Возвращаюсь к себе в комнату и пытаюсь понять, что я чувствую. Может, я заболела неизвестной болезнью, симптомы которой – окрашивание жизни в серый цвет и ощущение неудовлетворенности, тяжести. Прикладываю ладонь ко лбу. Температуры нет.
Покидаю комнату и медленно иду к гостиной, родители должны быть там. Мне надо узнать, точно ли я здорова.
– Он моложе ее. Их соединили, полагаясь на идентичность нерасшифрованных отметок. Больше ждать нельзя. Промедление опасно – Совет и так несколько раз присылал уточнения по ней, – как всегда сухой и бесстрастный голос отца. Останавливаюсь, прислушиваюсь к разговору.
– Еще два дня, – голос матушки, и затем тяжелый вздох, то ли ее, то ли отца. – Что со звездой?
– Она создает свою колыбель… нельзя отменять союз. Если бы он не пропал! – отец говорит тихо. Мне приходится приблизиться вплотную к залу и прижаться спиной к стене. – Его сестра связалась с нами, наполненная опасениями. Она предполагает, где он может быть. Обычно мы не вмешиваемся в мироустройство иных, как и они в наше. Нас разделяет не только лес, но и само отношение к жизни. Только глупцы могут жить без предначертанного! Совет узнал о них слишком поздно, их много – Вселенная не одобряет жестокости, поэтому приходится мириться с их существованием, пока они не мешают нам. К тому же они полезны: благодаря Соглашению они обязаны обеспечивать Систему сельскохозяйственными продуктами.
– Как некстати он пропал… Вы обязаны найти и привести его, – матушка полна решимости.
– После возвращения его сестры и Филиппа был издан Указ, добровольно ушедшие не подлежат принятию. Если он ушел сам… А нам и так известно об этом.
– Прошу, придумай что-нибудь. Не стоило их принимать. Это исключение ведет за собой неприятности.
Отец снова что-то ей объясняет, но я не могу расслышать.
Стараясь сохранить самообладание, я на носочках возвращаюсь к себе в комнату. Про каких иных говорил отец? Кто бежал? Мне кажется, они говорили про моего суженого. Новое переживание захватывает меня, неприятно давит в области груди. В то же время мне безумно интересно копаться в нем, словно я заново начинаю узнавать себя. На автомате продолжаю складывать вещи в чемодан.
Стук в дверь, она отворяется. На пороге стоят родители. Они выглядят странно. У отца растрепаны волосы, матушка крепко сжимает его руку.
– Доченька, нам с отцом необходимо отлучиться. Не жди нас к ужину.
Матушка пытается выглядеть непринужденно. Отец серьезен.
– Вы надолго?
Она пожимает плечами, отец продолжает сверлить меня взглядом.
– Будь дома. Еще два дня, и ты будешь счастлива.
С этими словами отец закрывает дверь, я снова остаюсь наедине с собой и своими мыслями.
Что ж, происходят какие-то изменения, а меня продолжают держать в неведении. Моя сущность начинает прорываться сквозь рамки условности, требуя внимания. Кто-то – скорее всего, мой суженый – сбежал. Есть иные, которые живут без предначертанного, старец с рынка один из них, в этом нет сомнений. Пытаюсь отвлечься, созвонившись с одной из тех, кого я пыталась называть подругой.
Набрав на стационарном телефоне номер Марины, я ожидаю ответа. И чего она так долго не подходит? Наконец-то тишина сменяется ее голосом:
– Лесия, привет! – рада одноклассница, с которой у меня сохранились самые доверительные отношения после ее замужества. Все остальные старались минимизировать общение, отмечая мою странность. – Поздравляю, скоро ты войдешь в наши ряды.
– Марина, ты счастлива?
– Конечно. И ты будешь, – смеется она в ответ.
Глупо спрашивать очевидное. Дальнейший разговор протекает в описании подробностей, как у их ребенка режутся зубки, как замечательно он смеется или лепечет какой-то очередной бред. Я периодически вставляю: «Какая прелесть!» На двадцатой минуте разговора ребенок просыпается, подзывая к себе родителя. Марина прощается, обещая прийти на торжество, чтобы поздравить нас.
Телефонный разговор не помог, беру книгу и углубляюсь в изучение двухфазной чистки масляных картин – смысл проходит мимо.
Спускаюсь в зал, открывая карту местности: города Системы разделяют огромные территории леса и пустоши. Неужели это только конспирация, или в самом лесу и правда что-то есть? Мне срочно надо на рынок. Если я успею… только бы успеть.
На бегу обуваясь, я выскакиваю на улицу, до рынка совсем недалеко. Магазины закрываются. Я ускоряюсь, ловя на себя недоумевающие взгляды – прости, отец, очередного выговора не избежать.
Наконец-то вижу спину старца.
– Подождите, – кричу издалека.
Он останавливается. Добегая, судорожно выдыхаю, стараясь успокоить колотящееся сердце.
– Что с ней? Почему она кричит? Зачем она бежит? – слышится недоумение со стороны. Да, это сулит несколькими выговорами.
– Идем.
Старец вручает мне тележку, быстро уводя нас в сторону. Я молча следую за ним. Мы сворачиваем с полуоживленного вечернего рынка.
– Тебя не учили вести себя спокойно? – резко спрашивает старец, останавливаясь.
– Учили, но понимаете, дело такое, – заламываю пальцы от волнения, – я не смогу застать вас в пятницу. Мне назначили вызов, а я… я не хочу уготованного.
– Детский каприз?
– Нет.
– А с чего ты так уверена?
– Но вы же мне открылись. Для чего?
– Увидел твой потухший взгляд. Немой вопрос. Мольбу о помощи, – старец дотронулся ладонью до моей головы, приглаживая волосы. – Ты пойми, дороги обратно не будет.
– Кто вы?
– Я иной, – он отходит от меня. – Мы живем за пределами Системы.
– А почему вы здесь?
– Позволено, – легко улыбается он. – Надолго ли только…
– А я? Я могу стать иной?
– Ты уже иная, – старец оголяет запястье. – Нас отличает только то, что у тебя есть узор и чип, а у меня нет.
– Полярная звезда? Вы говорили, что если следовать за ней через лес, я смогу отыскать иных. Это правда?
– Правда.
Старец осматривается по сторонам.
– Вы сможете меня принять? – озвучиваю главный вопрос.
– Прости, но мне придется огорчить тебя.
– Огорчить?
– Расстроить. Обидеть, – объясняет он. – Совсем забыл, что вам здесь не объясняют эмоций.
– Вы не сможете принять меня? – догадываюсь я.
– Да.
Плечи опускаются, на глаза наворачиваются слезы.
– Это и есть горечь, – говорит он.
Я смотрю на него через пелену.
– Эмоция, – старец поглаживает по голове, отходя.
– Зачем вы тогда открылись мне? Зачем позволили узнать? – начинаю кричать. – Немедленно остановитесь!
Старец и вправду останавливается, разворачиваясь ко мне:
– Успокойся, тише, – просит он.
– Почему вы не хотите принять меня?
– Ты должна все хорошо обдумать. Я ничего не могу обещать тебе. Ты должна сама сделать выбор. И нести за него ответственность. Приходи в следующую пятницу.
– Но будет поздно, как вы не понимаете, – опускаюсь на корточки, не в силах справиться со слабостью в ногах.
– Что же ужасного ожидает тебя? – хмурится старец, приседая ко мне.
– Ужасного? – переспрашиваю я.
– Забудь, – машет рукой. – Почему будет поздно?
– Зал Свиданий.
– И это все? – улыбается он, поднимаясь. – Приходи в пятницу.
– Все? – слезы в один миг проходят. – Меня свяжут новыми узами. Закуют в замок. Я навсегда останусь здесь. Или… или я не знаю, что сделаю, но выдам себя. Как я потом смогу выбраться?
– Став иной, ты станешь никем для Системы. И твои узы потеряют значение.
– То есть вы сможете принять меня? – не успокаиваюсь я.
– Не сегодня. Тебе нужно понять, чем ты готова рискнуть и для чего.
Старец протягивает яблоко.
– Спасибо, – то ли за угощение, то ли за надежду благодарю я.
– Не грусти, а мне пора.
– Не уходите, – кричу я, догоняя его. – Куда вы уходите?
– Домой.
– Вы живете там? В лесу?
– Почти.
– Я иду с вами.
– Нет, – старец останавливается.
– Но почему? Я опять привлекла внимание, завтра ждать выговора. Зачем и дальше оставаться здесь?
– Ты должна успокоиться. Система за тебя несет ответственность, а там, – он указывает рукой в лес, – там ты сама должна заботиться о себе. Рядом не будет любящих родителей. Не будет ничего привычного.
– Вы меня отговариваете?
– Предупреждаю. Подумай хорошо, готова ли ты раз и навсегда проститься с привычным.
– Подождите, но это же не означает, что мне придется жить на улице и… голодать? – обхватываю голову руками.
– У нас есть и дома, и удобства, и еда. И этим всем тебе придется заниматься самой, чтобы обеспечить комфортную жизнь.
– А?
– А теперь успокойся и ступай домой. Не добавляй к выговору за поведение на рынке еще и поздние плутания.
– Доброго вечера, – обращаются к нам Оракулы на местах, контролирующие прядок на улицах.
Я оборачиваюсь на голос, приветственно склонив голову. Когда они подходят вплотную, старца рядом не оказывается.
– Вы видели, куда он пошел?
– Кто? – спрашивает один из Оракулов.
– Старец, он… споткнулся, я помогла ему подняться.
– Нам сообщили, что вы бежали за продавцом. Просили его подождать вас, – отвечает второй, хмурясь.
– Да, я бежала, а потом… потом он споткнулся. У него чудесные яблоки, мне для пирога не хватило, я хотела приобрести еще, – пытаюсь на ходу придумать оправдание.
– Вы купили одно?
– Закончились, – пожимаю плечами. – Спасибо за заботу, – склоняю голову на прощание.
– Благодарим Вселенную и Систему, даровавшую нам счастливую жизнь, – одновременно прощаются Оракулы на местах, склонив голову.
– Благодарим.
Я быстренько направляюсь в сторону дома. Интересно, только я могу придумывать истории в оправдание, или так делают и другие? Не замечала. Теперь я понимаю, что не больна новой или неизлечимой болезнью: тогда за обедом и на рынке была горечь. Эх, как же я упустила этого старца!
Темнеет. Приходится спешить. Дом встречает пустотой: родители еще не вернулись.
– Что же происходит? – обращаю вопрос в пустоту.
Изменения, поспешная свадьба. Мной заинтересован Совет Великих Оракулов, а это не сулит ничего хорошего. Старец с рынка один из иных. Он говорил про лес, отец тоже. Суженый сбежал, как понимаю, к этим иным. Если он сбежал добровольно, то обратно его не примут.
– Ночь, ты мне нужна!
Я не могу справиться с нахлынувшим потоком информации.
– Я здесь.
Холодный ветерок действует успокаивающе.
– Мне плохо, что-то съедает меня изнутри. Мне душно, не хватает воздуха.
Ужасно, когда не с кем поделиться, обсудить, просто потому что никому не свойственны подобные переживания. Можно ли было назвать незримую компаньонку, которая приходит в ночи, подругой, не знаю.
– О чем ты думаешь?
– Картина Фриды Кало «Раненый олень» с маленькой надписью в углу «карма». Картина выставлена в категории «Страдания». Я ощущаю себя тем истерзанным оленем. Вокруг меня происходят непонятные вещи, а я ничего не могу сделать. Если отец не вернет суженого, то Совет Великих Оракулов не отстанет от меня. Но и суженого этого я не хочу!
– Почему?
– Мне надоело скрываться! – У меня перехватывает дыхание от скопившегося напряжения. – Лучше бы мне не показывали тот фильм и сразу после школы выдали замуж! Я желаю понять себя, желаю перемен, которые позволят мне самой распоряжаться своей жизнью. Я желаю освободиться от оков определенности. Я желаю найти себя, – последние признания кричу, выплескивая подавленное.
– И как ты это сделаешь?
– Я отыщу иных, – озвучиваю мысли, убеждаясь в стремлении.
– Зачем так спешить?
– Я… я… я не знаю. Понимаешь, я хочу и не хочу. Какая-то часть меня сомневается, просит остаться, но другая… Очень долго она сидела взаперти. И слишком много времени ей потребовалось, чтобы обрести право голоса.
– Подожди неделю. И если ты не изменишь решение, старец сам проводит тебя в поселение.
– Если они примут меня через неделю, то зачем ждать? Я не хочу замуж за незнакомого человека. Я не хочу слепо следовать предначертанному. Я хочу иметь выбор. Я хочу познать грани новых эмоций, которые скопились внутри, но не находили выхода. Мне понятны стремления Совета Великих Оракулов, но сама моя суть противится четкости без возможности ответвлений.
– Ты знаешь, где они? – спрашивает Ночь.
– Я почти уверена в этом. Они за лесом. Надо идти за Полярной звездой. Лес наверняка не такой огромный.
– Ты уверена?
– Я больше не могу так. Я задыхаюсь. Понимаешь? На меня давят стены, правила, родители. Я каждый раз хочу вырваться, но не могу: ноги прирастают к полу, горло пересыхает, грудь сдавливает. Но теперь, когда я знаю, что есть надежда, я обязана пойти на этот шаг. Слишком много совпадений.
Я пропитана желанием побега, больше не сомневаюсь в своем решении.
– Обратной дороги нет, – предостерегает Ночь.
– Я знаю, но не хочу думать об этом. Когда-нибудь я не смогу себя сдержать и меня отправят в тюрьму. Уж лучше я попробую отыскать иных, чем всю жизнь буду думать о не содеянном…
– А если ты не дойдешь?
– Дойду, – уверяю ее и себя. – Мой час смерти далек. Я не пропаду в лесу.
– Ты можешь не отыскать иных. И тогда тебя вернут в Систему, что грозит…
– Не продолжай, – перебиваю Ночь.
Побег. Если попытка не увенчается успехом, мне нет дороги назад. Всех, кто осмеливался вернуться, ждет Указ о непринятии и заключение в тюрьму. Зал Заключения находится на Северном полюсе. Попасть туда равносильно смерти. В истории не было случая, чтобы заключенный выходил на свободу.
– Я что-нибудь придумаю. Я скажу, что заблудилась, пошла на звуки и… потерялась. Не останавливай меня. Я уверена, что отыщу иных и этого старца!
Время поджимает. Я не знаю, сколько осталось до прихода родителей. От возникшей надежды и странного волнения, от которого сердце стучит быстрее, а дрожь распространяется по телу, хочется кричать и бежать без оглядки.
Много я на себе не унесу. И если мне придется рассказывать о том, как я заплутала, то лучше вообще с собой ничего не брать. Так тоже нельзя. Придется собрать мешок-рюкзак: немного теплых вещей, майка, удобные ботинки. Пара бутылей воды, остатки ореховой смеси, яблоки и хлеб, еще кусок сыра и вяленого мяса на утро (за ночь в лесу не испортятся). Нож, спички и моток бечевки. Выглядываю в окно – на улице никого, идеальное время для побега. Выхожу из дома в дневном одеянии: не стоит привлекать излишнего внимания, переодеться можно и в лесу.
Стоит ли писать послание родителям? Уже переступая одной ногой порог, я возвращаюсь, чтобы оставить пару строк на прощание. Чувствую, как увлажняются глаза. Что это? Мне знакомы слезы радости, но эти иные. Стеснение в груди, словно я отрываю часть себя, покидая отчий дом.
Дверь за мной закрывается. Конец или начало? Больше я сюда не вернусь. Я устремляюсь навстречу ночи к виднеющейся границе леса. Прямо, только прямо, на пути к другой жизни.