Глава IX Нападение

Кенет, явившись на поле битвы, очутился около Авраама Гэмета.

– Право слово, – сказал квакер, – мой конь чует битву, грызет удила, и, я боюсь, как бы он не увлек меня в эту свалку.

– У вас такая мощная рука, что вашему животному невозможно ее ослушаться, – отвечал Кенет.

Не успел он этого выговорить, как лошадь квакера стала биться, взвилась на дыбы и, закусив удила, помчалась как бешеная к лесочку у самого подножия холма.

– Надо спасать беднягу, – сказал Кенет Нику Уинфлзу, заряжавшему свой длинный карабин.

К несчастью, лошадь увлекала Гэмета именно в том направлении, откуда стреляли индейцы и где пал Джон Легри. Кенет пришпорил и без того горячившуюся лошадь, но, несмотря на все свои усилия, не мог настичь квакера; они оба летели с быстротой молнии и через несколько мгновений достигли леса. Лошадь квакера шла все еще впереди на порядочном расстоянии. Деревья здесь были невысоки и росли очень густо, так что Кенет скоро потерял Авраама из вида. Послышался выстрел в чаще леса, и молодой человек подумал, что пришел последний миг жизни квакера. Но ему не хотелось покидать товарища, посланного ему судьбой, в беде, и потому, пришпорив лошадь, он снова пустился вскачь. Вдруг, перескакивая через сломанное грозой дерево, он увидел на земле черноногого в предсмертных страданиях. Молодой Айверсон вздрогнул, и действительно зрелище было достойно содрогания. Череп индейца был разрублен пополам от затылка до подбородка. Сильна же была рука, которая смогла нанести такой мощный удар. Вспомнив, что у квакера был топор, Кенет в ту же минуту подумал, что это дело его рук, но мысль о миролюбивых правилах Авраама заставила его усомниться в этом предположении.

Миновав жертву, он устремился далее в лес, как неожиданно какой-то индеец бросился на него с громогласным воплем. Он был гигантского роста и замахнулся уже томагавком, чтобы ударить нашего молодого приятеля. К счастью, Кенет нагнулся, и удар, миновав голову, попал по плечу, но с такой силой, что он потерял равновесие и свалился с лошади. Несмотря на боль и мимолетную потерю сознания, он вскочил с проворством кошки и бросился на противника, стараясь задушить его. Дело было трудное, потому что голое и намазанное маслом тело дикаря было так скользко, что руками его захватить было трудно. Однако благодаря своей ловкости и силе мускулов, которыми природа его щедро одарила, Кенету удавалось несколько раз сбить с ног своего врага. Но лишь только он намеревался оседлать его, индеец, как угорь, ускользал из его рук, и борьба возобновлялась с усиленной яростью.

Чувствуя, что силы уходят, Кенет решил нанести последний удар, собрав остатки всех сил. На один миг он приостановился, собрался с духом и попытался схватить за горло краснокожего с намерением задушить его. Однако попытка оказалась неудачной, и противник воспользовался его промедлением, чтобы подставить ему ногу; Кенет потерял равновесие и упал. Индеец в то же мгновение поставил колено ему на грудь и приготовился снять скальп. Но вдруг воздух огласился бешеным лаем. За лаем последовал жалобный вой, и черноногий выпустил из рук добычу и покатился наземь. Дрожа всем телом от страшного волнения, Кенет поднялся и увидел Напасть в яростной битве с дикарем.

Недолго длился бой: не успел еще Кенет опомниться, как четвероногий отправил индейца к великому Маниту.

– Добрая ты собака, хорошая ты, Напасть, – говорил Кенет, с нежностью смотря на верного друга Ника, – ты опять оказала мне услугу, за которую, конечно, мне трудно расплатиться с тобой. Благородное ты животное! Каждый твой подвиг противоречит твоему прозвищу!

Напасть и ухом не повела, ее глаза в упор смотрели на лицо индейца.

– Он умер, – сказал Кенет, – оставим его; помоги мне отыскать квакера.

Лошадь Айверсона оставалась неподалеку от места падения хозяина и смирно ожидала его. Радуясь, что так дешево отделался, но утомленный испытанным потрясением, он опять сел на лошадь, сам не зная, куда направить животное. Однако он решился доехать до прогалины в тридцати шагах от него и как можно скорее отправиться в обратный путь, в случае если не найдет там Гэмета. Но на первых же шагах открылась картина, поразившая его и прежде: в нескольких шагах от места битвы лежало тело краснокожего, холодное, недвижимое, с разрубленной на две половины головой.

«Как это странно!» – подумал Айверсон, но не было времени, чтобы предаваться праздным размышлениям. Все вокруг Кенета грозило опасностью. Он привстал на стременах, быстрым взглядом окинул все окрестности, и, не видя ни Авраама Гэмета, ни его лошади, он поспешно повернул назад. Дорогой он встретился с Ником Уинфлзом, летевшим на мохнатом коне.

– А вы меня просто напугали! – сказал Ник. – Бобры и выдры! Неужели же там на вершине было мало опасностей, что вы полезли еще в лес, где краснокожие роятся, как шершни?

– Не удаль кипучей молодости потянула меня туда, – отвечал Кенет, – а желание спасти беднягу Авраама Гэмета; лошадь взбесилась и понесла его, вероятно, на верную смерть. Он исчез вон там, и я не сомневаюсь, что его волосы висят теперь на боку какого-нибудь черноногого героя.

– Черт бы побрал все! Ему совсем не следовало заезжать в эти края. Не для такой жизни сотворены квакеры и люди, ищущие мира в этой жизни. Каждый человек, имеющий хотя бы на две полушки здравого смысла, должен держаться настороже против всяких осложнений в этом краю проклятых дикарей. Впрочем, – продолжал Ник философским тоном, – нет худа без добра; этот широкополый[10] был великим обжорой, хуже собаки. Ну да, право слово так, ваш покорнейший слуга! Он только и делал, как охал да стонал, что его здоровье расстроено, что его желудок совершенно не работает. Однако, когда он говорил: «Я не голоден», именно в этот момент его пожирал голод. Словом, он был совсем не тем, кем хотел казаться. Всегда следовало думать о противоположном тому, что он утверждал, чтобы иметь правильное о нем впечатление. Такого рода характеры мне совсем не по душе. Итак, если он отправился в путь иной, то я постараюсь утешиться в этой потере.

И вместо заключения Ник вздохнул с огромным удовлетворением.

Они рысью поскакали к отряду; Напасть не отставала от Огневика.

– А ваша нелюдимка еще раз спасла мне жизнь, – сказал Кенет.

– Будь благословенна ваша простота! Не это ли главное дело Напасти: прилагать свою лапу во всех затруднительных обстоятельствах, в которые мы случайно попадаем?

Когда Кенет и Ник подъехали к другим охотникам, перестрелка уже затихала. К ним навстречу поспешил Саул Вандер.

– А негодяев порядком набралось, понимаете ли?

– Да, – отвечал Ник. – Это я понимаю.

– Мы не можем располагаться лагерем по соседству с этим лесом, – продолжал проводник.

– Не думаю, – возразил Уинфлз.

– Я придумал план, чтобы сбить их с толку, понимаете ли?

– Не понимаю, – отвечал Ник.

– Мы отправимся за милю отсюда, разведем костры, приготовим ужин, устроим три-четыре шалаша, а ночью тихо уйдем.

– А они вслед за нами, – сказал Уинфлз.

– Саул Вандер так давно ходит по этой стране, что не может и этого не знать, – возразил проводник сухо. – Цель моего маневра не в том, чтобы избежать встречи с ними, если у них есть охота тревожить нас. Раз уж случилось так, что они несколько недель ходили по моим пятам, довольствуясь тем, что то лошадь, то мула отобьют, а иной раз кожу с черепа сдерут у какого-нибудь отставшего охотника.

– Да, – сказал Ник, кивая головой, – и это напоминает мне, как однажды, охотясь в Скалистых горах, я терпел преследование в продолжение десяти месяцев от одного индейца-ворона, которому понравилась моя пороховница. Кончилось тем, что он украл ее у меня, когда я спал. Это не привело меня в ярость только потому, что стойкость этого ворюги заслужила слишком жалкое вознаграждение. Тогда у меня была подагра, следствие страсти к лакомым яствам; но будь я в то время легконогим юношей, я и то не сделал бы шага для того, чтобы возвратить свою собственность.

– А я дивлюсь, почему он не прихватил и вашего скальпа заодно с пороховницей, – заметил Кенет.

– Дело в том, что ему хотелось доказать мне, что победа осталась за ним; мошенник понимал, что если бы он снял скальп с моего черепа, то я никогда бы не узнал о его успехе, – возразил Ник с невозмутимым спокойствием, – однако я отплатил ему той же монетой и в другой раз украл у него томагавк, и, поверите ли, с той поры мошенник постоянно меня преследует.

– А как давно это было? – спросил Саул Вандер.

– Да лет пятнадцать будет, – отвечал Ник, устремив глаза в небо с неподражаемым простодушием.

– Он принадлежит к замечательному роду, – насмешливо сказал Саул Кенету. – Его отец и мать, братья и сестры, дядьки и тетки, племянники и племянницы – все были необыкновенными людьми. Его собаки и лошади не похожи на других собак и лошадей – понимаете ли?

– Нет, не понимаю, – отвечал Ник, – я никогда не рассказывал ни истории моего рода, ни истории моих собак и лошадей, которых у меня было множество. Едва ли когда-нибудь я открыл рот насчет моей лошади Советницы, которая теперь мирно пасется в Стране Бизонов. Вы скажете, что возраст не способствовал улучшению ее качеств, но понятия у нее не меньше, чем было прежде. Теперь она ничего не делает, и потому ноги у нее не так быстры, как прежде, но тем не менее она по-прежнему пользуется славой. Она стонет и вздыхает, как малый ребенок, когда видит, что я отправляюсь в горы, а ее не беру. Огневик приходится ей родней в третьем колене. Вот вам еще лошадь первого сорта. Мчится она быстрее смерча.

– А моя лошадь все-таки получше вашей будет, понимаете ли? – прервал его Саул с видом оскорбленного достоинства.

– Нет, не понимаю и терпеть не могу, чтоб у меня спрашивали, понимаете ли вы то или другое, чего я совсем не понимаю. Вам следовало бы отвыкнуть от этой дурной привычки, потому что рано или поздно она вас впутает в чрезвычайно неприятные обстоятельства. Но, говорю вам и повторяю: в отношении силы и ума, быстроты ног нет во всем мире лошади, которая могла бы сравниться с Огневиком.

Ни слова не отвечая на такое вызывающее заявление, Саул Вандер созвал своих стрелков и повел отряд в избранное им место для отдыха. Несколько ружейных выстрелов, раздавшихся в разных местах во время отступления охотников, и яростные крики индейских воинов были единственными событиями, которые ознаменовали этот маневр.

Загрузка...