Он вышел из дома, еще ничего не зная о том, что произошло в Зачатьевском переулке. Идя гулять, Иван Александрович даже предположить не мог, как это утро, морозное и прекрасное, переменит всю его жизнь и сколько забот доставит сегодняшний день, и что долго роман «Петр I» будет лежать заложенным на двухсотой странице. Отойдя от дома метров триста, он вдруг вспомнил, что забыл пистолет. И хотя Данилов пытался убедить себя, что в этот тихий морозный вечер оружие ему не понадобится, многолетняя привычка взяла свое, и он повернул к дому.
У его подъезда стояла машина начальника МУРа. Начальник что-то говорил шоферу.
– А, отпускник, – обрадованно сказал он, – гуляешь?
– Дышу.
– Это правильно.
– Что случилось?
– А ничего, говорил, что заеду, вот и выбрал время.
– Ну, что стоим, пошли в дом.
– Пошли, пошли, посидим поговорим. – Голос начальника был неестественно весел. – Ты мне скажи, Данилов, – продолжал он, – отчего это в подъездах даже зимой котами воняет? Неистребимый московский запах. Я вот в тридцать девятом во Львове был, после присоединения, там этого и в помине нет. Я даже спросил одного поляка: у вас что, кошек нет? А он засмеялся и отвечает: они, мол, у нас иначе воспитаны. Культуришь-европеешь. Так-то вот.
Начальник говорил что-то необязательное совсем и веселое, но Иван Александрович уже не слушал его. Медленно поднимаясь по ступенькам, он думал о том, что всему хорошему приходит конец, о недочитанной книге на столе и о своем друге, живущем в Архангельском, к которому он хотел поехать завтра и немного погулять по бывшему Юсуповскому парку, походить по упругому льду павшинских прудов, посмотреть настоящую зиму.
– Дела, – ворвался в его мысли голос начальника, – поднялся на третий этаж… и одышка.
– Это от тулупа, – успокоил Данилов, – одышка у тебя еще в сорок первом кончилась.
– Что было, то было. Ведь подумай только, при моем-то росте я девяносто семь килограммов весил.
– А сейчас?
– Сейчас я как олень – поджар, мускулист и строен. Вчера в бане стал на весы – семьдесят девять. Фонарик засветить?
– Да нет, я уже. – Данилов вставил ключ в замочную скважину, повернул. – Прошу. – Он посторонился, пропуская гостя.
– Свет-то зажги.
Данилов щелкнул выключателем.
– Да, – начальник оглядел коридор, – вещей-то у тебя не прибавилось.
– А откуда им взяться-то при наших деньгах? Да ты раздевайся. – Во внеслужебное время они звали друг друга на «ты», вернее, Данилов начальника, тот на «вы» называл только задержанных, считая это своеобразной этикой сыска.
Начальник снял полушубок, повесил папаху, и Данилов невольно залюбовался им, он был таким же, как в те далекие двадцатые годы. В гимнастерке, туго перехваченной ремнем, в фасонных галифе, в начищенных до синеватого блеска сапогах. Только голова его стала белой, появились ордена на груди, новенькие полковничьи погоны отливали серебром.
– Ну что уставился, веди, – улыбнулся начальник. И улыбка у него была все та же, молодая и чуть грустная.
– Куда пойдем, в комнату или на кухню?
– На кухню, только туда. Постой-ка, Данилов, у тебя там елка?
– Елка, – почему-то смутился Иван Александрович.
– Тогда, если можно, к ней. Я под елкой-то с молодых ногтей не сидел.
– Проходи в комнату, я сейчас по хозяйству.
– А где Наталья?
– Через час будет.
– Это славно. Значит, успеем поговорить до ее прихода.
Готовя на кухне немудреную закуску, Иван Александрович думал о предстоящем разговоре, отлично понимая, что не принесет он ничего хорошего. Просто так начальник домой к нему не приедет. Он и был-то у него всего один раз, на новоселье в сороковом году, когда они с Наташей переехали из коммунальной на Мясницкой в этот новый дом. Тогда в комиссионном магазине Наташа купила всю эту мебель, которая, видимо, стояла раньше в квартире присяжного поверенного средней руки. Все эти громадные диваны и кресла, кровать, на которой могли уместиться сразу пятеро, буфет, похожий на город, с полками-улицами и ящиками-домами, книжный шкаф. Вот он-то и был, пожалуй, единственной вещью, которая пришлась Данилову по сердцу. За эти годы, несмотря на занятость и войну, он собрал все-таки вполне приличную библиотеку.
– Ну, ты скоро? – На кухню вошел начальник. – А то у меня от запаха картошки слюна течет.
– А может, от того, что на буфете стоит? – засмеялся Данилов.
– Это само собой. Долго настаивал?
– Месяц.
– А лимон где взял?
– Страшная тайна.
– Нет, серьезно, где?
– Кострова помнишь?
– Мишку-то, вот спросил тоже.
– Он раненый в Батуми в госпитале лежал, после ранения ему отпуск дали. Вот он ко мне заглянул и три штуки дал. Два я Наталье подарил, а на одном литруху настоял.
– Здорово, прямо не водка, а сплошной цитрус.
– А ты откуда знаешь?
– Вкусил полрюмки…
Данилов с усмешкой взглянул на начальника.
– Не вру, полрюмки, хотел узнать, что у тебя получилось.
– Ну и как?
– Невидимые миру слезы, Ваня. – Начальник закрыл глаза и покрутил пальцами в воздухе. – Давай помогу отнести. Ой, грибки-то, грибочки, – заохал он из коридора, – где взял?
– Батя прислал! – крикнул Данилов.
– Везучий ты, Ваня, прямо знаменитый русский сыщик Путилин.
Данилов рассмеялся. Он вспомнил маленькие книжки в бумажном переплете, которые тайно читал на уроках в реальном училище. Продавались они по пятаку, и мальчишки жертвовали потрясающе вкусными пирожными и пирожками ради приключений знаменитого русского сыщика. В углу, на обложке каждого выпуска, в медальоне красовалась фотография человека в мундире со звездами и надпись вокруг: «Его высокопревосходительство, действительный статский советник И. А. Путилин, начальник С.-Петербургской сыскной полиции». Лица на фото разобрать было невозможно, отчетливо виднелись только бакенбарды. Но мальчишки считали, что так и надо. Разбойники, бандиты, шулера и знаменитые аферисты не должны были знать в лицо русского Шерлока Холмса.
Иван Александрович по сей день помнит названия многих из них: «Кровавая маска», «В лапах разъяренных сектантов», «Тайна Сухаревской башни», «Похитители невест», «В объятьях мраморной девы».
Почти все они начинались одинаково: «Ночь была без огней, кошмарно выл ветер».
Он вспомнил похождения Путилина, и мысли у него стали веселыми и добрыми.
Картошка со свиной тушенкой казалась верхом гастрономического искусства. Грибы были в меру солеными, твердыми и приятно хрустели на зубах.
– Начнем с новостей приятных. – Начальник полез в карман, достал коробочку и квадратную, как муровское удостоверение, книжечку. – Хотел вручить тебе в торжественной обстановке, но решил так, дома, по-семейному. На, поздравляю от души. – Он протянул коробочку Данилову. Тот раскрыл ее и увидел отливающий рубином алый знак, пересеченный мечом, в центре которого был серп и молот.
Данилов взял его, положил на ладонь. В свете люстры он еще сильнее загорелся рубиновым светом. В свете этом были сконцентрированы пробитые пулями знамена гражданской и нынешней войны, алая кровь погибших друзей. Это был тот самый цвет, за которым в семнадцатом, не раздумывая, пошел реалист Ваня Данилов. Это был цвет побед и романтики революции.
Данилов взял книжечку: СССР, Народный комиссариат внутренних дел. Грамота заслуженного работника НКВД. Он развернул ее, посмотрел на свою фотографию. Она ему не понравилась, уж больно сердитым выглядел он на ней, человек по фамилии Данилов. Ниже синие буквы «НКВД» и текст: «Чекист должен быть беззаветно преданным партии Ленина – Сталина, бдительным и беспощадным в борьбе с врагами Советского государства».
«НКВД СССР
ГРАМОТА
Товарищ Данилов Иван Александрович приказом НКВД СССР № 23 от 5 января 1945 г. награждается нагрудным знаком заслуженного работника НКВД № 4020 за успешное выполнение заданий по борьбе с бандитизмом.
Народный комиссар внутренних дел СССР генерал-полковник С. Круглов»
На своем веку он видел много награжденных. Когда в ГПУ начали вручать первые ордена Красного Знамени, они бегали специально смотреть на тех, кто удостоился этой великой чести. Данилов видел офицеров-фронтовиков с Золотой Звездой Героя на груди и с завесой орденов.
Свои три ордена и две медали он заработал честно, поэтому и носил их с гордостью. Проработав четверть века в органах, он очень хотел получить только одну награду – именно этот рубиновый знак. Да, именно его, потому что он являлся высшим признанием мужества и доблести работника милиции. Орден может получить каждый, а его – только тот, кто постоянно защищает покой людей в любое время. Будь оно мирным или военным – все равно ты на линии огня. Вот тем-то и дорог он был Данилову, поэтому и радовался он, глядя, как играют лучи лампы на его рубиновых гранях.
– Награды положено в стакан с вином опускать, – сказал начальник, – но это обычай фронтовиков, а мы с тобой, Ваня, сидим в глубоком тылу. Ну, еще раз поздравляю.
Они помолчали.
– Я почему его тебе сам вручил, дома, да потому, что не будет у нас времени для торжественных собраний…
– Случилось что? – перебил его Данилов.
– Погоди, не торопись, я все по порядку расскажу. – Начальник подвинул сковородку, ложкой начал соскабливать с нее поджаристую корочку.
– Может, еще сделать?
– Хватит, Ваня, я и так небось половину твоего пайка съел.
– Скажешь тоже.
– Ну нет так нет. Окончился наш с тобой праздник, начались суровые будни. Теперь второе. Сергей Серебровский интриговал очень, хотел в ГУББ начальником отдела на полковничью должность забрать. Но мы не дали.
– Кто это «мы»?
– Я и Маханьков, начальник московской милиции. Мы тут с ним пошептались, с наркоматом согласовали и решили – быть тебе, Иван, моим замом. Рад?
– Честно?
– Честно.
– Если честно, то очень. Я ведь в МУРе почти всю жизнь.
– То-то и оно, – начальник усмехнулся хитро, одними глазами, – мы уже в наркомат бумаги отправили и о замещении должности, и о присвоении тебе полковничьего чина. Ну как?
Что мог ответить Данилов начальнику? Что он двадцать лет работает в МУРе, что трижды ранен на этой донельзя беспокойной работе, что ругали его чаще, чем награждали? Конечно, он был рад. Стать в сорок пять лет полковником – разве плохо? Да и обидно ему бывало встречать в коридоре наркомата совсем молодых ребят с тремя большими звездами на погонах. Нет, он не завидовал им. Просто иногда становилось жалко себя. Совсем немного и редко.
– А как с Муравьевым?
– Сегодня пришел приказ, назначен к тебе замом, присвоено очередное звание. Белову тоже старшего дали, буду на место Игоря назначать. Не возражаешь?
– Ты меня уже как зама своего или еще как начальника ОББ спрашиваешь?
– Пока как начальника.
– А я бы и как зам тоже не возражал.
– Ладно, – начальник встал, – теперь о главном. Я твой отпуск прерываю. Дело одно сегодня возникло, боюсь, что твоим орлам без тебя не справиться. Так что собирайся, поедем.
– Нищему собраться, только подпоясаться, – усмехнулся Данилов, беря с дивана портупею. – Ну, я готов.
– А что Наташе скажешь?
– Я ей твой телефон оставлю.
– Сколько волка ни корми… – Начальник горестно покачал головой.
– Ладно уж, избавлю, иди в машину, я записку напишу.
Через десять минут они уже ехали по темным, занесенным снегом улицам. Стекло ЗИСа заиндевело, но Данилов, как в детстве, пальцем растопил круглую дырочку в окне и, не отрываясь, глядел в темноту, пытаясь разглядеть что-то известное лишь ему одному.