Воскресенье, 3 августа. Утро
Туркменская АССР, Мирза-Чарле
Ракетодром «Мирза-Чарле» располагался на юге Заунгузских Кара-Кумов, в трехстах километрах севернее Ашхабада. Сам поселок всегда числился важным пунктом на караванных путях между Мервом и Хивой. Шоссе к ракетодрому как раз и проложили по следам верблюдов, набивших за века колею.
После того, как в двадцатых годах здесь перебили басмачей, Мирза-Чарле снова стал узловым центром – отсюда страна получала каракуль. А теперь, когда Байконур перегружен, со стартовых площадок местного ракетодрома взлетают супертяжи, а с орбиты прибывают «Бураны». Еще один узел затянулся…
В аэропорту меня подхватил крутобокий автобус, и я ехал, как на экскурсии. Унылые пески за окнами, хоть и встопорщенные вечно осенней порослью саксаула, не занимали моего сознания.
Память услужливо подсовывала пленительные образы «трех граций», дружно провожавших драгоценного Мишеньку, или обращала в сувениры долгие незабвенные дни в Центре подготовки космонавтов, где меня крутили и отжимали, как белье в «стиралке».
«Долгие дни!» – фыркнул я насмешливо, привлекая рассеянное внимание соседей.
Мои девчонки полгода готовились к полету, да и то по укороченной программе! А я, как тот Незнайка, чуть ли не тайком пробираюсь к ракете…
Врачи ЦПК огорченно разводили руками: «Здоров, как Гагарин!» Перегрузка его не берет, а невесомость доставляет удовольствие. Сердце ритмично отстукивает шестьдесят в минуту.
Годен…
…Из-за мутного горизонта всплыл «утопающий в зелени городок с обязательной высотной гостиницей на окраине», и пассажиры оживились.
За огромной сардобой – то ли подземной цистерной, то ли колодцем – по обеим сторонам дороги потянулись бетонированные арыки. Вдоль арыков густо росли пустынные акации, а в их зыбкой тени расплывались плоские белые домики.
И только ажурное плетение сетчатых параболоидов антенн, сверкавших выше развесистых чинар и пирамидальных тополей, напоминало о времени и месте.
Покидать кондиционированную прохладу автобуса не хотелось, но меня встречали – трое молчаливых и спокойных мужчин, одетых неброско, но былая военная выправка в них чувствовалась.
– Здравствуйте, Михаил Петрович, – вежливо поклонился средний встречающий. Левый с правым лишь кивнули. – Старт через четыре часа ровно, должны успеть.
Я молча пожал руки всем троим и, повинуясь жесту Среднего, уселся в «Татру» неприметного светло-оливкового цвета. И опять потянулось серое шоссе, красные песчаные дорожки, журчащие арыки…
Короткая остановка у шлагбаума. Кивок офицера в панаме – и машина заскользила в перспективу, рассекая пустыню по прямой.
А я перебирал давешние мысли, как бусины четок.
Признаться, до меня не сразу дошли Маринины речи – ее слова о вызове на лунную базу словно блокировались в голове. Разумеется, я верил «Росите», но совершенно не соотносил космос со своей особой.
Да, мне, как и всякому советскому мальчишу, мечталось о ракетах, подхваченных черным ветром пространства, о том, чтобы подняться выше неба, стать чуть ближе к звездам, но это значило отдать всего себя космонавтике, без остатка и на всю оставшуюся.
Я так не мог. И не хотел. А каково пришлось тем из отряда космонавтов, кто годами выкручивал себя на тренировках, но так и не услышал заветного слова: «Старт!»?
Забавно то, что я не слишком задумывался о причинах вызова. Знаю, что Федор Дмитриевич мне благоволит, да и с Борис Борисычем мы в хороших отношениях, но не настолько, чтобы ради моих хотений организовывать полет на Луну! Стало быть, повод у них по-настоящему серьезный. Прилечу – разберусь.
Да, именно так – отмахнулся мысленно, и заново копаюсь в себе. Навидался я всякого, даже в соседнем пространстве дважды побывал, но за атмосферу не заглядывал… О, только сейчас меня осенило, с чего это я старательно обхожу тему полета – боюсь!
Боюсь, что его отложат, отменят – и как тогда пережить разочарование? Сказка вот-вот переформатируется в быль…
– Михаил Петрович, – заговорил Левый, небрежно руливший «Татрой», – вы уж простите, что всё так скрытно, да окольными тропами. Не хотим светить ни вас, ни вашу командировку. Кому надо, тот знает, а прочим знать не обязательно.
– Так даже лучше, – солгал я. – Шума не люблю.
Левый кивнул, а Средний подал голос с заднего сиденья:
– Командиром корабля, которому скоро на орбиту, назначен Павел Почтарь. Он хорошо знает вас, а мы хорошо знаем его. Однажды Почтарь даже участвовал в секретной операции. До Луны и обратно отправится он же – в данном случае необходимая секретность сочтется с надежностью…
– Я понятия не имею, что там отыскали на Луне наши старики-разбойники. – Мой голос звучал в меру ворчливо. – Но может возникнуть еще одна необходимость – доставки артефактов на Землю…
– Без проблем! – забасил Правый. – Доставим спецбортом в Раменское.
Я поймал его спокойный взгляд в зеркальце, и кивнул. О`кей, не буду усложнять себе жизнь. Пускай за всё волнуются большие дяди, освободив мои мозги от сует…
…Ракетодром не возник вдруг – высоченные башни обслуживания постепенно вырастали за волнистой линией барханов, вплетая в выцветшее небо решетчатые кружева.
«Татра» заехала в гигантскую тень, отброшенную МИКом, и меня провели в обширное, очень чистое помещение, похожее на операционную для великанов – повсюду белый пластик, полированный металл и беспощадный голубоватый свет.
Мои сопровождающие куда-то пропали, зато откуда-то возник Пашка Почтарь.
– Здорово! – осклабился он, крепко тиская мою руку. – Вот и тебя на небеса, хе-хе…
– За грехи мои! – фыркнул я.
Отвеселившись, Паха подобрал мне мягкий спецкостюм, и торжественно вручил пакет с перчатками – эту деталь скафандра изготавливали персонально.
– Жаль, что ты не отлил на колесо автобуса! – захихикал он. Увидев в моих глазах непонимание, Почтарь изложил давнюю историю: – Это началось в Штатах еще… У нас Гагарин полетел, а янки всё хитрили – нормальной ракеты, чтобы разогнаться до первой космической, у них еще не было, а та, что имелась – «Редстоун-3», кажется, – еле дотягивала до ста километров высоты. Короче говоря, Алан Шеппард, первый астронавт, даже витка не накрутил над Землей – взлетел и приводнился. Только вот перед стартом бедняга намучился – четыре часа проторчал в консервной банке «Меркурия»! Помнишь, что Юрий Алексеевич сказал перед стартом? «Поехали!» А от Алана Бартлетовича услышали: «Don`t fuck up, Shepard…» Как бы это…
– «Не облажайся, Шепард…», – перевел я.
– Во, точно! Но это фигня! Не выдержал Алан четырех часов, приспичило ему! Но не отменять же «недополет»? И Алану скомандовали: «Мочись в скафандр!» Представляешь? Гагарин-то умней был, он по дороге на космодром из автобуса вышел, скромненько так притулился у заднего колеса автобуса – и сделал свое мокрое дело…
– Славная традиция! – прыснул я.
– А то! Ну, всё, вроде… Объявлена двухчасовая готовность! Готов?
– Всегда! – выдохнул я.
Там же, позже
К стартовому столу мы с Почтарем добрались пешком. Прогулялись в скафандрах, топая по шпалам. В конце путей высились исполинские башни, зажимавшие…
Нет, это был не обычный супертяж с челноком «на спине». В моей «прошлой жизни» (а затем в «Гамме») Валентин Глушко, генеральный конструктор сверхтяжелого «Рассвета», решил прогнуться перед Горбачевым, и переименовал свою ракету в «Энергию», в честь «энергии перестройки». Не помогло.
Михаил Сергеевич увлеченно лизал иные задницы, и живо покончил с советской космонавтикой, зарубив перспективнейшие проекты во имя «нового мы́шления».
Но следует признать таланты Глушко – даже в условиях буржуазно-либеральной контрреволюции, то бишь «перестройки», он создал «Энергию-2», полностью многоразовую двухступенчатую ракету. Четыре боковых ускорителя – первая ступень – поднимали в небо вторую, к которой приделали киль и крылья от «Бурана».
Разгонные блоки отделялись и садились на парашютах, а центральный блок – полноценный орбитальный корабль! – выводил в космос сорок тонн и садился на аэродром, как всякий уважающий себя шаттл.
Затем Глушко еще чуток напрягся… Навесные ускорители «научились» разворачивать крылья и садиться по-самолетному, а вторая ступень сделалась пилотируемой. И получился…
– «Ураган»! – воскликнул Павел. – Хороша птичка?
– Хороша!
Две пары разгонных модулей обнимали «Ураган», как коротышки – баскетболистку. Между их круглобоких тушек высовывались лишь концы крыльев орбитера, да перо киля.
Космодромная команда не дала нам полюбоваться рукотворной громадой – суровые дяди в комбезах погнали командира корабля и пассажира к лифту. Вы на часы, дескать, смотрели? В космос уходят без опоздания!
Тесноватая лифтовая кабинка поползла вверх, и Почтарь, выглядывая в окошко, быстро договорил:
– Первая модель! Вторая только строится. Обещают сдать «Тайфун» будущей весной… Прошу!
С верхней площадки открывались знойные пейзажи – волнистая рябь красных песков вдали, а под ногами – четкие серые плоскости, залитые бетоном. Неподалеку высилась мачта, увешанная несчетными рядами прожекторов, а еще выше задирались иглы молниеотводов, плетенные из металла.
– Объявляется готовность тридцать минут! – разнесли динамики весть с жестяным призвуком.
Мы с Пахой по очереди сунулись в люк, и по лесенке поднялись в пилотскую кабину. Бортинженер Римантас Станкявичюс, не оборачиваясь от пультов, махнул нам рукой.
В ложементы приходилось укладываться – с непривычки я справился последним. А вот переживать перед стартом как-то не довелось, уж слишком всё было интересно и ново для меня.
– Пуск!
– Есть – пуск.
– Зажигание!
– Есть – зажигание.
Земля и борт обменивались скороговорками, в суть которых я не вникал, полностью отдавшись ощущениям. И вот откуда-то снизу нахлынула дрожь и приглушенный гром.
– Предварительная… – диктовал дежурный офицер, перебирая величины растущей тяги. – Промежуточная… Главная… Подъем!
– Есть – подъем! – вытолкнул Пашка, и всё сдвинулось в мире.
Я почти чувствовал, как «Ураган» завис – и медленно, перебарывая гравитацию, потянул вверх. Навалилась перегрузка, стало трудно дышать, но я блаженно улыбался – всё было «по правде».
– Десять секунд – полет нормальный.
– Двигатели первой ступени работают устойчиво.
– Двадцать секунд – полет нормальный.
– Параметры систем управления в норме. Стабилизация изделия – устойчивая.
– Тридцать секунд – полет нормальный.
– Давление в камерах сгорания – в норме.
– Сорок секунд – полет нормальный.
– Тангаж, рысканье, вращение – в норме.
– Пятьдесят секунд – полет нормальный…
Мое внимание рассеялось, а мысли спутались. Я думал о том, что нынешним космонавтам пока что далеко до звездолетчиков. Даже звания межпланетников они пока не достигли.
И всё же мне скоро болтаться в невесомости – вне Земли, вне той привычной и размеренной жизни, которую мы ведем и устраиваем под зыбкой броней атмосферы. И – Луна…
«Don`t fuck up, Garin…»
Синева стратосферы понемногу темнела, замещаясь чернотой бесконечности, и я даже вздрогнул, когда двигатели смолкли, а тело утратило вес.
– Четыреста восемьдесят секунд. Корабль достиг заданной орбиты. Скорость полета – расчетная.
Тот же день по БВ, позже
Борт ТМК «Заря-3»
«Какая же она здоровенная!» – дивился я на «Салют-8». Целая гроздь блоков и модулей висела в пустоте, расправив на длиннущих фермах, словно паруса, плоскости радиаторов и солнечных батарей.
Примерно такой должна была выглядеть станция «Мир-2» в моей родимой «Гамме». Не дали.
«Энергию» отменили. О «Буране» забыли. «Мир-1» и вовсе утопили ради МКС, нам не нужной совершенно.
«Всё во имя американцев, всё для блага американцев!»
Думаешь об этом, и делается душно – от стыда за наших восторженных дураков и улыбчивых предателей.
Воистину, советская эпоха – самая великая в истории России, но до чего же позорны ее последние страницы!
И что толку в неприкосновенности «Альфы» с «Бетой»? Да, нас не затронуло бесстыдство «святых» 1990-х, но «Гамма»-то осталась мерзка и затхла…
Я коротко выдохнул, словно избавляясь от мутного негатива, да и некогда впадать в минор – за толстыми передними окнами круглилась Земля, сияя голубым и белым.
Прежде, чем состыковаться с орбитальной станцией, «Ураган» плавно откинул носовой обтекатель, выпуская наружу очередной модуль. Работники «Салюта» на маленьких, юрких космоскафах мигом подлетели – и уволокли груз, пыхая маневровыми движками.
– «Ураган», – донесся высокий женский голос, – вам разрешается стыковка. СУ «Надир».
– Есть – стыковка… – мужественным тоном ответил Почтарь, и не удержался: – Леночка, ваш голосок надо записывать – и слушать в дальних странствиях, смахивая скупую слезу…
– «Ураган», не засоряйте эфир всякими глупостями! – строго отчитала Паху невидимая Лена, но чувствовалось, что девушка улыбается. – А то всё Анечке расскажу!
– Молчу, молчу…
Челнок медленно, очень медленно приблизился к доковой палубе «Надир».
– Видим узел станции, – разлепил губы Римантас. – Идем на стыковку.
– Есть захват!
– Касание! – вытолкнула Лена.
– Есть касание! Есть стык! Есть механсоединение!
Корабль легонько вздрогнул, и затих.
– Приехали, – буднично сообщил Павел, рассупониваясь. – А вы, товарищ командированный, дуйте как бы наверх – моя «Зорька» на «Зените», пятый узел.
– Дую, – покладисто сказал я. – А груз?
– Контейнер уже на месте. Дуй.
Кое-как я выплыл, ныряя в люк, и оказался словно внутри железнодорожной цистерны, только чистенькой, облицованной мягкими панелями и вкруговую увешанной терминалами.
Никого. Пусто. Или народ специально услали подальше, чтобы любопытные не углядели таинственного пассажира?
Круглая крышка люка разошлась передо мной, как диафрагма фотоаппарата, и пропустила в нижний блок. Тишину нарушал лишь шелест вентиляторов, да отдаленные голоса – тонкие пластметалловые шторы не глушили акустику.
Оттолкнувшись, я полетел «как бы наверх» – главная ось станции, сочлененная из трех базовых блоков, вытягивалась от Земли по вертикали. Ничем не перекрытый атриум на стыке между нижним и средним базовым впустил меня в знаменитый «садик», разросшийся в переходном отсеке, а единственного человека, встреченного мною по дороге, я заметил в просторном верхнем базовом блоке – некто в серебристом комбинезоне просунулся в спальную капсулу, и что-то там перетряхивал.
А прямо передо мной, на сегментированной крышке люка, значилось: «Орбитальный док «Надир». Ниже висела табличка с намалеванным черепом и грозной надписью: «Проверь герметизацию!»
Я боязливо крутанул ручку – воздух не зашипел, вырываясь в вакуум – и потянул крышку на себя. Вцепившись в залючину, оглядел блок. Пусто.
Неужто население станции и впрямь попряталось? Или просто занято работой?
«Во-во…»
Пятый стыковочный узел открылся легко и просто, как дверца моей «волжанки». Цепляясь за поручни, я вплыл в тесный кессон. Закрыл внешний люк и отворил внутренний. Пахнуло нежилым запахом, какой отстаивается в брошенной квартире.
Служебный отсек. Точно такой же, как в тренажере «Зари» – там, на Земле, в ЦПК. Только в том было тесно, а тут объем трехмерный. Я заглянул в командный отсек, и отплыл в обитаемый, где мне и место, командированному.
ТМК – значит «тяжелый межпланетный корабль». «Зорька» реально нелегка – семьдесят тонн, но вот насчет межпланетных сообщений конструкторы поторопились. Пока что «Заря-2» слетала лишь к Венере. Ученые вдоволь поснимали планету с орбиты, спустили ровер на Землю Иштар и еще пять зондов вдобавок. Однако человек пока что не ступил на раскаленный венерианский грунт, на дно углекислого марева.
Упорно ходят слухи, что наши вот-вот полетят к Марсу, но секретарю ЦК по науке известно лучше. Проект есть, но на его реализацию лет десять уйдет точно. Полноценной ядерной ракеты у нас пока нет – «Буревестник» не в счет…
Покрутившись в воздухе, я быстро нашел оправдание неуемному любопытству – надо же проверить, на месте мои приборы или где!
И я храбро сунулся в рубку. Осторожно проплыл мимо главного пульта с темным обзорным экраном, и втиснулся в маленький переходной отсек – он вел в носовую часть, в пристыкованный посадочный модуль. На месте…
Я пошлепал по серебристому боку грузный контейнер. Скорей всего, мы перестарались с Кивриным – напихали всего подряд. Диагностеры, тестеры, детекторы…
Какие кудеса и диковины подкинула Бур Бурычу Луна? Да он и сам не знает…
Обратно я возвращался, задумчив и серьезен. Вовремя – в кессон по очереди пролезли Римантас с Пахой.
– Командированный! Принимай!
В мою сторону поплыл пластмассовый ящик с пищевыми рационами, а следом – плотно упакованный тюк.
– Почта, что ли?
– Она, родимая! Плохо выбритые луняне с тоской смотрят на Землю бессонными ночами…
– …Роняя скупую мужскую слезу, – подсказал я, и Станкавичюс захихикал, вплывая в командный отсек.
– Молчи, презренный, – величаво помавая руками, как плавниками, Почтарь завис надо мною. – К старту готов?
– Всегда готов! – я бойко вскинул руку в пионерском салюте…
…Получасом позже «Заря-3» отстыковалась и выдала тридцатисекундный импульс, восходя на орбиту повыше.
– Двигатели на разгон! – скомандовал Пашка.
– Есть – двигатели на разгон, – будничным голосом отрепетовал Римантас.
Внизу вертелась Земля, незаметно отдаляясь. В правый иллюминатор светила Луна.
Там же, позже
Посадочный модуль скользил над кратерами, плавно снижаясь. Почтарь сидел ниже палубы, горбясь над пультом, и был виден по пояс.
– Сядем сразу у «Порт-Иридиума», – сообщил он. – Бур Бурыч сейчас ходит в начальниках станции, а Янин с Дворским у него в помощниках. Так что… Встреча пройдет в теплой, дружеской обстановке… – Его голос построжел: – Готовность к посадке! Высота семьдесят пять метров… Вертикальная скорость снижения – ноль четыре в секунду…
ПМ завис, подрагивая, и опустился с быстротою лифта. Суставчатые опоры толкнулись в древние базальты, сгибаясь и гася удар.
– Станция «Порт-Иридиум», – бодро объявил Почтарь. – Конечная. Поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны…
Мозг мой еще сомневался, в действительности ли его на Луну занесло, или это иллюзия, а вот сердце частило – оно верило.
Скафандр нисколько не стеснял движений, хотя его вес и ощущался. На Земле в этом «Кречете» тяжко было бы, а на Луне… Полное впечатление, что у тебя за плечами битком набитый рюкзак.
По очень несерьезной, тоненькой лесенке я спустился на ту самую лунную пыль. Впечатал свои космические сапоги в рыхлый реголит – выхлоп не разнес его, вычистив лаву лишь в кругу под дюзой.
– Прием, прием… – толкнулось в уши. – Проверка связи!
– Маленький шаг для человека, – с пафосом выразился я, – он и есть маленький шаг! Как слышно?
– Как в театре! Вон, едут уже…
– Ты мне грузовой люк откроешь?
– Щас!
Квадратная плита обрисовалась четким контуром на белом борту модуля, и мягко опустилась, как аппарель. А от далеких куполов и лежачих цилиндров станции неслись танкетки-краулеры. Они нещадно копотили пылью, но та вела себя явно не по земному – не висела, клубясь, а тут же оседала. Падающая пыль…
«Да-а, такое только на Луне увидишь!»
– Михаил Петрович? – проскрипели наушники.
– Он самый, Борис Борисович! – порадовался я. – Прибыл в ваше распоряжение!
– Привет, Миша!
– О, Федор Дмитриевич! Вам привет от Инны! И еще гостинец – пирог с малиной!
– У-у-у!
– Зря признались, Михаил Петрович, – послышался ехидный голос Леонова. – Пирог я реквизирую, как контрабанду!
Дружное хихиканье перебил задышливый баритон:
– Обжо-оры… Товарищ Гарин, меня зовут Валентин Лаврентьевич, я тут… скажем так… пытаюсь вести раскопки… У меня вопрос: вас куда подбросить? На станцию сначала, обсудить за обедом, или сразу на базу?
– Сразу! – твердо ответил я.
В эфире зафыркали.
– Алексей Архипович, вы проспорили!
– Ладно, ладно… – заворчал директор базы. – С меня пирог.
– Како-ой пирог?
– Контрабандный!
Когда хохочущие светила подкатили, я их сразу запряг:
– Там почта и мой багаж. Осторожно – и не кантовать!
Неуклюже пожав руки в перчатках, занял место Леонова, пока тот перетаскивал тюк с письмами и бандеролями.
– О, как! – комически изумился Алексей Архипыч, присаживаясь на решетку багажника, и спросил с подковыркой: – Михаил Петрович, а это правда, что вы у нас член Политбюро?
– Еще не член! – рассмеялся я. – Кандидат только. Трогайте!
Краулер отозвался вибрацией, развернулся на месте и помчал, набирая скорость.
Меня спрашивали о чем-то, я отвечал «на автомате» – Залив Радуги стелился вокруг, удивительно плоский, с наметами реголита, а в небе плыла половинка яркой Земли, словно мяч в черной воде.
Посмеиваясь, старички-разбойнички умолкли, а оба краулера неслись по набитой колее, заворачивая от станции к Юрским горам.
Меня впервые за всё время покинуло нетерпение – сказочным было всё вокруг! Море Дождей за спиной, ясный земной свет, блестящие фигуры в скафандрах… Чудом больше, чудом меньше – какая разница? Я и так полон впечатлений, как бокал, в который перелили квасу!
И все же, стоило «ползунам» заехать в кольцевые пределы базы пришельцев, как у меня сбилось дыхание. Равнодушное время давно стерло всякие приметы цивилизации рептилоидов – там, по ту сторону галактики, – а здесь, на Луне, иной разум оставил свои следы.
Похоже, что встречающие испытывали нечто подобное – наушники доносили смущенное покашливание.
– Нам вниз, – буркнул Кудряшов, досадуя на слабость духа, и вся наша пятерка уместилась на площадке подъемника.
Секунда – и мы погрузились в тень. Мимо проплывали пологие пандусы, и я понял, что полной тьмы нет – резкий голубоватый свет пробивался снизу, не рассеиваясь.
– Это здесь!
Наклонные стены подлунного горизонта уводили к хаосу металлоконструкций в дальнем проеме, но человек в скафандре поворотил меня в сторону. Мельком я углядел нашивку: «В. Л. Янин».
– Вот! – выдохнул Валентин Лаврентьевич.
Я медленно обошел вертикальную связку шаров с отчеканенными буквицами по «экваторам», провел перчаткой по скользкому черному нутру левой кубической камеры, глянул в параболическое зеркало, занявшей почти весь объем правой. Качнул параболоид, и глухо спросил:
– Федор Дмитриевич, помните тот маленький отражатель из Шейтан-Кала?
– Мезовещество? – резво спросил Дворский.
– Похоже… На том уцелел лишь один зеркальный слой, да и то местами. Тем не менее он отражает луч мощного лазера и выдерживает температуры в сотни тысяч градусов. Да, мы предположили, что в веществе отражателя электрон нижней орбитали заменен искусственно стабилизированным мюоном… У мю-мезонов тот же заряд, но они в двести раз массивнее. Они ближе к ядру, соответственно, и энергия химической связи в веществе из мезоатомов выше. Проблема в том, что мюон живет всего лишь две миллионные доли секунды! Но исхитрились же как-то рептилоиды… Так… Где мой «сундук»?
Федор Дмитриевич с Борис Борисычем приволокли контейнер, и на следующие восемь часов я выпал из реальности.
Понедельник, 4 августа. Утро
Москва, проспект Калинина
Марина Исаева нащелкала код, и дверца сейфа клацнула, отворяясь. На полке лежала пухлая папка в неприметной картонной обложке. Дело «Ностромо».
«Росита» мягко улыбнулась. Уж какими путями ее сиятельство скопировать изволили сверхсекретный документ, лучше не допытываться…
Положив папку на стол, Марина уселась, и торопливо пролистала подшитые листы, густо фиолетовые от грозных печатей. Прежнее волнение нахлынуло, будто и не пропадало вовсе.
Двадцать девять лет тому назад она впервые встретилась с Мишей. При обстоятельствах далеко не романтичных, но помнится всё очень четко, резко, ясно…
А пройдет еще каких-нибудь пятнадцать лет… «Росита» скривила губы. «Каких-нибудь»! Да ей тогда будет под семьдесят!
Уняв скулящие мысли, она вернулась к папке. Что-то ей вчера показалось… Нет, не показалось.
Княгиня права – именно им предстоит совершить небывалое прежде. Переместить сознание пожилого Михаила Гарина в юного Мишу… Вот!
Дочка и внучка – Лея и Натали – будут заниматься папочкой и дедушкой… Елена уверяет, что скоро они сами придут к этой идее, их даже подталкивать не нужно. Время еще есть… Время…
Марина задумалась. Тогда выходит, что надо обязательно вводить в будущую операцию еще одну опергруппу – она отправится в тысяча девятьсот семьдесят четвертый, в Первомайск! Как именно произойдет пересадка «взрослой» личности в юного реципиента, «Росита» представляла себе очень смутно – этим занимается Света Сосницкая, Наталья Ивернева и Василий Гарин…
«Васёнок!» – улыбнулась Марина, и задумалась. А что? Хм…
Кто лучше справится с «аутотрансплантацией сознания», кроме Васёнка? А ему в помощь – Талию… Она не откажется, это точно.
А спасти мир от возможной аннигиляции…
«Ладно, ладно! – нахмурилась Исаева. – Надо будет всё продумать досконально, учесть даже самый мелкий фактик! Время еще есть…»
Тот же день, позже
Луна, станция «Порт-Иридиум»
Вчера меня увели с базы, деликатно напомнив, что кислород в скафандре имеет конечный объем. Накормили, и спать уложили.
Проснулся я по естественной надобности, и не сразу сообразил, куда идти и как быть. А когда разобрался и утолил позыв, то заблудился, лишь со второго раза найдя свой спальный отсек. Долго лежал, крутился, приманивая сон, но мысли лезли и лезли в голову, лишая покоя.
Те здоровенные камеры на базе пришельцев можно как бы вынести за скобки – обычная керамика, пусть и хитро выделанная. Необходимо сосредоточиться на трех артефактах, не считая отражателя – готового изделия. Ну, или отремонтированного.
Во-первых, это тот усеченный конус над правой камерой. Сходство с душевой лейкой ему придают соты из маленьких трубочек-микроускорителей. Допустим, это мезонный генератор… Нет… Ну, тогда инжектор! А генерирует мюоны тот здоровенный шестигранник, который, во-вторых. В таком случае связка шаров является стабилизатором… В-третьих.
«Хм… Всё правильно, если сама версия верна! Тогда откуда на стенках обеих камер потеки? Плавилась керамика, легко выдерживавшая нагрев выше четырех с половиной тысяч градусов. И, потом, что проку от мезонного «душа», если мюон не протянет и миллисекунды?»
Условным утром я проснулся, и чуток постоял под обычным душем. Только собрался добавить тепленькой, как вода кончилась, а вежливый голос автомата злорадно сообщил:
– Ваш водяной лимит на сегодня исчерпан.
– Обойдемся, – буркнул я.
Натянул комбез и поскакал в столовую – нормально ходить при лунной гравитации у меня не получалось. Организм постоянно терял равновесие, упорно желая уйти в кувырок. Я не падал лишь потому, что переходник был узким – шагал и колотился о стенки, пока не выбрался к тамбуру-перекрестку. А там сразу три входа в галереи, как перед богатырем из русской народной: прямо пойдешь – в столовую попадешь, направо свернешь – в лабораторию селенологов явишься, налево двинешь – в ангаре очутишься. Я заскакал прямо…
В столовой чинно завтракали старички-разбойнички. Леонов с раннего утра убыл на базу «Звезда», и их осталось трое.
– Как спалось? – поинтересовался Дворский.
– Средне, – постно улыбнулся я.
Янин щелкнул дверцей микроволновки, и протянул мне разогретую порцию каши в стандартной упаковке.
– Овсянка, сэр! Какие планы?
Я умолол половину «Геркулеса», и лишь затем признал со вздохом:
– Гипотез – вагон и маленькая тележка! Персонал вашей станции, Борис Борисович, набросал мне массу версий, перебрав всех фантастов, начиная с Уэллса. А я понял одно – пока мы сами, своим умом не дойдем до мезоатомной химии, «подсказки» рептилоидов мало чем помогут… А планы… Надо придумать, как разобрать те камеры! Объекты «Связка шаров», «Шестигранник», «Усеченный конус» и «Отражатель» аккуратно пакуем – и отправляем на Землю. Слой мезовещества необходимо исследовать под электронным микроскопом, артефакты просветить рентгеном… В общем, от кавалерийского наскока толку не будет!
– Согласен. – Кудряшов церемонно коснулся губ салфеткой. – Не будем устраивать пикник на обочине! За неделю управимся, как думаете?
– Должны, – сдержанно кивнул я, ликуя в душе: «Ух, ты! Целая неделя! На Луне! Ура-а…»
– Ну, тогда чайку? – Бур Бурыч крепко хлопнул в ладоши.
– С контрабандным пирогом! – рассмеялся Дворский. – Наливай!