип придется удалить, а узор, если хочешь, можешь оставить.
Вот и все. Отыскав иных, которые отражают мои стремления к жизни, стоит ли сомневаться? Я поднимаюсь на ноги, протягивая старейшине руку:
– Удаляйте чип. Узор оставьте, он живой.
– Не торопись, мы проведем операцию на днях, а пока осматривайся, привыкай. Михаил проводит.
Я благодарю старейшину за возможность, которую он дарует мне. Новая жизнь начинается. Я смогу. Я буду очень стараться.