Вторник, 15 июля. День
Московская область, Ново-Щелково
Громадное белое здание Объединенного научного центра выгибалось дугой, следуя берегу, обнимая блещущее на солнце озеро.
Мне из кабинета хорошо были видны все «скобки» – мощеной набережной, сосновой аллеи и желтого пляжа, утыканного разноцветными зонтиками. Кандидаты и доктора наук трудолюбиво купались или мокли на палубах яхточек – косынки парусов реяли у дальнего берега, голого и унылого. Тамошние пустоши помаленьку зарастали травой, а вот лесопосадки значились в планах лишь на следующий год – первым делом мы озеленяли проспект Козырева, улицы Колмогорова и Александрова.
Спецмашины выкапывали в окрестных лесах деревья выше человеческого роста – и, прямо с огромным комом земли на корнях, увозили, чтобы опустить в готовые копанки, обильно удобренные и водичкой напоенные. А на субботниках мы высаживали молоденькие елочки из питомника.
Тяжело, конечно, зато какой простор для ландшафтных дизайнеров!
Отсюда проспект Козырева не увидеть, но глаза помнят и широту его, и прямизну. И два ряда зданий вдоль нашей главной улицы.
Архитектор словно побоялся строить высотки, возводя объемы в восемь-десять этажей, зато они и уступами шли, подставляя солнцу обширные террасы, и круглились стеклянными цилиндрами. А на том месте, где стоял кинотеатр «Тахион», вздувался колоссальный фасетчатый купол, сложенный из треугольников Фуллера. Там и кино покажут, а рядом – споют и спляшут. Концертный зал на четыре тысячи мест! «На вырост», – как Вайткус ворчит. Я вздохнул.
Ромуальдыч у нас больше не работает. Состарился мой незаменимый техдиректор… Увез Маруату к себе в Ялту, и бурчит по «Византу», когда соскучится: «Скоро она-де не женой мне будет, а сиделкой…» Ни фига! У нас дедов делали крепких!
Я замер. В приемной затопали, и дверь тут же распахнулась. Рома Почкин, встрепанный и взмыленный, в мятом белом халате, не на ту пуговицу застегнутом, ввалился в кабинет.
– Всё готово! – воскликнул он. – Можно начинать!
– Ну, наконец-то, – заворчал я, будто пародируя Вайткуса. – Володька где?
– Там уже! Ждет!
Ждал доктор физматнаук Киврин в лаборатории у «межпространственников». То есть, солидно сидел на столе, болтая ногами, и грыз яблоко.
– Здорово, шеф! – невнятно воскликнул он. – Какие проблемки?
– Главная моя проблема – это ты, – ответил я брюзгливо.
– Увы, она неразрешима! – ухмыльнулся Владимир, сочно хрупая.
– Да, легче прибить.
– Ше-еф! – жизнерадостно взвыл Киврин. – Это же не наш метод! Где человек – человеку?
Встав в академическую позу, он вытянул руку и разжал пальцы – огрызок спланировал в урну.
– Всё! Готов к труду и обороне.
– Ром, – кисло сказал я, оборачиваясь к хихикающему Почкину, – где данные лунных детекторов?
– Вот! – засуетился тот, подхватывая ворох регистрограмм. – Я всё свел уже, чтобы с дисплея читать.
– Ага… – не отрываясь от экрана, я нашарил рукою стул, и уселся. – Ага… Короче. У меня, наконец-то, руки дошли до одной… хм… проблемки. За что мы тут орденами увешались, помните? Как «прокол» схлопнулся? А теперь давайте посчитаем реальное энерговыделение при взрыве стандартного 30-килотонного плутониевого боеприпаса в «Дзете».
– Уже, шеф! – картинно ответил Володька. – Больше двухсот килотонн.
Почкин выразительно хмыкнул:
– А не многовато ли?
– Рома! – голос Киврина обрел покровительственный тон. – Во-первых, плутоний распался в дзета-пространстве на все сто процентов, а не на треть, как это происходит здесь, у нас. А, во-вторых, в «Дзете» ядро Pu-239 при делении распадается не на два, а на четыре осколка, что высвобождает значительно больше энергии!
– Не верю! – театрально провозгласил Почкин.
– Ладно вам, актеры из погорелого театра, – забурчал я. – Мне тоже без дела не сиделось. По моим расчетам, спецбоеприпас рванул с тротиловым эквивалентом в двести десять килотонн. Но! Я вас почему сегодня собрал? Вчера дозвонился Ванёк… э-э… контр-адмирал Гирин. Они, с генерал-майором Зенковым на пару, трясли с экрана армейской методичкой Зельдовича-Харитона, по которой и определили, что тротиловый эквивалент взрыва составил всего сто килотонн, но никак не двести десять! Вопрос знатокам: куда делись сто десять килотонн? Пропажа материи, однако, причем недостача существенная – пять грамм!
Я даже зажмурился от удовольствия, наблюдая, как у Володьки вытягивается лицо, а Ромкино плющится будто. Киврин глянул на меня с подозрением, глаза у него блеснули, и он пихнул Почкина локтем в бок:
– Ром… Шеф знает ответ. Но с нами не делится! С верными товарищами, с лучшими друзьями…
– Версии есть? – прищемил я хвост птице-говоруну.
– А как же! – браво хмыкнул Владимир. – Материя ушла в совмещенные пространства.
– Теплее, – мои пальцы перебрали воздух в неопределенном жесте.
– Но не в сопредельные… – медленно выговорил Роман, и заслужил мой одобрительный кивок.
– Горячо!
– Шеф…
Упруго встав, я прошелся к окну, выходившему на стоянку и сквер с памятником погибшим ученым.
– Не уверен, что мои суждения так уж истинны, тут еще пахать и пахать…
– Не прибедняйся! – фыркнул Владимир.
Полюбовавшись чистыми и незамутненными горизонтами, я сунул руки в карманы, и повернулся к коллегам.
– Помните, как мы под новый год спорили о структуре взаимопроникающих пространств?
– Еще бы не помнить! – воскликнул Роман. – Стоим, как дураки, с шампанским, а на часах уже полпервого!
– А я тогда додумался до сингонии миров… – вымолвил я с загадочным видом.
– Это по-каковски? – озадачился Киврин.
– А это я у минералогов нахватался, – хмыкнул я с долей ностальгии. – Сингония – это такая группа симметрии кристаллов. Какая у кристалла система координат… ну, там выбираются его оси симметрии или ребра… к такой сингонии он и принадлежит.
– Ух, ты! – восхитился Почкин. – Великие Кристаллы!
– Стоп! – вскинул руку Володя, заговорив напряженным голосом: – Я, кажется, понял… «Альфа», «Бета» и «Гамма» – это сингония? А «Дельта»?
– Дельта-пространство асинхронное. Совмещенное, но не сопредельное.
– То есть, оно из иной сингонии! Здорово…
– Кстати, хоть наше и зовется «Альфой», эталонным миром следует все же считать «Бету» – все ее константы и размерности максимально близки к идеальным… Ну, это так, для общего развития. Ром, мне нужно, чтобы ты исследовал все данные лунной установки…
– Все?! – не поверил Почкин.
– Все, – хладнокровно подтвердил я. – Подумай сам, как изо всей кучи показателей вычленить те, что прямо или косвенно указывают на связи Сопределья с иными пространствами, и каков характер этих связей.
– Ла-адно… – протянул Роман, потихоньку загораясь. – Надо придумать новые инструменты, новые детекторы… Четырехмерный преобразователь пространства очень неизбирателен! «Эпсилон», «Дзета», «Эта», «Тэта», «Йота», «Каппа»… Мы нащупали уже шесть миров, а что они такое – понятия не имеем. – Его губы повело в кривую усмешку. – Лучше всего изучено дзета-пространство!
– Вот и тебе задание, товарищ Киврин, – хищно улыбнулся я. – Подумай, покумекай над пятимерным ПП. Вопросы есть? Вопросов нет.
Пятница, 18 июля. День
Севастополь, борт ТАВКР «Новороссийск»
«Море хихикало», – подумал Гирин, перефразируя Горького. Севастопольский рейд переливался блеском мелких волн, в ясном небе плыли раздернутые облачка, а легкий бриз сдувал духоту.
– Вира! – Командир «Новороссийска» даже в синей робе выглядел щеголевато. – Помалу, помалу…
Могутный плавучий кран как будто поднатужился, и плавно поднял в воздух боевой хроноинвертор «Перун». Кольчатые кабели свисали с него, будто корневища.
«Выдрали…», – с неудовольствием подумал Иван, вспоминая, как лично «высаживал» эту самую установку на место артиллерийской спарки… Когда это было-то? Так и тянет сказать: «В молодости»! Не дождетесь…
В начале лета американцы подсуетились – зазвали в Нью-Йорк не только русскую делегацию, но и немцев из ГДР, англичан, французов, даже японцев с итальянцами – всех, кто имел или мог создать инверсионное оружие. И все дружно подписали международный договор о его запрещении…
Главком флота тогда успокоил Гирина. Вертя в пальцах бокал с дорогущим шампанским, он сказал, пародируя Сталина: «Ви, товарищ контр-адмирал, не волнуйтесь – свято место пусто нэ будет, нам есть, чем заменить эти дорогие игрушки!»
Хроноинверторы и впрямь стоили немало, да и энергии на них не напасешься, а на флотские склады уже завозили сверхсекретные ракеты «Циркон» – гиперзвуковые…
Иван стянул промасленные верхонки, и протянул руку командиру корабля.
– Дальше уж вы сами! – улыбнулся он.
Лощеный капдва смущенно отзеркалил его улыбку.
– Спасибо, Иван Родионович! А то я боялся, думал, что до выходных прокопаемся…
– Жалко? – Гирин кивнул на развороченную палубу.
– Да как сказать… – затянул командир «Новороссийска». – Нет, тогда, у Гвинеи… у Экваториальной Гвинеи… «Перун» нам здорово помог – мигом смахнул в океан парочку «камикадзе». Слух прошел, что за штурвалы старых «сушек» усадили самых настоящих зомби! Ну, не знаю, зомби там или не зомби, а «Си-4» в фюзеляжах хватало… – Он пожал плечами. – Наверное… Нет, не жалко. Сколько раз бывало – щупаю кабели, а они горячие! Не-е… Без них спокойнее! Знаете, небось, как матросы «Перуна»… того… переиначили?
– Догадываюсь! – рассмеялся контр-адмирал.
Пронзительно закричали чайки, а из Севастопольской бухты, словно видение из детства, выплывал белоснежный барк «Товарищ». Море улыбалось…
Тот же день, позже
Севастополь, проспект Гагарина
Когда Гирины выбирали квартиру, им предлагали любой район города – хошь в Ленинском или в Гагаринском, хошь – в тихом Балаклавском или в старом Нахимовском.
Настя взялась за дело серьезно – объездила за неделю весь город, и остановилась на Стрелецкой бухте, «Стрелке», как местные говаривают. И море рядом, и до центра недалеко. Выйдешь на лоджию – синяя даль за крышами, за парком… Красота!
Закруглившись в штабе ЧФ, Иван доехал до дому часам к пяти. Ему, как командующему 5-й ОпЭск, полагалась «персоналка», но контр-адмирал любил сам вертеть баранку.
Мягко урча, «Волга» скатилась в подземный паркинг, и свернула на свое законное место. Гирин улыбнулся: Настина «Шкода» блестит, заботливо «умытая» и протертая. Стало быть, и сама хозяюшка дома.
Лифт вынес его на светлую лестничную площадку, совмещенную с просторной террасой – шезлонги пустовали, ветрено сегодня. Полупрозрачный навес вздувался и опадал, беспокойно заполаскивая, словно недобранный парус.
Зато квартира встретила моряка тишиной и покоем. К стыду своему, не таким уж сдержанным и суровым он оказался…
Нет, в самом начале, когда Макс заявил, что поступает в училище, Гирин даже порадовался, но стоило «Иванычу» сообщить, в какое именно…
«Да зачем тебе в Ленинград тащиться, сына? – заюлил он. – У нас же, под боком, Нахимовское!»
Но Максим Иванович был непреклонен.
«Весь в папу!» – грустно вздыхала Настя…
– Вань, ты? – донесся нежный голос с кухни.
– Я! – отозвался контр-адмирал, быстро переодеваясь в домашнее, и как будто становясь другим – мягким, послушным женской воле.
Настёна, напевая, перемывала брякающие тарелки.
– Ух, ты… – растерялся Иван.
Жену роднил с кухней лишь маленький кокетливый передник, повязанный на длинное платье, красиво облегавшее фигуру.
– У нас праздник? – поинтересовался Гирин, живо перебирая в уме даты.
– Праздничек! – рассмеялась Настя. Закинув руки за спину, чтобы развязать передничек, она добилась того, что ткань приятно обтянула груди. – Миша звонил! Сказал, что пробил-таки финансирование!
Контр-адмирал завис.
– Ну, помнишь свою идею – снять «Час Быка»?
– А-а… – стало доходить до Ивана.
– Бэ-э! – хихикнула Настя. – Сценарий напишет Сергей Павлов – он, вроде как, ученик Ефремова, а снимать будет Викторов…
– Пэр?
– Сын! Николай Ричардович. Главное, всё, как ты хотел! Рита – воплощение Фай Родис, Инка – Чеди Даан… О-о! Мишеньке удалось даже Наташку уговорить! Да-а! Он ей: «Воплотишь образ Эвизы Танет!», а она: «Не хочу! Не буду! Не умею… Боюсь…» Уболтал, я свидетель! Мы с Маруатой как раз в Малаховке гостили, когда режиссер приезжал. Увидал нашу Вайтките – мигом нашел для нее эпизодическую роль Сю-Ан-Те… – Повесив передник на крючок, Настя мечтательно договорила: – А Оллу Дез буду играть я!
Воскресенье, 20 июля. Ближе к вечеру
Ново-Щелково, улица Колмогорова
Коттедж директора ОНЦ отстроили на старом фундаменте. Только сосны высадили новые – невысокие, под три метра, но густые и пушистые.
Дом даже выше стал – два полноценных этажа плюс обширная мансарда. До потолков даже в прыжке не дотянешься – масса воздуха гуляет по комнатам. Хорошо!
Старую мебель расставили на прежние позиции, насколько позволяла иная планировка, а знаменитый диван занял почетное место в холле перед камином.
Наташа вздохнула, глядя из окна кухни на Лею. Девочка неприкаянно бродила по двору, словно ища приметы былого, но не находя.
«Да не такая уже и девочка!» – улыбнулась Талия. Приятные округлости натягивали платье на груди дочери, а второй размер они переросли еще весной…
Лея скучала по Коше. Старый котяра тихо помер на даче в Малаховке. Девочка, всхлипывая, гладила его тусклую шерстку, Коша жмурился и мурлыкал. А потом затих. И Лея разревелась…
Решительно отложив посуду, Ивернева спустилась во двор. Вблизи дочь не казалась печальной или подавленной – она покачивалась на скамье-качелях, лениво отталкиваясь ногой. Наташа присела рядом, и Лея молча уложила ей голову на колени. Закрыла глаза и слабо улыбалась, чувствуя материнскую руку, что гладила ее густые волосы. Талия пощекотала дочь за ухом, и та смешливо фыркнула.
– Ты меня, как киску!
– Папа же зовет тебя «киской».
– Нет, он говорит: «Моя маленькая киска!»
– Моя маленькая киска… – проворковала Наташа.
– Мур-мур-мур… Хи-хи! Мам, я тебе не рассказывала… В общем, я досаждала кискам своими психологическими экспериментами еще в детском саду! Да-а! Например, я выяснила совершенно точно, что кошки позволяют нам чесать себя за ушами и гладить животик не потому, что это им нравится, а для того, чтобы доставить удовольствие людям! Правда-правда! И вообще, кошки очень эмпатичны, они великолепно ощущают наши эмоции, и даже на расстоянии чувствуют то, что вы с папой зовете психодинамическим полем… – Помолчав, она добавила: – А Кошу я убедила, будто я – его мама-кошка. И он постоянно бегал за мной, как цыпленок за курицей, и слушался беспрекословно, как Наталишка – моего папу… – заерзав, Лея слегка напряглась. – Мам… а можно пересадить одному человеку сознание и память другого?
Талия испытала мгновенный шок – ведь данная тема в Институте мозга идет, как совершенно секретная! Малость справившись с собой, она задала встречный вопрос:
– Хм… А с чего тебе вдруг такое в голову пришло?
– Почему – вдруг? – Вскинулись бровки. – Не вдруг… Давно об этом думаю… Понимаешь, у папы как бы мысли и память одной личности, а желания и чувства – хоть и похожей, но другой. Он думает и рассуждает, как дед Филя, а эмоции и чувства у него, как у Антона! Я читала в Интерсети про психическое расстройство шизофрению, то есть про расщепление сознания, но это совсем не то. При шизофрении раздваивается именно сознание, а подсознание остается незатронутым. А тут… – Она затруднилась. – Раздвоение происходит не по горизонтали, а как бы по вертикали, и это состояние даже расстройством назвать нельзя – оно просто очень необычно. И… – Лея перешла на шепот: – Я думаю, что Наталишка это тоже чувствует!
Талия облизала губы. Впервые в жизни она не знала, что же ей ответить дочери. Разглашать сведения под грифом «Особая папка. Закрытый пакет» школьнице? Не имеет никакого права! Обмануть или заговорить зубы? Не выйдет, Лея сразу почувствует ложь. Вздохнув, Наталья решила взять тайм-аут, и спросить совета у ее сиятельства.
– Дочь, а давай я сначала кое-что уточню, а денька через два скажу? Давай?
– Давай! – легко согласилась Лея, снова укладывая голову на мамины колени.
Понедельник, 21 июля. Утро
Ново-Щелково, проспект Козырева
Аллочка «прижилась» в приемной, и за годы стала виртуозом в секретарском ремесле. Всякий посетитель мужеска полу сразу обращал внимание на длину ее ног, и даже не думал измерять глубину женского ума. А зря.
Большую часть своей почты я бессовестно перебрасывал Томилиной, и та весьма сноровисто отвечала адресатам. Часть писем отправлялась в «корзину», но я никогда не проверял Аллу – знал, что ничего мало-мальски важного она не выбросит.
Вот и сегодня то же самое. Я прилежно ответил на пару писем – от ректора Второго МГУ и от Марчука, а остальные скинул Аллочке. Наташка меня вчера огорошила, хотя мы, вроде как, всё обговорили еще во время «следственного эксперимента».
Признаться, я с облегчением поддержал Талию – пускай фон Ливен разбирается с моей «тайной личности». Мы ей доверяем…
Я прислушался. Тихая, мягкая поступь вошедшего в приемную выдавала Рахимова. На мой взгляд, Рустам-джон идеально вписался в образ начальника охраны. Понятия не имею о его методах, но он навел-таки порядок в ОНЦ, и нынче даже младшие научные сотрудники улыбались начохру умильно и чуть заискивающе.
Корректно постучав, Рахимов заглянул в кабинет, блестя круглой бритой головой.
– Салом, Михаил Петрович! – пропел он, расплываясь в белозубой улыбке. – К вам важный гость! Настоящий подполковник…
Недовольно вздохнув, я встал и вышел из-за стола, готовясь встречать очередного сановника, спустившегося к нам с кремлевских холмов. Порог переступила Марина Исаева.
– Маринка! – обрадовался я.
Женщина ослепительно улыбнулась, и бросилась ко мне, сдавленно пища. Смеясь, я обнял ее – и заработал жаркий поцелуй.
– Я тебя почти год не видел! Ты где пропадала?
– В иных мирах, Мишенька! Ох… – Марина горячо задышала мне в шею. – Тридцать лет тому назад, Миша, я совершила самую большую глупость в моей жизни…
– Двадцать девять, – мягко поправил я.
– Ну, да! – коротко рассмеялась «Росита». – Ты дважды спасал мою жизнь, а я всё упорствовала… Меня тянуло к тебе, а я всё спорила, всё бубнила: «Долг… Разница в возрасте…»
– Ну, однажды-таки притянуло, – ухмыльнулся я.
– Да! Видишь, – похвасталась Марина, рукой перебирая черные пряди волос, – почти не видно седых волос! И морщины не заметны, хотя я не крашусь, а мажусь… Хорошо, если раз в неделю. Это всё из-за тебя! Из-за того раза. Первого и последнего…
Я легонько притиснул ее.
– Не расстраивайся, Маринка, правда. И у тебя есть Искандер.
Женщина грустно вздохнула.
– Искандер в Багдаде… Прилетал на майские, задержался аж до Дня Победы… Миш, ты извини, что гружу тебя своим минором! Просто… – «Росита» пожала плечами. – Ты единственный, кому не надо ничего объяснять – и так всё поймешь… И помнишь. И знаешь…
– Не преувеличивай, – усмехнулся я. – Мне лишь в последние годы открылось, что главное достижение в моей жизни – это Рита. А главное открытие – Наташа. Но сколько же было сомнений, сколько метаний! Мне до чертиков не хотелось повторить ошибки, уже допущенные однажды… – Я прикусил язык, но Исаева понимающе кивнула.
– В «прошлой жизни», да? – Она негромко засмеялась. – Не удивляйся! Я с апреля сменила Елену фон Ливен. И у меня допуск к теме «Ностромо». Я знаю, откуда ты, из какого времени и пространства…
– Ну, вот и хорошо, – заворчал я, отводя глаза, – а то надоели мне эти фигуры умолчания!
Неохотно отстранившись, Марина поправила прическу, одернула глухое платье восточного кроя, с длинными рукавами и с зауженным подолом ниже колен.
– Вообще-то, я по делу. Даже по двум делам, – немного важничая, сообщила она, и выглянула в окно. – Отсюда не видно…
– А что ты ищешь?
– А там у вас отдельное здание стоит… такое… замкнутый квадрат в четыре этажа, внутренний дворик…
– А-а… Административный блок! Там наша бухгалтерия, отдел снабжения…
– А Институт внеземных культур где?
– Это секрет! – хмыкнул я. – В Раменском. На базе ВВС.
– И все артефакты там? – быстро спросила Марина.
– Ну, да. Целее будут.
– Именно! – энергично кивнул «настоящий подполковник». – Лондон в последнее время ведет себя очень нагло. Белый дом оставил Европу в покое, и в Букингемском дворце решили, что теперь они главные! Знаешь, что там потребовали на днях? Немедленной интернационализации базы пришельцев на Луне! А все обнаруженные артефакты должны находиться под полным контролем «мирового сообщества». Нормально?
– Надо им посоветовать не тужиться так сильно, – поморщился я, – а то не только вонь пойдет… Хм… Кажется, до меня дошло. Ты опасаешься, что Лондон примет меры? Защищая цивилизованный мир от русских варваров, стяжавших инопланетные технологии?
– Ну, я ж говорила! – воскликнула «Росита». – Ты всё понимаешь! Да, Мишенька, да! Давай в вашем административном блоке откроем фальшивый ИВК? А в «спецсекторе объектов невыясненного назначения» выставим муляжи и копии? Давай?
– И зазовем прессу на презентацию! – подхватил я.
– Да! – хихикнула Марина.
– Принимается! Бедный Рустам… Джеймсы Бонды попрут без очереди!
– Ага! – развеселилась моя гостья. – Будут кричать: «Мне только спросить!»
Любуясь смеющейся женщиной, я погрустнел. Мне в этом году сорок пять стукнет, а ей – пятьдесят два… Проговариваю в уме эти цифры, и даже не верится…
Скрывая свои упаднические мысли, я бодро сказал:
– Будем считать, с первым делом порешали. А второе какое?
– Да так… – смутно ответила Марина. – В КГБ поступил срочный вызов с Луны. Там ждут-не дождутся одного ценного специалиста… Гарина Михаила Петровича.