Самый мрачный и мучительный ночной кошмар из всех – это чувство абсолютной беспомощности. Дурной сон начинается обманчиво-безмятежно. А затем давний друг внезапно оборачивается врагом, продолжая мило улыбаться; стоя во тьме посреди собственной комнаты, ты вдруг понимаешь, что окружен капканами, которых не обойти. Наконец, весь сон превращается в леденящий ужас – остается лишь безмолвно застыть под кошмарным небом в ожидании неведомой и неминуемой катастрофы. И в момент наивысшего безумия ты всегда просыпаешься, поскольку дальнейшие мучения невыносимы.
Утро понедельника после экзамена казалось Дэви именно таким сном, а когда Кен вошел в гараж, оживленно болтая с каким-то толстяком, в горле младшего брата застрял отчаянный крик – «Замолчи сейчас же!».
Они с Кеном съездили в банк на своем «Родстере» с раннего утра – в соответствии с изначальным планом. Но к десяти часам уже возвращались обратно, огорошенные неудачей. Каждый молча думал, заново прокручивая разговор в голове, – что же пошло не так. Придерживая на коленях старый портфель, Дэви удивлялся, почему за все годы, проведенные в ожидании сегодняшнего дня, ему ни разу не пришла в голову мысль, что они могут вернуться с пустыми руками.
Кен давным-давно составил перечень вещей, которые купит, когда финансовый вопрос будет наконец решен. С тех пор каждый месяц этот список только удлинялся, к мечтам добавлялся то еще один костюм, то более быстрая машина, но Дэви лишь улыбался на это. Он тоже составил свой список, но там не было никаких личных предметов – за исключением пунктов, на которых настаивал брат. «Слушай, Дэви, я не потерплю, чтобы мой брат выглядел со мной рядом как оборванец!» «Хорошо, – отвечал Дэви. – Но мы обязательно купим новейший вакуумный насос и токарный станок – нам очень нужен хороший токарный станок, Кен».
Теперь этим грезам наяву пришел конец, и заветные списки стали выглядеть просто каталогом детских желаний. Кену придется по-прежнему ходить в старой одежде, а Дэви и дальше останется без лаборатории.
Они потрясенно молчали всю дорогу до гаража. Не проронив ни слова, Дэви вышел и открыл ворота, а Кен загнал машину в привычную прохладную тень. Он хлопнул дверцей и начал развязывать галстук, избегая встречаться взглядом с Дэви.
– Ладно, братишка, – тихо произнес он. – Не стой там с таким видом, будто наступил конец света. Брок вернется на следующей неделе, с ним тогда этот вопрос и решим.
– Решим ли?..
– Конечно. Ты же сам знаешь, все у нас получится! – отчеканил Кен.
– Я думаю, что нет. Мы все испортили. Видишь ли, – начал Дэви, – если ты планируешь сделать деловое предложение президенту банка, тебе не следует выкладывать все это его четвертому заместителю только из-за того, что босс отсутствует! Эту идею следовало продать непосредственно тому человеку, которому принадлежат деньги, – самому Броку. Разве вчера на пикнике мы не обсуждали это вместе с Марго?
– Ну, мы…
– Обсуждали или нет?
– Хорошо, обсуждали, но что мне оставалось делать?
– Ничего, вот что! Просто ничего. Ты должен был сказать: «Ладно, тогда мы вернемся на следующей неделе». Но это ведь не в твоем стиле, да, малыш? И чем холоднее становился Люстиг, тем больше графиков и чертежей ты совал ему под нос! Естественно, он дал нам от ворот поворот. Неужели ты не понимал, что так выйдет?
– Хорошо, пускай это все из-за меня! – огрызнулся Кен. – Черт возьми, я сам не знаю, зачем так сделал. Кстати, вы с Марго и Вики вчера смеялись, пока я репетировал речь…
– Мы смеялись не над тобой.
– Ладно, я и сам смеялся, но сегодня мне было не до смеха. Эта проклятая речь распирала меня изнутри, и она просто вырвалась по расписанию – независимо от того, слушает ее нужный человек или нет.
– Почему ты сперва не позвонил и не договорился о встрече?
Секунду Кен непонимающе хлопал глазами.
– Господи! Ну, не сообразил. А ты сам-то почему об этом не подумал?
– Потому что именно ты собирался решить денежный вопрос.
– Тогда решай его сам. Боже, Дэви, ты вечно меня критикуешь, когда что-то идет не так, но я не припомню, чтобы ты хоть раз высунулся из-за моей спины.
Дэви сердито посмотрел на него, но через секунду опустил глаза. Затем тоже ослабил галстук и снял пиджак.
– Нет, Кен, – продолжил он тихим голосом. – Это твоя работа. Тебе ее и делать.
– Тогда позволь мне действовать на свое усмотрение. Если это будет не Брок, то найдется кто-нибудь другой.
Кен направился в глубину гаража за своей рабочей одеждой. Младший брат провожал его взглядом.
– Есть какие-нибудь идеи? – горько спросил Дэви.
Кен на мгновение обернулся, чтобы убедиться, что бунт подавлен. Потом щелкнул пальцами:
– Дал Бог зайку, даст и лужайку, – сказал он и ушел.
Снаружи просигналил автомобиль – кто-то требовал бензина. Дэви не обратил на это внимания. Через минуту вернулся Кен, одетый в комбинезон. Гудок повторился, и старший брат воспользовался этим призывом, чтобы пройти через гараж, не вступая в новые беседы с младшим.
Дэви рассеянно переоделся сам, но когда попытался работать – все падало из рук. Как мог Кен не заметить ни единого его знака, призывающего заткнуться? Да и сам Дэви тоже хорош – почему он просто сидел там, как кусок студня, понимая ошибку Кена и все равно отказываясь брать дело в свои руки?
Как кусок студня! Дэви продолжал изводить себя этим метким сравнением. Нет, надо выяснить отношения с Кеном раз и навсегда. Он взглянул на часы, и его недовольство переросло в ярость, поскольку с тех пор, как Кен вышел, прошло двадцать пять минут. Машина клиента все еще стояла там. «Боже милосердный», – подумал Дэви. Неужели у Кена завелся очередной «приятель»?
И как раз в этот момент Кен как ни в чем не бывало вошел в гараж в сопровождении незнакомца – коренастого светлоглазого мужчины лет пятидесяти с цепким взглядом. Судя по щегольской одежде – столичного жителя с дорогими привычками. Губы гостя кривились в веселой, но скептической ухмылке. Дэви встревожился еще до того, как посетитель произнес первое слово, поскольку этот человек смотрел на него с веселым любопытством – будто знал о Дэви гораздо больше, чем Дэви о нем.
– Мистер Баннерман, – церемонно начал Кен, – это мой брат и коллега Дэвид Мэллори. Дэви, это мистер Карл Баннерман, представитель цирка, сотрудник по связям с прессой. – Кен сделал паузу, и в этот момент Дэви с ужасом представил, как брат распинался перед новым знакомым последние двадцать пять минут. – Возможно, мистер Баннерман станет нашим инвестором, если его заинтересует проект.
Баннерман откинул голову, чтобы получше осмотреть Дэви, и коротко кивнул, пробормотав себе под нос:
– Боже, еще один превосходный типаж! Не знаю – может, я веду себя как простофиля, но меня это определенно заводит! – Он потер свои пухлые руки и обратился к Кену: – Итак, где все то, что вы собирались мне показать?
Дэви облизнул губы.
– Кен, – вкрадчиво сказал он. – Можно тебя на пару слов?
– Да, малыш? Что такое? – откликнулся Кен, но, как и в банке, он не видел ничего вокруг себя, сосредоточившись на единственной цели. И так же, как в банке, Дэви не мог заставить себя нарушить зарок девятилетней давности – данный и соблюдаемый добровольно – никогда не поправлять Кена и даже никогда не выглядеть несогласным с ним в присутствии посторонних. Дэви отрицательно покачал головой – нет, ничего.
Кен секунду непонимающе смотрел на него, а затем достал из портфеля на столе увесистый гроссбух и вручил Баннерману.
– Вот, здесь вся история нашего проекта, мистер Баннерман, – пояснил Кен. – Все, что я изложил вам снаружи, – все здесь, до последней цифры.
Баннерман полистал книгу, бормоча заглавия страниц:
– Конструкция нити накаливания… геометрия сетки… потенциал пластины! Что это такое, черт побери – потенциал пластины? Развертка сетки… Господи Иисусе! – Он усмехнулся, вполне довольный собственным непониманием.
– И я хочу, чтобы вы взглянули на ту самую трубку, о которой я говорил. – Кен взял гостя за руку, подводя к верстаку. Дэви хотел возразить, но беспомощно застыл на месте.
Кен снял с полки большую коробку, которую они только что принесли из своей студенческой лаборатории на Холме. Поднял крышку и достал оттуда двенадцатидюймовый стеклянный пузырь конической формы – Дэви показалось, что кто-то трогает руками его собственное сердце. Семь маленьких отростков торчали радиально из горлышка трубки, из каждого выходил отрезок провода, подсоединенный внутри к какому-то блестящему металлическому элементу. На каждый электрод уходили недели работы, и Дэви помнил, какая самоотверженность для этого требовалась. Он и представить не мог, что их детище впервые будет предъявлено кому-то именно так. Это не было презентацией – просто показ.
Дэви опустил взгляд на свои сцепленные руки, заставляя себя дождаться, пока Баннерман уйдет.
– Это и есть трубка. – Кен поднял ее повыше. – Плоский торец – это экран, на котором будет видно изображение.
Баннерман внимательней вгляделся в изделие.
– И сколько стоит такая штука?
– Такую вы не купите нигде, мистер Баннерман, – сказал Кен, и Дэви внимательно вслушивался в каждое слово, боясь выплеснуть наружу всю свою досаду при малейшем намеке на дешевые приемчики уличного продавца. «Кен, будь осторожней», – мысленно взмолился он. – Не думаю, что во всем мире найдется больше тридцати подобных трубок. Они используются в сотнях различных лабораторных экспериментов, но, насколько нам известно, никто никогда не думал применять их так, как планируем мы. Где-то в 1909 году русскому ученому Розингу пришла в голову верная идея, но это случилось до того, как были разработаны вакуумные радиолампы. Мы впервые наткнулись на описание трудов Розинга в «Популярной механике» лет шесть назад. И с тех пор работали над этим.
– Так у вас уже все готово. Зачем же вам нужны деньги?
Кен покачал головой и рассмеялся. Дэви резко вскинул на него взгляд, но смех был искренним.
– Нам еще предстоит создать трубку, передающую изображение с другого конца, своего рода электрическую камеру. Ту, которая будет смотреть на сцену – таким же образом, как вы читаете печатную страницу. Глаз никогда не видит страницу целиком: он читает букву за буквой, затем переходит вниз, строчка за строчкой. Этот процесс я называю сканированием.
Баннерман пожал плечами и вернул гроссбух Кену – с более уважительным видом, но вновь усмехнувшись:
– Все это звучит так, что смахивает на грандиозную аферу. Надеюсь, ребятки, вам вручают дипломы каждый июнь не для того, чтобы обводить вокруг пальца невинных прохожих. Знаете, это было бы как-то нехорошо. – Он быстро окинул взглядом обоих братьев, а затем рассмеялся. – Нет, вероятно, это таки стоящий товар. Послушайте, я ни шиша в этом не понимаю, и вы знаете, что я не понимаю. Но похоже, это именно тот шанс, который я искал долгие годы. А как заманчиво звучит! Большой потенциал… Братья!.. Правильные слова. Красивые слова. – На мгновение он восхищенно замолчал, затем опять оживился. – Приходите сегодня после полудня, примерно в половине четвертого. Вот вам пара билетов. Просто спросите меня. Кстати, ребята, кто знает вас здесь, в городе?
– В том-то и наша беда – нас все знают, – грустно улыбнулся Кен. – Люди убеждены, что любой, кого они знают всю жизнь, вряд ли сможет придумать что-то особенное. Но вы можете навести о нас справки в университете или даже у Нортона Уоллиса…
– Это тот парень, который изобрел автомобиль или что-то в этом роде?
Кен улыбнулся:
– Ну, не совсем…
Баннерман снова уставился на него – с видом ценителя.
– Какая улыбка! Ей-богу, парень, ты меня заводишь. Америка ждет тебя! Надо же – проехать пять тысяч миль с цирком и остановиться на заправке прямо перед золотой жилой – потенциальной золотой жилой. По-тен-ци-аль-ной. Боже милостивый, как же мне нравится это слово, – пылко добавил он. – Оно меня заводит. Ладно, парни, встретимся позже. До скорого!
Он торопливо выскочил в дверь. Кен с Дэви посмотрели ему вслед, затем медленно повернулись друг к другу.
– Ну, как тебе такое? – спросил Кен с благоговением в голосе. Его лицо сияло от счастья. – Что я говорил? Дал Бог зайку, даст и лужайку!
– Ты чертов идиот! – тихо произнес Дэви, когда обрел дар речи. Он едва не плакал. – Что за дичь ты творишь? Разеваешь пасть перед этаким клоуном…
– Да ты подожди…
– Подождать? Подождать? Что мы делали до сих пор, по-твоему? Кроме старика, мы никому и словом не обмолвились об этой идее! Разве мы говорили кому-нибудь в университете? Мы не собирались рассказывать ни единой живой душе, пока не найдем подходящего человека. Подождать… Господи, мы отлично ждали! А ты выложил все первому встречному сукиному сыну. И в банке-то не стоило говорить, но это уже ни в какие ворота не лезет! Будь ты неладен, тупица. Ты испортил мне весь вкус работы. Ты вел себя как торговец дешевой дрянью – тыкал трубку ему под нос. Это, по-твоему, презентация? На самом деле тебе наплевать, вот и все! – Дэви перевел дыхание. – Просто скажи мне одно – как случилось, что из всех людей на белом свете тебе взбрело в голову проболтаться именно ему?
– Ну, на самом деле я и сам толком не знаю, – признался Кен. Он был очень серьезен и бледен. – Мы разговорились, и каким-то образом в беседе всплыло слово «оригинально». И у меня внутри будто шлюзы открылись. Наверное, я все еще злился из-за банка – и на тебя, если хочешь знать. Помнится, я сказал, что он не знает истинного значения этого слова. Я продолжал говорить, и ему было интересно. И чем более заинтересованным он выглядел, тем красноречивее становился я. – Кен быстро взглянул на Дэви и рассмеялся. – В любом случае о чем нам горевать? Согласись, худшее, что может случиться, – он захочет вложить в нас немного деньжат. Это не катастрофа! Послушай, Дэви, ты хоть отдаешь себе отчет, что мы ни разу не ходили в цирк? Да что мы вообще в жизни видели? У нас даже бейсбольной перчатки никогда не было – хотя бы одной на двоих. Вот что я скажу: пошло оно все к черту! Ну же, Дэви, успокойся, малыш. Тебе повезло, что у тебя есть старший брат, который присматривает за тобой, и сегодня после обеда старший брат поведет тебя в цирк!
Дэви невольно улыбнулся сквозь жгучие злые слезы. Он лишь беспомощно покачал головой, потому что, как обычно, был полностью обезоружен.
– Парень, ты меня заводишь, – пробормотал он дрожащим голосом. – Что ты со мной творишь, паршивец!
Но, несмотря на улыбку, глаза его сохраняли беспокойно-страдальческое выражение.
В тот день Карл Баннерман был насторожен и взволнован не меньше, чем два парня, которые сидели напротив него. Но если эмоции Кена и Дэви он вполне понимал, то собственные прятал за вежливо-скептическим дружелюбием. Он чувствовал, что наткнулся на золотую жилу, и интуиция кричала ему: «Скажи да, да, да!» – пока он не цыкнул на нее, чтобы не мешала слушать, что говорят эти ребята. Внешне он казался совершенно спокойным – необычное для него состояние, поскольку, если считать активность одним из жизненных удовольствий, то вся жизнь Карла Баннермана состояла из сплошного удовольствия.
Живость характера швыряла его по жизни, как щепку, – с одного места работы на другое, из города в город, от увлечения к увлечению, от женщины к женщине, от одной компании «друзей до гроба» к другой – всегда под действием порыва и без оглядки. Он не мог усидеть на стуле дольше пяти минут; в разговорах вечно отвлекался и перескакивал с темы на тему. В пятьдесят лет он вел себя так, словно оставался стройным двадцатилетним юношей. Он всегда был готов к тому, что в течение следующего часа может завернуть за угол, найти на тротуаре миллион долларов и встретить самую прекрасную женщину в мире. Они полюбят друг друга с первого взгляда, по-настоящему – страстно и нежно, не так, как бывает со всеми этими чертовыми потаскушками, – влюбятся по уши, как он выражался, и будут жить долго и счастливо.
В 1892 году, когда Карлу исполнилось восемнадцать, он добрался в отцовской повозке до железнодорожной станции Уотертаун, штат Нью-Йорк, и следующие полгода провел в Корнеллском университете, где не выучил ничего, кроме песни «Высоко над водами Каюги», которая являлась гимном этого учебного заведения. «Ребята, всякий раз, когда я слышу про Корнелл, у меня комок встает в горле. Только настоящий сукин сын может забыть свою альма-матер». Поскольку он так ни разу и не появился на занятиях, его исключили. Путешествуя вместе с лектором из общества трезвости, он добрался до Литтл-Рока, нашел работу в местной газете и вскоре бросил ее ради того, чтобы отправиться на Кубу в качестве корреспондента прежней «Сент-Луис Интеллидженсер». «Да, милые мои, это была прелесть что за газета, и Ричард Хардинг Дэвис рыдал у меня на плече, когда она загнулась. Бедный Дик!» Затем он вернулся в Литтл-Рок и повстречал за тем волшебным углом первую из череды своих «самых прекрасных женщин в мире», Адель Рейли – «настоящий русский великий князь застрелился из-за нее в Монте-Карло» – акробатку из «Международного цирка Уленбека и Передвижного музея братьев Фокс», блондинку с великолепными формами, невероятной силой и характером мангуста. «Она ела меня живьем, и богом клянусь, мне нравилось ощущение, когда она вонзала зубы в мою плоть!» Даже когда Карл повзрослел достаточно, чтобы понять, что просто докучал своей юношеской навязчивостью самой обычной женщине, которая его не любила, – он упорно вспоминал этот случай как одну из величайших романтических трагедий. С тех пор Карл всегда держался поближе к цирку и карнавалу, включая несколько лет мошенничества вместе со знаменитым Чарли Хэндом по кличке Тесные Штаны, который в то время управлял скромным магазином перчаток, – «самый острый философский ум, который я когда-либо встречал, но он и правда был жесток к жертвам, не мог выносить их непорядочности», – и перебрал множество «самых прекрасных женщин в мире», лелея каждую неудачу как очередное проявление неземной страсти. Он мог с чувством сказать о каждой: «Парни, когда мы с ней смотрели друг на друга – империи рушились! Черт побери, нас просто трясло обоих!»
У него было три цели – стать таким же богатым, как Джон Д. Рокфеллер; тратить деньги, как Алмазный Джим Брейди; и жить, как Эдуард VII. Но до сих пор он так и не предпринял ничего серьезного для достижения какой-либо из них. И тем не менее, несмотря на привычную повседневную жизнь в своем мире притворства, вероломства и мелкого мошенничества, Карл хранил в сердце высокоромантическую мечту, что если он когда-нибудь разбогатеет, то добьется этого достойными средствами. Сможет показать настоящий класс.
Он смотрел на двух ребят из гаража, неловко сидевших по другую сторону стола в домике на колесах, который служил ему офисом. Тот из них, кто вел все разговоры, был умным игроком, способным на внезапный ход, и казался простаком только с виду, поскольку относился к тому сорту людей, которые любят нравиться.
С другой стороны, темноволосый парень тоже был далеко не дурак. Чтобы управлять ими, нужно подружиться с одним и понять другого, решил Баннерман. Они оба ему нравились.
Он снова взглянул на Дэви и осознал, что совершенно не может его раскусить.
Оба юноши выглядели причесанными и чистыми. Они смущенно ерзали на стульях и старались не отвлекаться на цирковую суету вокруг, делая вид, что это им неинтересно. Семь слонов тяжело протопали мимо открытой двери, двигаясь к главному шатру; где-то поодаль пронзительно рыдала расстроенная каллиопа[2].
Карл слушал их со сложным чувством, близким к отчаянию, поскольку на него внезапно нахлынуло отвращение к собственной жизни – совершенно пустой, пошлой и третьесортной в вечной погоне за сомнительными удовольствиями. И ему вдруг захотелось, чтобы у ребят все получилось. Он желал им успеха столь же страстно, как когда-то впервые влюбился. Тем не менее, несмотря на всю бурю эмоций, его интуиция не дремала – беседуя с Кеном, он осознавал, что на самом деле обращается к Дэви.
– Я внимательно вас слушаю, ребята, – произнес он. – Конечно, я понимаю не все, о чем вы толкуете, но кое-что ухватил: тот русский, о котором вы упоминали сегодня утром, Розинг, так и не смог заставить эту штуку работать, поскольку в то время, когда он получил патент, еще не существовало множества изобретений…
– Самой технологии вакуумных ламп, – подсказал Кен.
– Технологии вакуумных ламп, – повторил Баннерман, чтобы лучше запомнить. – Без этого Розинг не смог сделать даже первого шага. А вся ваша система основана на… чем?
– Полностью на электронике.
– На электронике, а ее не было. Так. Но вот что меня смущает… – отвлекся Баннерман от этой маленькой импровизированной лекции. – Вы уверены, что крупные электротехнические компании на Восточном побережье не разрабатывают то же самое?
– Абсолютно. Мы с Дэви просматриваем все научные журналы, какие только можем. Пока нет никаких признаков того, что кто-то этим занимается. Они все зашли в тупик, пытаясь добиться нужного эффекта механическим путем, но это просто та штука, которая должна быть целиком электронной.
– Электронной. Но я все равно сомневаюсь… – Баннерман в замешательстве инстинктивно обратился к Дэви, но ответил Кен:
– Ну вот скажите мне – почему такая крупная компания, как «Эдисон», не занималась разработкой радио в те дни, когда Маркони был одиноким волком?
– Хорошо, хорошо. Не могу с вами спорить, ребята. Но вот что я действительно понял: если дело выгорит, это станет чем-то большим, чем кино, большим, чем радио, – вы сможете держать всю эту чертову индустрию развлечений на коротком поводке…
– Развлечений?.. – недоуменно повторил Кен. Он взглянул на Дэви, но тот ничего не сказал.
«Значит, я прав, – подумал Баннерман. – Дэви здесь куда более значимая фигура».
– Разумеется, развлечений, – кивнул Баннерман. – А что, по-вашему, вы изобрели?
– Ну, черт побери, мы же инженеры. Если уж на то пошло, мы скорее думали о связи.
– Чепуха! – возразил Баннерман. – Разве беспроводная связь не была изначально просто способом победить кабельную монополию? А потом какой-то парень начал крутить по радио пластинки с танцевальной музыкой, и посмотрите на радио сейчас – оно превратило страну в один большой театр эстрады. Вы, инженеры и изобретатели, ни из чего не выносите урока. Вы можете подарить публике любой чертов прибор, какой хотите, но рано или поздно люди найдут способ использовать его для увеселений. Когда я говорю «паровой двигатель», что первым делом возникает у вас в воображении? Электростанция? Нет, вы представляете красивый прогулочный пароходик. Господи, люди всего лишь люди – они хотят приятно провести время. Гляньте только, как они рвутся в этот захудалый цирк, в каждом городке, из года в год, выпрашивая хоть немного цвета, шума, волшебства. Какого черта вы им в этом отказываете?
Кен рассмеялся:
– Мы не отказываем. Мы просто об этом не думали.
Баннерман покачал головой.
– Неважно, каким бизнесом вы занимаетесь, главное в любом деле – это удовлетворить какое-то из основных человеческих желаний. Будь то еда, любовь, развлечения или даже воровство. Даже воровство, не упускайте это из виду. Когда-то я знавал одного человека – чисто шапочное знакомство, – на всякий случай добавил он, но стараясь не отходить слишком далеко от правды, чтобы чувствовать себя честным перед этими ребятами. – И этот человек зарабатывал себе на жизнь, используя тягу к воровству, которая таится в человеческой душе. Все, что он делал, – намекал, что можно быстро заработать за чей-то счет, если только найдутся средства на первоначальную раскрутку. Было ужасно, отвратительно наблюдать за так называемыми «честными» торговцами, готовыми тут же выложить эти средства. Конечно, тот мой знакомый просто исчезал с деньгами, и никаких последствий не возникло – разве мог «честный» торговец пойти к копам и пожаловаться, что его ограбили, когда он сам собирался ограбить другого человека? Мой приятель просто удовлетворял человеческую потребность, и жертвы сами становились в очередь, чтобы вручить ему свои доллары, – так же, как люди стоят в очереди, чтобы попасть в этот цирк. Найди неисполненное человеческое желание, исполни его – и ты заполучишь себе золотое королевство! Вот что у вас в руках, ребята. Черт побери, в этой штуке слава, богатство и райская жизнь – все в одном флаконе!
Он заметил, как загорелись глаза Кена. «Так, – подумал Баннерман, – к этому ключик подобран. Повелся, как кот на валерьянку. Но как быть с другим?» Второй парень наблюдал за ним с мрачным видом.
Баннерман снова попытался понять странное выражение лица Дэви, и внезапно до него дошло – у парня глаза человека, готового броситься и убить, если кто-то дотронется до того, что ему дорого, грязными руками. Карл затаил дыхание – еще ни разу в жизни он так не боялся ляпнуть что-то не то. «Послушай, малыш, – едва не взмолился он, – клянусь, я обеими руками за твой проект, так же как и ты. Я не хочу, чтобы это клепалось на коленке. Я тоже хочу, чтобы в нем чувствовался высокий класс!»
– А ты что думаешь по этому поводу? – спросил Баннерман.
– Кен выражает нашу общую точку зрения, – тихо ответил Дэви. Он выдержал паузу, а затем добавил: – Только вы не сказали одного – каков ваш план действий?
– Что ж, это прямой вопрос, и он требует прямого ответа, – сказал Баннерман, пытаясь выиграть время на раздумье. – Я навел о вас справки, ребята. Я звонил Нортону Уоллису. Почему вы не сообщили мне, что он намерен вложить в вас тысячу долларов?
– Дело в том, мистер Баннерман, – бойко ответил Кен, – что мы продаем эту штуку, исходя только из ее объективных достоинств. Мы хотим, чтобы инвесторы верили в нас, в идею, а не в чьи-то деловые рекомендации.
Баннерман посмотрел на него с едва заметной искрой одобрения в глазах:
– То есть ты понятия об этом не имел, пока не услышал от меня.
Кен рассмеялся:
– Вы все еще не сказали, что вы решили.
– А вы еще не сказали, сколько денег вам необходимо.
– Пять тысяч долларов, – быстро объявил Дэви.
Баннерман поджал губы. «Настоящая цифра, вероятно, три тысячи или даже меньше, – подумал он. – Этот парень не хочет, чтобы я входил в дело».
– Серьезная сумма, – задумчиво признал он. – Что конкретно я оплачиваю?
– Восемь месяцев нашей работы на полный рабочий день и всё оборудование, которое понадобится для проектирования и создания действующей камеры с передающей трубкой, – сказал Дэви. – Большая часть денег пойдет на тестирующую аппаратуру и высоковакуумную насосную технику. Наша зарплата будет ровно такой, чтобы хватало на еду.
– Восемь месяцев, это значит – работа продлится до следующей весны. Мы сможем начать производство через год. Замечательно. Но первое, что нужно сделать, – убедиться, хороша ваша идея или нет. Я не могу полагаться на себя в этом вопросе. Допустим, я созову консилиум из опытных инженеров, которым вы все это объясните. Согласны?
Кен был настороже:
– Хорошо, но при условии, что мы тоже сочтем их экспертами в данной области.
«Он вещает мне от имени своего брата, – решил Баннерман. – Как, черт возьми, на самом деле все устроено в этой паре?»
– Что ж, – продолжал Баннерман, – некоторые из крупнейших экспертов живут прямо здесь, в этом городе, – профессора инженерных наук из университета. Знаю по опыту, что профессору можно заплатить, чтобы он выслушал идею, – и он выскажет свое мнение по ней. Будь то юрист или врач. Вы не против, если я соберу эту экспертную комиссию в ближайшее время? Где-то на пару часов.
– Годится, как по мне, – кивнул Кен. – А ты что думаешь, Дэви?
– Как скажешь, Кен.
– Так не пойдет, братишка. Давай будем откровенны. Если мы чем-то обидим мистера Баннермана, это очень сильно повредит делу.
– Хорошо, – согласился Дэви. – Мы имеем право на некоторую защиту, если собираемся раскрывать информацию.
– Он прав, – сказал Кен, поворачиваясь к Баннерману. – Мы не подавали патентных заявок. И очень рискуем, делая свою идею достоянием общественности. Наша единственная защита – немедленно приступить к работе. А для этого требуются деньги. Если преподаватели не найдут никаких огрехов в нашем плане – возьмете ли вы на себя обязательство предоставить эти пять тысяч долларов, мистер Баннерман? – Прежде чем тот успел ответить, Кен повернулся к брату: – Тебя это устраивает, Дэви?
– Как скажешь, Кен.
– Устраивает или нет? – настойчиво повторил Кен.
– Меня это вполне устраивает, – сказал Дэви.
– Слово за вами, мистер Баннерман, – подытожил Кен. – Каков ваш ответ?
– Ответ – да, – немедленно откликнулся Баннерман, чувствуя, что больше тянуть не стоит. – Я согласен.
Дэви встал со стула и улыбнулся, а Кен сказал:
– Договорились. Вы организуете это, мистер Баннерман.
Карл сидел неподвижно, потрясенный масштабами своих обязательств. Он мог бы выписать чек на две тысячи долларов – все, что у него имелось, и по-прежнему оставаться со старым долгом в тысячу шестьсот, который следовало выплатить еще несколько месяцев назад. Однако лицо его оставалось бесстрастным. Он просто подстроился под настроение парней и сосредоточился на правильных ответах, которые развеяли бы их подозрения. Это был один из его деловых приемов – манера не партнера и даже не организатора, а нечто среднее между поведением уличного мошенника и проповедника-сектанта. Тем не менее терял он не особенно много, да и вообще ничего не терял. Если положение станет совсем безнадежным, он всегда сможет позвонить Чарли по кличке Тесные Штаны – теперь полковнику Шифферу из Палм-Бич – и поправить дела за одну махинацию, вернуть все потерянные деньги и получить еще чертову кучу сверху. С этими милыми ребятами ему не хотелось возвращаться к старым привычкам, но… Какого черта! Баннерман сердито встряхнул головой, отгоняя мысли, идущие вразрез с его мечтами о респектабельности. Все будет хорошо.
Но, несмотря на потрясение, он видел, что парни тоже ошарашены его согласием – они оба двигались к двери, будто деревянные, натыкаясь друг на друга.
Покинув вагончик, братья несколько секунд шагали молча, не обращая внимания на царивший вокруг радостно-пестрый хаос.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – наконец спросил Кен неуверенным тоном.
– Господи, я и сам не знаю.
– Я же вижу, что ты недоволен. Давай откажемся, малыш, и черт с ним.
– С чего ты взял?
– Да с того! Сегодня утром ты сказал, что мне плевать на наш проект, что я не горжусь им. Ты же знаешь, что это неправда.
– Я просто разозлился, Кен. Забудь. Эй, что такое? Тебе смешно?
– Это нервное. Я не могу сдержаться. – Кен прижал руку к животу.
– Знаешь что, – задумчиво произнес Дэви, – мне кажется, нас беспокоит не столько сам Баннерман, сколько то, что нас переиграли. Деваться некуда, придется работать с тем, что есть.
Кен обернулся к нему:
– Думаешь, все из-за этого? Ну, что бы это ни было… – он глубоко вдохнул, будто пытаясь справиться с судорогой в боку, – это действительно давит!
Братья выехали с цирковой площадки, подгоняемые смутным беспокойством. Ни молчание, ни отрывистые разговоры не приносили облегчения. Им выпал шанс воплотить в жизнь свою главную мечту, но никакого восторга они не ощущали, поскольку эта возможность была совсем не похожа на то, чего они ожидали. Они бесцельно колесили среди летних полей, желая проветрить мозги, однако сомнения их не покидали. Кен вдруг вспомнил, что никому из них за весь день не пришло в голову позвонить Марго. События развивались слишком стремительно.
Они повернули обратно к городу и остановились у ближайшей телефонной будки, но сестра уже вышла из магазина. Была половина шестого. Они поскорей помчались домой, но Марго не оказалось и там.
Дэви первым нашел записку от Вики. Увидев собственное имя, написанное ее рукой, он засиял от удовольствия, будто обернулся и понял, что она все это время стояла рядом.
– Здесь написано, что нас приглашают на ужин, – сказал он Кену. – Но это неслыханное дело. Такое совершенно не в духе старика.
Он шагнул к настенному телефону и набрал номер Уоллиса, продолжая держать записку в руке, чтобы снова и снова любоваться милым почерком. Вики ответила прежде, чем закончился первый гудок.
– Где вас обоих носило все это время? Ваша сестра звонила сюда целый день, чтобы узнать, нет ли от вас каких-то вестей.
– О, мы только что вернулись, – ответил Дэви. На протяжении дня его голову занимала не только Вики, и все же девушка была рядом – думала о нем, беспокоилась о нем. Он представил, как она смотрит на него в упор темными выразительными глазами и слушает, чуть приоткрыв губы – будто ей не терпится его расцеловать. Ему хотелось прикоснуться к ее волосам, чтобы убедиться, что ее кудри такие же мягкие, как кажутся. – Слушай, – продолжал он, – тут эта записка… у вас там все в порядке?
– А что не так?
– Просто это слегка неожиданно, вот и все. Такого никогда не случалось раньше. У твоего дедушки такой образ жизни, что…
– Ну, теперь этот образ поменялся, – рассмеялась Вики. – Погоди, ваша сестра хочет с тобой поговорить.
В трубку ворвался встревоженный голос Марго:
– Что случилось в банке? Почему вы не позвонили? И кто такой этот Баннерман, который звонил Уоллису?
Но перед глазами Дэви продолжало стоять лицо Вики.
– Это долгая история, – вздохнул он. – Мы сейчас придем.
– Просто скажи, все прошло удачно или нет.
– Думаю, скорей удачно. Возможно, мы получим деньги.
– То есть еще не точно? Так, оба – бегом сюда!
Когда братья поднялись на холм, то увидели, что Нортон Уоллис в полном одиночестве сидит на крыльце, неподвижно глядя прямо перед собой – отчасти от подслеповатости, отчасти из-за высокого жесткого воротничка накрахмаленной сорочки. На старике был тесный костюм из саржи, сшитый по моде десятилетней давности. Вся поза Уоллиса будто выражала возложенную на него некую особую обязанность, и в молчании братьев он почувствовал удивление.
– Чего уставились? – проворчал он. – Неужели мне нельзя хоть иногда выглядеть прилично? А, ладно, черт побери – это ее идея, – тыкнул он большим пальцем на дверь позади себя. – С тех пор как она приехала, переворачивает все вверх дном своей уборкой, вытиранием пыли и всем прочим. Перерыла все шкафы и нашла вот это. Сказала, что его нужно проветрить. – Он неуклюже поднялся с кресла-качалки и одернул сюртук. – Пошит в Чикаго десять или двенадцать лет назад. До сих пор как новый, только в нем руки не гнутся – из железа, видать, сделан…
Марго с Вики выскочили на крыльцо, обе в фартуках. Дэви украдкой залюбовался Вики, а Кен тут же начал рассказывать им, что произошло. Все это время Дэви поглаживал пальцами в кармане сложенную записку. Он представлял, как будет долго ее хранить, а потом, однажды вечером, когда они с Вики будут спорить о том, кто кого полюбил первым, докажет, что он, – предъявив эту записку, пронесенную через годы.
– Я сказал ему, что вложу тысячу долларов, – произнес Уоллис, когда Кен замолчал. Старик, казалось, смотрел куда-то вдаль – однако держал так голову просто потому, что лучше видел краем глаза. – Но не в том смысле, что готов передать их ему в руки. Вам бы я дал деньги, ребята, но, если вы станете работать с этим типом, я придержу их у себя, пока вы с ним не порвете. Это будет что-то вроде вашей подушки безопасности.
– Конечно, это вам решать, – сказал Кен. – Но пока слишком рано говорить о разрыве с ним.
– Ну, это ведь все равно неизбежно, – рассудительно заметил Уоллис. – Это прямо-таки обязательно произойдет. Даже если бы он не был Баннерманом.
– Но вы сказали, что не знаете его.
– Мне не обязательно его знать. Через некоторое время вы его возненавидите, а он возненавидит вас. – Помрачнев, старик склонил голову набок, будто вспоминал о чем-то своем, далеком. – Не имеет никакого значения, вложит он пять тысяч долларов или пять центов. Он человек с деньгами, а вы люди с идеями. Неважно, хороший он человек или плохой, – вы все равно столкнетесь лбами. Так устроен мир. За всю свою жизнь я ссорился только с теми людьми, у которых были деньги, а я живу очень долго. – Уоллис помолчал. – Впрочем, сейчас нет смысла говорить об этом. Возможно, вы видели его в первый и последний раз.
– Вы так думаете? – быстро спросила Марго.
– Да откуда мне знать? Я больше не возлагаю на людей напрасных надежд, – ответил старик.
– А мне кажется, это замечательные новости! – воскликнула Вики. «Она обращается непосредственно к Кену», – отметил Дэви. Он был доволен, что девушка осваивается в их компании – теперь их станет четверо, а не трое. – Какая разница, откуда возьмутся деньги?
– Я начинаю склоняться к точке зрения Вики, – сказал Дэви, так что ей пришлось взглянуть на него – сперва машинально, – а затем девушка улыбнулась.
Впоследствии всякий раз, когда Дэви вспоминал, как ему понравилась эта ее улыбка и какое тихое счастье охватывало его в этот вечер, он внутренне корчился от стыда, поскольку к тому времени уже знал, что улыбка выражала лишь удивление: девушка даже не замечала, что Дэви стоит рядом, пока он не подал голоса.
– Я тоже, – согласилась Марго. – Мне нужно взглянуть на этого мистера Баннермана.
Она повторила то же самое на следующее утро, уходя на работу. После всех разговоров Кен пришел к печальному выводу, что все это было ошибкой и во всем виноват он. А Баннермана они больше не увидят. На что Дэви сказал – посмотрим.
Через два часа после ухода Марго Баннерман ворвался в гараж, чтобы сообщить, что уже пытается договориться о дате презентации. А пока его юрист составляет соглашение, которое послужит основой для переговоров. Он держался так, будто консультации с юристами и профессорами, с которыми он сроду не встречался, не представляют для него никаких трудностей.
На следующий день в гараж доставили два письма. В первом Баннерман извещал, что наконец собрал комиссию профессоров с инженерного и физического факультетов, которая сможет выслушать их двадцать шестого июня. Его самого до тех пор не будет в городе, поскольку цирк переезжает на запад, в Висконсин.
Второе письмо было на бланке адвоката. В нем говорилось, что в соответствии с устным соглашением от двенадцатого числа сего месяца Карл Баннерман организует для группы экспертов в области электросвязи возможность ознакомиться с проектируемым прибором. В случае одобрения комиссией используемых в нем научных принципов братья Мэллори дают мистеру Баннерману тридцать дней на составление договора, устраивающего все стороны. Их подпись в пустой графе ниже будет означать их согласие с настоящим документом.
Официальность письма впечатляла. Несмотря на то что никто этого не требовал, к посланию прилагалась фотография, на которой был запечатлен Баннерман, с энтузиазмом объясняющий суть дела матерому юристу и нескольким их бывшим профессорам. Все это наверняка стоило Баннерману немалых денег, и Дэви впервые начал верить, что слова «пять тысяч долларов» могут превратиться в шелестящую реальность. Кен и Дэви поставили свои подписи, отправили документ обратно и стали ждать. Но теперь, когда они преисполнились надежд, ожидание казалось пыткой.
Разумеется, выступать перед комиссией предстояло Кену, и они с Дэви принялись за работу, упорядочивая свои записи. Братья больше не проводили вечера вне дома, а визиты Дэви к Нортону Уоллису стали краткими и только по делу. С тех пор как появилась Вики, от старика больше не веяло безысходным одиночеством, которое прежде ранило Дэви так же сильно, как затхлый запах в доме. Теперь Уоллис ворчал с плохо скрываемым удовольствием, когда жаловался на изменения, которые внучка внесла в его жизнь. Но когда услыхал от нее о книжном магазине, воспринял это с настоящей обидой.
– Что еще за книжный магазин? – спросил ее Дэви после того, как несколько минут поболтал со стариком на крыльце. – С каких пор ты ищешь работу, Вики?
– С позавчерашнего дня, – ответила девушка. – Если я собираюсь остаться здесь надолго, то вполне могу куда-то устроиться. Я привыкла работать.
– Ох, да это просто глупость, если тебе интересно мое мнение! – Уоллис перестал раздраженно раскачиваться в кресле-качалке. – Какой смысл в твоем присутствии, если я не буду тебя видеть целыми днями? Кроме того, я вообще не одобряю того, чтобы женщина работала без необходимости. Как и женское избирательное право. Господи! В молодости я бы выбросил свои инструменты в реку, если бы мне сказали, что когда-нибудь моя внучка, живущая со мной в одном доме, пойдет на работу! Не понимаю, что творится в этой стране! Не осталось никаких устоев, ничего, кроме ничтожеств и конокрадов в правительстве, – все дешево, быстро и джазово, пока не случается очередная трагедия, как на прошлой неделе, когда два богатых парня из Чикаго, у которых было все на свете, укокошили третьего просто ради острых ощущений! – Старик с отвращением сплюнул через перила. – Что ж, один журналист как-то сказал, что я один из тех, кто помог сделать страну такой, какая она есть, но будь я проклят, если хотел, чтобы все так обернулось. Дитя мое, я просто хочу, чтобы ты отказалась от этой работы.
– Но мы ведь уже обсуждали это, дедушка.
– Мы можем обсудить еще раз, что нам мешает?
– Нет, – твердо сказала Вики. – И давай больше не будем поднимать эту тему.
Два дня спустя она вышла на работу. Она говорила Дэви, что ей там нравится, но он не спросил, нашлись ли у нее новые друзья. Ему хотелось верить, что Вики просто ждет, пока у него не появится чуть больше свободного времени. Все, что ее интересовало в беседах с ним, – как продвигается их подготовка к презентации и не нервничает ли Кен.
За неделю до решающей даты нервы Кена начали сдавать.
– Они нас поднимут на смех, вот увидишь! – твердил он, отчаянно хлопая ладонью по бумагам. – Мы не сообразим, что говорить. Когда я предупреждаю тебя об этом, ты всякий раз успокаиваешь – посмотрим в записях. Черт побери, кто вообще писал этот проклятый гроссбух? Мы собираемся утверждать только то, что способны доказать. Мы можем сколько угодно рассуждать об импульсах тока и сканировании, но самое главное мы так и не проверили.
– Когда бы мы успели? Трубка была готова только за десять дней до экзамена. Но все предварительные тесты…
– К черту предварительные тесты! Имеет значение только окончательный, именно его я и хотел бы увидеть!
Дэви промолчал. На его взгляд, предварительным расчетам, выполненным в спокойной обстановке, вполне стоило доверять. Четыре электронно-лучевые трубки, собранные ранее в этом году, работать отказались, хотя каждая была лучше предыдущей. Если конкретно эта непроверенная трубка тоже закапризничает, то какая-нибудь из последующих заработает непременно. В теории все выглядело безупречно. Но тут Дэви вспомнил о своей ответственности. Кен должен предстать перед комиссией настолько уверенным в себе, чтобы никто не посмел бросить ему вызов. Дэви глубоко вздохнул и поднялся со стула.