В десять лет худенькая Вики Уоллис походила на эльфа и не расставалась со своим любимым головным убором – клетчатым шерстяным беретом расцветки Синклеров, знаменитого шотландского клана. Девичья фамилия ее матери была Синклер, и Вики как-то сказали полушутя, что все Синклеры являются потомками графа Оркнейского и Кейтнесского, соратника Вильяма Уоллеса. Уоллес звучало почти так же, как Уоллис, и Вики казалось удивительным поворотом судьбы, что ее отец, несомненно потомок самого короля, женился на прапраправнучке одного из его великих полководцев.
Эта мысль ошеломила Вики, когда впервые пришла ей в голову. Прибежав домой с вечерней ноябрьской прогулки, девочка сдвинула колючий берет на затылок и замерла, уставившись в пустоту широко раскрытыми темными глазами, прикидывая возможные выгоды своего королевского происхождения. Однако она решила хранить этот секрет при себе, поскольку мальчики во дворе не были склонны к подобным романтическим домыслам. Вики продолжала сидеть вместе с ними на бордюрах, прилаживая ролики к своим ботинкам с высокой шнуровкой, а потом весело громыхала по тротуарам Парамус-авеню, вдыхая пропахший дымом холодный осенний воздух, кричала, спорила и смеялась до самого вечера, пока не наступала пора идти домой. Но все это время Вики представлялось, что под наглухо застегнутым пальто на ней килт, плед, кожаные наручи и кольчуга – на страх врагам.
Мать старалась наряжать ее в красивые платья с белыми кружевными воротничками и высокие белые чулки, но Вики и в них всегда бегала по-мальчишечьи ловко и собранно, стоило лишь отправить ее по какому-либо поручению.
Нежное лицо Вики легко краснело. Она была единственной девочкой своего возраста в квартале, и всякий раз, когда во дворе появлялся новый мальчик, Вики замолкала и настороженно посматривала на него своими темными глазами, ожидая внезапной дерзости или насмешки. Ибо, хотя ее обычные друзья давно перестали воспринимать ее как девчонку, сама Вики никогда об этом не забывала и знала, что для новичка все иначе.
Поскольку она в некотором смысле ощущала себя чужестранкой в собственной стране, то держалась своей компании, внутренне смирившись даже с неизбежным мальчишечьим вероломством; и потому раньше времени повзрослела, узнав, что такое предательство полудрузей, совершаемое бездумно и походя.
Десятый год жизни Вики являлся для нее просто очередным годом в стабильном мире на Парамус-авеню. Но для ее отца он означал конец целой эпохи. Отец Вики каждое утро покидал дом, взяв портфель и надев шляпу-котелок. Этот худощавый мужчина среднего роста, с волосами песочного цвета и бледно-голубыми глазами отличался мягкими манерами. Однако никто никогда не осмеливался толкнуть отца в толпе или заговорить с ним чересчур громким голосом, поскольку в его глазах, умеющих мгновенно становиться ледяными, читался былой опыт и способность молча прикончить наглеца.
Быть сыном Нортона Уоллиса означало то же самое, что расти вовсе без отца. Когда отцу Вики исполнилось одиннадцать, его мать вместе с двумя детьми переехала из Уикершема на постоянное жительство к своему брату в Кливленд. Четыре года спустя, в 1890 году, Питер Уоллис покинул Кливленд и поступил в Военно-морской флот Соединенных Штатов. Его заверили, что это достойная служба – американский флот уже на седьмом месте в мире и уступает только флотам Великобритании, Франции, Германии, России, Италии и Испании. Сперва он служил на одном из последних кораблей класса «монитор», а затем на одном из самых первых эсминцев.
Питер проявил себя умным, спокойным и сообразительным – мальчик из хорошей семьи, что тут скажешь. И потому, когда в Триесте он провалялся пьяным дольше, чем остальные моряки, получившие увольнительную, и по формальным причинам мог быть обвинен в дезертирстве, Питер запаниковал. Он так испугался, что не решился вернуться на борт. Воспользовавшись советом и деньгами некоего проявившего сочувствие турецкого джентльмена, он отправился в Стамбул, где сменил фамилию на Гордон и получил местное звание, соответствующее званию младшего лейтенанта, на новом турецком эсминце немецкой постройки. Два года спустя ему приказали повесить морскую форму на гвоздь и отправили в Грецию под видом американского бизнесмена по фамилии Лейн. После трех лет успешной работы на него вышла греческая спецслужба и дала понять, что единственный способ для него остаться на плаву – во всех смыслах – это вести некоторые дела с ними, разумеется, не посвящая в этот маленький секрет прошлых работодателей.
Турецкое правительство оставалось довольно Питером Уоллисом еще года два, хотя впоследствии и обнаружило, что его сведения являлись полной дезинформацией. Молодой американец вел сложную жизнь, но в то же время ему нравилось постоянное чувство опасности, от которого сладко замирало в животе. Затем греческая контрразведка передала через него данные, побудившие турецких кураторов отправить Питера в итальянский судостроительный центр в городе Таранто. Это задание оказалось посложнее прежних. В один прекрасный день в кабинет Питера заявился итальянский полковник и предложил ему в очередной раз поменять концепцию и работать еще и на третью сторону – на итальянскую корону, отчего волнующее чувство в животе Питера стало немножечко слишком волнующим.
Шпионы в любой стране редко предстают перед судом. Им либо дают шанс перейти на другую сторону, либо с ними происходит несчастный случай. Теперь Уоллис чуял, что в конце концов выйдет так, что придется работать на двадцать с лишним возможных европейских держав, причем у всех, кроме одной, будут веские причины для недовольства.
Он постарался скрыть панику и принял предложение итальянского полковника. Но когда офицер встал, чтобы уйти, то внезапно умер. А Уоллис спокойно спустился к причалу, где поднялся на борт парохода «Фиуме», с первым приливом отходящего в Рио-де-Жанейро. В те дни паспортов не требовалось, а «Титанику» еще только предстояло доказать, что все морские суда должны обязательно иметь на борту аппарат беспроводной связи мистера Маркони. Уоллис благополучно сошел на берег в Рио – в возрасте тридцати лет, без единого цента в кармане, без права жить под своим именем и не имея за душой ничего, кроме возможности выбирать дальнейший путь.
Он решил рискнуть и вернуться домой как ни в чем не бывало. Его предполагаемое дезертирство случилось почти восемь лет назад, шла война, а Военно-морской флот Соединенных Штатов поднялся на шестое место, опередив испанский. Спустя какое-то время, в 1905 году, Питер Уоллис возвратился в Кливленд и устроился работать бухгалтером. Благодаря большому опыту работы с цифрами, полученному при составлении таблиц с десятичными значениями орудийных калибров, он освоился очень быстро. В том же году он женился на Кэтрин Синклер и перебрался в Милуоки, где жили в основном немецкие иммигранты. Мало ли кто из прошлой жизни мог объявиться на горизонте, а в Германии, по крайней мере, Питер никогда не бывал.
С годами завязанные в узел нервы постепенно пришли в норму, сухость в горле исчезла; но, когда стало очевидно, что страна вот-вот вступит в европейскую войну и начнется мобилизация, он понял, что былые грехи могут всплыть в любой момент. И не только дезертирство – с тех пор прошло почти двадцать лет. Питер боялся, что к нему возникнут куда более серьезные вопросы.
Несмотря на неброскую внешность, он обладал ярким воображением, которое стало его проклятием – однажды поддавшись панике, легко скатиться в нее снова. Минувший ужас вернулся. Питер безумно обожал свою бойкую дочурку – на глаза всякий раз наворачивались слезы, когда он смотрел, как она играет. Ему было физически больно от мысли, что его могут посадить в тюрьму и разлучить с семьей.
Поэтому он покинул семью сам и решил податься в Канаду, где вступил в шотландский батальон «Черная стража» – особенный жест, который по достоинству оценила его жена.
Вики и тосковала по отцу, и гордилась им. В первые несколько недель они с матерью оказались совершенно одни среди всяких Шредеров, Дитрихов и Вагнеров, живших на Парамус-авеню. Однако через некоторое время возникшая с начала войны враждебность исчезла, и все снова стали друзьями. Но к тому времени Вики уже проводила больше времени с подружками из школы, расположенной на Фарман-авеню.
Она безмолвно восхищалась ими. Все эти девочки были настолько красивее ее, что Вики испытывала к ним благодарность просто за то, что позволяли находиться рядом. Однако в глубине души чувствовала себя одинокой и невзрачной и начала опять больше общаться с мальчишками, пока не заметила с тайным удивлением, что постепенно меняется с каждым днем – именно так, как она хотела, будто какой-то волшебник незаметно коснулся своей палочкой макушки ее берета, когда она проходила мимо.
Вики вернулась к подружкам, отчаянно желая, чтобы те обратили внимание на эти изменения – но для них она все равно еще оставалась девчонкой с тощими угловатыми плечами и резкой мальчишеской походкой. Тем не менее у нее вдруг возник интерес к куклам и соседским младенцам. Она стала донимать мать просьбами о братишке или сестренке, когда отец возвратится с войны.
Но тут в дом пришла страшная весть – отец погиб в бою на Вими-Ридж. И Вики заболела от горя.
Перейдя в среднюю школу Стьюбена, она оказалась на год младше остальных учеников в классе, поскольку училась быстро и начальную окончила досрочно. Вот только у Вики не получалось уделять новым друзьям слишком много времени. После занятий ей приходилось спешить домой, чтобы справиться с возросшим количеством домашних дел – мать, с бледного лица которой теперь не сходило горькое выражение, устроилась продавщицей. Но мальчики все равно начали обращать внимание на Вики – по непонятным для нее причинам.
Вскоре мать с тяжелым сердцем решила, что для дочери будет полезнее перевестись в Милуокское профессиональное училище и научиться чему-то практичному. Вики принесла туда с собой свое новое качество – способность вызывать сложные чувства у мальчиков определенного типа. Парни, которым она нравилась, не были капитанами спортивных команд или лучшими танцорами – но имели высшие оценки по самым сложным предметам и умели вести серьезные беседы. В тот период жизни ей меньше всего хотелось умных разговоров, и Вики ощущала смутную обиду, а мальчики смотрели на нее виновато – словно она видела в них неизбежное будущее, которого всеми силами стремилась избежать. Прежний мир Парамус-авеню рухнул, а Вики оказалась не готовой к реальности, которая простиралась за его пределами, – поэтому искала новые миры, более веселые, где все были молоды, как она, и ненавидели окружающую жестокость. Она вышагивала по жизни – стройная, прямая и одинокая, ослепленная мечтой, более подходящей для кого-то другого.
Ей было семнадцать, и она уже работала, когда ее мать умерла от эпидемии гриппа 1923 года. Миссис Шредер, жившая по соседству, помогла Вики выставить дом на продажу и написала кливлендским Синклерам и уикершемским Уоллисам. Нортон Уоллис ответил первым. И горячее желание обрести близкого человека, которое явно проглядывалось в его письмах, пришлось как раз вовремя – когда Вики чувствовала себя более опустошенной, чем героиня любой трагической книги или фильма. Любовь незнакомого старика давала надежду на возрождение в новом мире, где она сможет забыть о своих утратах, а прошлые неудачи перестанут иметь значение. Ибо, когда Вики сойдет с поезда, она будет элегантной, уравновешенной, а самое главное – восхитительно красивой.
Дэви, отмытый и начищенный до блеска, стоял на перроне. Хотя утро выдалось ясным, после обеда прошел проливной дождь, который только что закончился. Под негнущимся желтым дождевиком, накинутым на плечи, на Дэви была свежевыглаженная хлопковая рубашка в красно-черную клетку и широкие синие штаны – настоящие матросские брюки. Он забыл надеть шляпу, и после поездки в открытой машине тщательно причесанные волосы снова растрепались. Вытянутое скуластое лицо выглядело необычно взволнованным в предчувствии встречи, но по одежде он ничем особым не отличался от прочих студентов из кампуса.
В кампусе его наряд был бы уместен, однако здесь, на перроне, среди других встречающих, смотрелся бедновато. В этот выходной намечался ежегодный выпускной бал, который устраивали совместно четыре самых известных студенческих братства, и множество молодых людей в своих лучших выходных костюмах кучками толпились на платформе в ожидании того же поезда. Некоторые нервничали, иные стояли с решительным видом, а кое-кто даже откровенно скучал от перспективы скорой встречи со своими пассиями. Многие тайком прикладывались к фляжкам с горячительным. Почти на всех поверх костюмов были дождевики.
Поезд из Милуоки прибыл вовремя, исхлестанный дождем – по стеклам вагонов стекали косые струйки. Из дверей выпархивали стайки девушек, высматривающих своих кавалеров. Бурным потоком они заполонили платформу, которая тут же стала похожа на цветник.
Дэви растерянно наблюдал, как от пестрой толпы перемешавшихся студентов и девушек то и дело отходят пары. Парни несли багаж своих дам, те оживленно болтали или махали подругам, которых вели в противоположную сторону. Глядя поверх голов, Дэви высматривал ту единственную, которая могла затеряться в этом человеческом море, но стоило ему остановить взгляд на какой-либо одиноко стоящей девушке, как та вдруг с облегчением улыбалась и устремлялась к своему парню, который все это время протискивался ей навстречу.
Толпа девушек постепенно таяла – так хризантема теряет лепестки, пока от нее не останется только сиротливый стебелек. Выпрямившись между двумя чемоданами, словно каждый из них – ядро, прикованное к ноге, на платформе стояла последняя девушка – стройная и одинокая, в зеленом костюме. На руке ее висел плащ, в другой она задумчиво вертела шляпку. У девушки была очень светлая кожа, темные глаза на овальном лице смотрели вопрошающе. Короткие каштановые волосы трепал ветер. Девушку явно сбивала с толку суета, в которую она попала, и ее отрешенность, подмеченная Дэви, указывала на то, что все это ей чуждо.
Затем она с легкостью сделала шаг в сторону от чемоданов – будто ее бремя оказалось миражом или она сама была человеком, умеющим освободиться от любых оков. Когда Дэви приблизился, ее задумчивость исчезла, сменившись серьезной сдержанностью.
– Виктория Уоллис?
– Да, – спокойно произнесла она.
– Отлично! Будем знакомы, я Дэвид Мэллори. Твой дедушка просил меня встретить тебя. Это твой багаж?
Она быстро и настороженно вскинула глаза, готовая к любым неожиданностям.
– А он что, нездоров?
– Нет, он в порядке. – Дэви замялся, чувствуя ее необычную проницательность и способность докопаться до правды сквозь все препоны. – Просто очень занят в своей мастерской.
– Вот как… – произнесла она очень тихо и отвела взгляд в сторону зала ожидания, будто все равно надеялась увидеть почтенного пожилого джентльмена, спешащего к ней с извинениями и выражениями любви. Она явно не имела ни малейшего представления, что за человек на самом деле ее дедушка, и от внезапного понимания стала выглядеть еще более беззащитной.
– Такова уж его работа, – пояснил Дэви. – Это очень важное дело.
Виктория снова повернулась к нему.
– Ты работаешь у него?
– Нет, я только что закончил инженерный факультет. Но мы навещаем его каждый день.
– Мы? – В ней на секунду вспыхнул интерес, который так же внезапно исчез; на самом деле ее это не интересовало. Она снова посмотрела в направлении зала ожидания.
– Мой брат, сестра и я. Твой дедушка был очень добр к нам, когда мы еще детьми сбежали с фермы. Слушай, давай уже двинемся. Я покажу тебе кампус, мы проедем мимо него. Если ты не против.
– Конечно.
В этот момент раздался дробный стук каблучков и к ним подскочила миниатюрная, хрупкая, нарядно одетая девушка, звеня браслетами и бусами. Она сунула в руку Вики черный кейс.
– Вот, кажется, это твое! – сказала она, запыхавшись от спешки. – Я схватила его по ошибке! Дико извиняюсь. – Девушка сжала запястье Вики своей маленькой ладошкой. – Слушай, твой совет великолепен! Как раз то, что было нужно. Не волнуйся насчет меня, я теперь в порядке. Он обещал!
– Я рада, – тихо ответила Вики участливым и любезным тоном, но Дэви заметил мелькнувшее в ее глазах странное выражение. Казалось, будто она сидит в темном зале и смотрит увлекательную пьесу, но в самые забавные моменты испытывает смертную тоску. – И спасибо за кейс. Он много для меня значит. Там некоторые мамины вещи.
Девушка еще раз сверкнула улыбкой. Затем развернулась на каблуках и зацокала к своему молодому человеку, который сконфуженно топтался поодаль.
Вики посмотрела ей вслед, и снова глубоко спрятанная тоска омрачила ее черты. И Дэви почувствовал, что знает ее уже очень хорошо. На контрасте с яркой женственностью другой девушки Вики предстала перед ним как на ладони, будто попала под мощный луч прожектора, который просветил ее насквозь. Дэви видел и ее грустный романтизм, и склонность к мечтательности. Видел так же ясно, как и ее саму – высокую, невозмутимую, с тонкими запястьями без украшений и грацией мальчика-фехтовальщика, ожидающего схватки с учителем.
– Она сидела рядом со мной в поезде и решила, что я тоже еду на танцы, – пояснила Вики, все еще наблюдая за своей попутчицей. – У нее и мысли другой не возникло. Она боялась, что ее парень напьется. Сказала, что он ей даже не нравится, но она с ума сойдет, если пропустит бал. Там что, действительно так чудесно?
– Не знаю. Сроду не был ни на одном.
– Да? – Вики взглянула на него с живым любопытством. – Ну, она туда рвется изо всех сил. Конечно, когда я сказала ей, что еду сюда не на танцы – что я вообще никогда не училась в колледже, – она сразу потеряла интерес. Но она ничего обо мне не знала, пока я ей не сообщила. По мне с виду не скажешь, – добавила Вики, будто все еще переживая это чудо внезапного понимания, что она загадка для окружающих. – Впрочем, сообразительность точно не ее сильная сторона. – Вики коротко рассмеялась, но, похоже, не над девушкой, а над собой.
Прежде чем Дэви успел что-то ответить на это, Вики схватила один из больших чемоданов, оставив второй ему. От этого усилия ее стройная фигурка неожиданно стала выглядеть еще изящней.
– В какую сторону идти? – спросила она.
Дэви шагал рядом, исподтишка наблюдая за ней. Он жалел, что не успел взять оба чемодана, просто чтобы показать ей, что вес, который она тащит с таким трудом, для него нипочем. И чувствовал себя неловко, видя скрытые за ее грациозной походкой, уверенной манерой держаться и прямым взглядом ранимость и боль.
Дэви чувствовал, что она видит всех парней насквозь, особенно в моменты, когда те получают удар по самолюбию, и всегда будет иметь перед ними преимущество. Любой мужчина легко узнал бы в ней какую-нибудь девчонку-сорванца из своего детства, которая когда-то обыгрывала его в бейсбол или в догонялки – и которую он когда-то обижал. Дэви шел так близко, что задевал ее руку, но с сожалением понимал: она вошла в его жизнь и тут же вышла, не оглянувшись.
Свежевыкрашенный «Додж-родстер», восстановленный из сотни обломков разных машин, стоял у обочины и издалека смотрелся бодро благодаря ярко-желтым ободам с тонкими спицами. Но теперь, привязывая чемоданы Вики к багажной полке, Дэви с горечью осознавал все его недостатки. Он почти злился – как на машину, так и на девушку. Короткие кудри Вики трепетали на ветру, юбка слегка задралась, когда пассажирка садилась в автомобиль. Дэви отвел взгляд – такой она выглядела хорошенькой.
– Ну что ж, – язвительно произнес Дэви, когда они тронулись с места. – Карета чистый «Каннингем», мигом домчимся. Каталась на такой когда-нибудь?
– Эта машина так называется?
Дэви повернул голову и уставился на Вики:
– Ты что, издеваешься?
– Нет, – ответила девушка, похоже, удивленная, что ее в этом заподозрили. – Я ничего не понимаю в машинах. Мне просто кажется, что эта ужасно милая. Разве нет?
– Нет, – решительно отрезал Дэви. – Хотя, полагаю, для здешних мест сойдет. Наш город, наверное, выглядит очень маленьким по сравнению с тем, откуда ты родом. – Он снова искоса взглянул на спутницу. – Ты ведь не шутишь насчет машины?
– Нет, – тихо подтвердила та. Но теперь между ними воцарилось неловкое молчание; это было так же обидно, как если бы она выдернула свою руку из его ладони.
Он ехал по Арлингтон-авеню, и его видели в машине с незнакомкой. Каждый раз при переключении рычага передач его рука чуть касалась ее руки. Дэви не собирался делать этого специально, но так получалось само собой. Казалось, девушка совсем не замечает его присутствия.
– Танцы устраивают где-то на этой улице? – наконец спросила она.
– А тебе на самом деле хотелось бы пойти?
– Не знаю. Танцы в жизни не главное. Я интересуюсь теоретически.
Дэви вздохнул и покачал головой.
– А я все пытался представить, какая же ты есть, – сказал он. – Утонченная, деловая или еще какая. С тех пор как узнал, что ты приезжаешь.
Вики удивленно повернулась к нему:
– Ты обо мне думал?
– А что, разве нельзя?
– Не знаю, можно или нельзя, – ответила она, поразмыслив. – Дедушка про меня что-то рассказывал?
– Разве для этого обязательно нужны чьи-то рассказы?
– Но ты ведь даже не знал меня!
– Ты писала письма.
Она схватилась за голову, примяв пальцами короткие локоны на висках:
– Ты их читал?!
– Ну да, – признался Дэви. – Он показывал их мне – вернее, некоторые из них. Там было что-то секретное?
– Не в этом дело. Я писала их ему, вот и все. И его письма многое значили для меня. Они… их ты тоже читал?
– О, конечно нет! – Он рад был сказать это с полной уверенностью, поскольку видел, что придется выложить ей всю правду.
– Это чудесные письма, – продолжала Вики, будто его не слыша. – Похоже, он знал, как меня подбодрить.
– Ну, я должен предупредить заранее, что в нем одновременно живут два совершенно разных человека. Одному не нужен никто и ничто. А другой отчаянно одинок – тот, который пригрел нас и написал тебе. Но никак не предугадать, в какой день какая личность победит.
– Ты хочешь сказать, что сегодня неподходящий день и поэтому он меня не встретил? – спросила Вики.
– Не совсем так. – Дэви постарался смягчить объяснение, хотя она уловила самую суть. – Ему было некогда. Ты что, никогда не общалась с изобретателями?
– Нет. – Она улыбнулась этому нелепому вопросу. – Никогда. А ты что, тоже изобретатель?
– Я? – воскликнул он с притворным удивлением, но остался доволен. – С чего ты взяла?
– Ну, ты так по-особому это сказал, вот я и подумала.
– Наверное, так получилось потому, что я хотел бы им быть, – признался Дэви. – Мы с братом всегда довольно ясно представляли, кем хотим стать, когда вырастем. Я не знаю, с чего это началось. Может, с чтения – мы привыкли читать все, что под руку подвернется. Я помню, как мы читали про ледники, а потом узнали, что ледниковый период наступает каждые пятьдесят тысяч лет…
– То есть он может наступить снова? – спросила она с явным интересом.
– В прошлом такое случалось каждые пятьдесят тысяч лет, так что, думаю, это будет происходить и в дальнейшем. Это связано с наклоном земной оси, и мы решили, что в первую очередь изобретем способ его изменить.
Дэви заметил, что Вики смотрит на него широко раскрытыми глазами – то ли придя в восторг от двух мальчиков, всерьез планирующих перевернуть мир, то ли решив, что он просто ее разыгрывает. Он не мог точно сказать.
– Понимаю, это звучит смешно, – продолжал он. – Но мы и правда думали об этом. Мы даже прикидывали, как собрать на это деньги – чтобы каждая страна заплатила свою долю…
– Ну и что?
– Ну и все. Следующий ледниковый период по-прежнему на подходе, поскольку мы забросили это дело и примерно в то же время сбежали.
– С той фермы? – Вики смотрела на него так, будто как следует разглядела только сейчас, и Дэви почувствовал, что идея сбежать из дома для нее так же немыслима, как наступление следующего ледникового периода. Она мгновение колебалась, борясь с желанием задать прямой вопрос. Но когда все же задала, он увидел, что она вообще ничего о нем не поняла: – Но как же ваши родители?
– У нас их нет. Мы сбежали от дяди.
– И вы не боялись?
– Слушай, нам было нечего терять. От хорошей жизни не убегают.
– Может, и так, – согласилась она. И снова отвернулась, разглядывая вывески. – И ты сейчас доволен?
– В смысле? – удивленно спросил он. – С чего бы нам быть недовольными? Сами себе хозяева, куда захотим, туда и идем.
– Ты ходил в колледж, – напомнила она.
– Ах, это! Ты когда-нибудь хотела стать кем-то особенным?
– Нет, – ответила она задумчиво. – Вряд ли. Ну, наверное, у меня была мысль, что однажды со мной произойдет что-то особенное.
– Например, что? – не отставал Дэви, пытаясь беседой развернуть ее к себе, словно отдавая нетерпеливую команду: «Посмотри на меня сейчас же!» Но девушка все равно не впускала его в свой личный мир.
– Я точно не знаю, что именно. Я много читаю. О ком читала, теми людьми себя и представляла. Что бы ни случалось с ними, это мысленно происходило и со мной. – Она снова закрутила головой по сторонам. – Это общежития?
– Да, – кивнул Дэви. Он двигался по Студенческому проезду и вел машину очень медленно – чтобы все видели, что они с Вики увлечены разговором. – Но разве ты никогда не задумывалась, кем вообще хочешь быть?
Она покачала головой.
– Я уже была той, кем хотела быть. И мне казалось, что я продолжу жить у себя на Парамус-авеню в доме 654, как и жила всегда, – играя во все те игры, читая все те книги, и так до конца жизни. Чтобы никаких войн, чтобы никто никогда не слыхал об эпидемиях гриппа и ничьи родители не умирали, кроме как в книгах.
На самом деле она задумывалась. Она мечтала о золотоволосом мальчике, который введет ее в круг той молодежи, которой она всегда восхищалась. Где мальчиков и девочек объединяло нечто вроде тайного заговора, а цитаты из любимых в их среде песен и анекдотов являлись паролями. Их улыбки предназначались только друг другу, и они холодно презирали неуклюжих, не таких дерзких сверстников, не находящихся с ними на одной волне. Вики наблюдала за ними с тайным восторгом. Ее тянуло туда, и мальчик из ее грез должен был помочь ей стать центром этой волшебной компании. И теперь она смотрела на Дэвида Мэллори, сидящего за рулем рядом с ней. Когда она впервые увидела его на вокзале, то мигом поняла, что он совершенно другой. Она чуть не рванула от него прочь – прежде чем ему взбредет в голову подбивать к ней клинья. Но сохранила самообладание и решила скрыться от него другим способом. Она воздвигла между ними забор в виде холодной формальной вежливости, которая могла перейти в гнев, если вдруг парень станет чересчур напирать.
Вики рассматривала старые особняки вдоль дороги, на каждом из которых висел щит с гербом или табличка с витиеватыми буквами. Мужчина из ее фантазий непременно должен был жить в подобном доме, но в данный момент, проезжая по улице своих грез, она испытывала невнятную досаду, переходящую в беспокойство. Будто фея-крестная жестоко подшутила над ней, отправив на бал длинной извилистой дорогой, которая в итоге привела к задней двери ее собственного дома.
Оставив облупившиеся особняки позади, они проехали по торговой улице, полной студентов, затем – вдоль аллеи со старыми ивами. Теперь они поднимались на пологий холм с лужайками по обе стороны дороги, заканчивающейся тупиком. Даже в такой пасмурный день на траве сидели парочки – их желтые дождевики казались гигантскими лютиками на зеленом фоне.
– Отсюда до Инженерного корпуса рукой подать, – сказал Дэви, выбираясь из машины. – Но придется идти пешком, ближе не подъехать. Я оставлю тебя на пару минут – мне нужно сбегать узнать, в какой аудитории будет экзамен. Не возражаешь?
– Конечно, – откликнулась Вики с легкой улыбкой.
Дэви облокотился на дверь, участливо глядя на спутницу.
– Вы поладите с дедушкой, не волнуйся. У меня сегодня суматошный день, но обещаю забежать к вам вечерком ненадолго – вдруг это как-то поможет. Ты ведь о дедушке задумалась?
– И о нем тоже.
– Вот как? А о чем еще?
– Еще? – Она витала мыслями где-то далеко. – Еще, наверное, вспоминаю, о чем же я когда-то мечтала. В двух словах и не объяснить.
И хотя ей казалось невозможным выразить все свои туманные фантазии одной яркой фразой – для Дэви это было бы легко. Если бы она дала сейчас слабину, мечтательно глядя вниз на озеро, и рассказала ему о них – пусть даже уклончиво, полунамеками, – Дэви выслушал бы ее, не снимая ногу с подножки, мрачнея все больше и пытаясь скрыть свою боль, а затем сказал бы очень просто:
«Твоя мечта – это мой брат Кен».
Кен сосредоточенно трудился в гараже. Помещение окутывал едкий сизый дым, мотор ревел, как раненый зверь. Передок огромного грузовика с поднятым капотом напоминал разинутую пасть дракона. Сидевший в драконьей голове Кен убрал ногу с педали газа, и возмущенный рев стих сперва до ошеломленного фырканья, затем до неуверенного покашливания. Кен еще раз нажал на педаль, и дракон снова рассвирепел. Но для Кена, как для любого опытного ветеринара, этот величественный рык просто помогал поставить верный диагноз – впускной клапан барахлил, и последние десять минут он пытался заставить его работать как положено. Кен застыл на водительском месте, глядя прямо перед собой, – вся его поза выражала спокойное упорство. Светлые волосы растрепались и лезли в глаза. Кен резко встряхнул головой, откидывая их назад. Его молодое лицо сразу стало выглядеть открытым и даже одухотворенным. Сейчас он использовал почти все органы чувств. Он напрягал слух, пытаясь уловить пропущенный такт, нога сквозь толстую подошву ощущала малейшую задержку между нажатием на педаль и реакцией мотора, обоняние улавливало запах несгоревшего бензина, а по неравномерной вибрации грузовика он определял моменты, когда четырехтактный цикл сбивался на трехтактный. Через умелые руки Кена прошло множество движков. Теперь каждый мотор становился для него кем-то вроде близкого друга, обратившегося за помощью – и Кен помогал. Он видел их насквозь, словно заржавевшие блоки цилиндров были прозрачной оболочкой. Работать руками, все равно над чем – будь то двигатель грузовика или сложный научный прибор, – вот то, что он умел и любил. И потому инженерия для Кена означала в первую очередь физическое созидание. Пускай теоретики вроде Дэви разрабатывают новые принципы и научные доктрины – Кена волновало только то, что можно пощупать руками. Если это осязаемо – это имеет смысл. На работе он был счастлив. Здесь не возникало чувства соперничества, не требовалось доказывать в тысячный раз, что он самый быстрый, самый ловкий, самый сильный, – или выполнять каждое опрометчивое обещание, которое срывалось с его языка, прежде чем он успевал подумать.
Среди людей он легко становился заложником собственных слов и всякий раз, когда это случалось, испытывал невыносимые муки, хотя и не подавал виду. В такие моменты ему представлялось, что он бежит вверх по лестницам высокой башни, останавливаясь на каждой площадке, чтобы захлопнуть и запереть очередную дверь от своих преследователей, отрезая себе же обратный путь. Ему ничего не оставалось, кроме как продолжать бежать, а достигнув вершины – выскочить на балкон, бросить всему миру вызов и прыгнуть в пустоту, никогда не зная, приземлится он в стог сена или на груду валунов.
Однако за перенесенные муки всегда полагалась награда. Когда Кен наконец вынырнул на поверхность пруда, пробыв под водой дольше, чем любой другой мальчик, в глазах остальных он увидел восхищение, которое стало бальзамом для его мятущегося сердца. Всякий раз, схватив уверенной рукой бейсбольный мяч, он представлял себя своим кумиром – Кристи Мэтьюсоном из Национальной лиги. Кен чувствовал, что Дэви и остальные парни рассчитывают на него в надежде, что он совершит очередное чудо, и за эту поддержку и веру любил их всех до такой степени, что готов был умереть за них.
Играть в бейсбол удавалось нечасто, купаться тоже, поскольку для деревенских мальчишек всегда находилась работа, но Дэви непременно оставался рядом – Дэви был его командой. Кену требовалось знать, что брат прикрывает ему спину и подбадривает его: «Давай, Кен!» – выкрикивая напоминания обо всех предыдущих подвигах и своей искренней верой вдохновляя на новые.
Кен всегда оставался любимцем публики, но никогда особенно не задумывался, почему его любят, – он просто принимал это как должное. Впрочем, иногда ему становилось не по себе от чьих-либо излишне настойчивых попыток подружиться: будь то парень или флиртующая девушка. Люди ошибочно принимали его приветливость за нечто большее. Кен на самом деле не нуждался ни в ком, кроме Марго и Дэви. Все остальные были просто приятелями для развлечений, и он сам решал, когда развлечениям заканчиваться.
Когда он чувствовал, что его пытаются взять измором, то терялся и искал спасения в любимой работе, погружаясь в нее с головой, как в прохладную морскую пучину, где царил покой. Но вскоре ему делалось скучно, он бросал инструменты и опять выбирался на берег, промаргиваясь от воды, с улыбкой присматриваясь к парням и девушкам на пляже – в попытках определить, кто громче всех его звал. Поскольку тот, кто больше всех жаждал общения с ним, мог его заполучить – на какое-то время.
Теперь он всем телом ощутил почти неуловимое изменение в железном сердце машины и с облегчением выдохнул, когда четвертый цилиндр встроился в работу. Он уже собирался выключить зажигание, когда в гараж заехал Дэви. Младший брат всегда водил быстро, если был без пассажиров, и сейчас свернул с мостовой по крутой дуге, попав точно в открытые двери. Низкая малолитражка затормозила в нескольких футах от грузовика.
Не поворачивая головы, Кен спросил:
– Ну, какая она?
– Кто?
Кен взглянул на брата изучающе.
– Девчонка Уоллис.
– А-а, нормальная, – небрежно бросил Дэви.
Кен снова отвел взгляд, возвращаясь к работе.
– Хороша собой?
– Кен, она еще совсем ребенок. Слушай, тебе долго еще возиться? К вечеру закончишь?
– К вечеру, ха! Я уже закончил. – Кен выключил зажигание и ловко выпрыгнул из кабины. – Я починил «Бьюик», «Хадсон» Андерсона и вот этот «Мак».
– Да быть такого не может!
– Но я это сделал! – заверил Кен с гордой улыбкой. – Вообще-то, вечером я договорился встретиться с Элис.
– С Элис? Я думал, у тебя с ней все давно в прошлом. А как же завтрашний экзамен?
– А он тут при чем? Если наших знаний недостаточно, чтобы сдать его прямо сейчас, то до завтра мы все равно ничего нового не выучим. Ты же не собирался заниматься сегодня.
– Разумеется, собирался.
– Ты сказал, что будешь работать над тем приемником до половины одиннадцатого.
– Просто я думал, что до тех пор ты будешь копаться в моторах.
– Тогда какая разница? Я уйду от Элис пораньше и вернусь примерно в это же время. Мы успеем повторить все вопросы.
– Кого ты обманываешь? Господи, Кен, ты глупо рискуешь. Ты знаешь, что от этого экзамена зависит гораздо большее, чем просто диплом. И ты не нашел лучшего момента, чтобы идти на свидание?
– Время, может, и неподходящее, но я все равно не усижу дома. Я и так все утро протирал штаны в библиотеке. Кстати, откопал новый вывод теоремы Пойнтинга. А что касается Элис, так это ты виноват, что я с ней сегодня встречаюсь. Тебя не было, и мне пришлось самому подойти к телефону.
– Не сваливай это на меня. Каждый раз, когда ты бросаешь какую-нибудь девчонку, она звонит мне, чтобы попытаться тебя вернуть. Сам с ними разбирайся, у меня своих забот хватает. Позвони Элис и скажи, что занят.
– Нет, – заартачился Кен. – С чего вдруг? Из-за экзамена? Не волнуйся, все пройдет как по маслу. А у меня есть для тебя подарочек. Вот, стащил сегодня. – Он вытащил из кармана две серебристые колбы и вручил Дэви. – Лампы с экранирующей сеткой. Одна для работы, вторая для изучения. Милашки, правда? Я снимал с них характеристики сегодня днем.
Дэви опустил взгляд на блестящие вакуумные лампы, любуясь их совершенной формой и ощущая ладонью гладкую стеклянную поверхность.
– Черт с тобой, поступай как знаешь. Но учти, что сегодняшний вечер самый важный из всех…
Кен сжал его запястье – вроде бы в шутку, но за этим сквозило скрытое раздражение.
– Слушай меня, – произнес он, глядя Дэви в лицо. – Я твой старший брат?
– Ну и?
– И считается, что старший брат должен подавать пример?
– Если ты позвонишь своей…
– Старший брат должен подавать пример, – твердо сказал Кен. – А каковы были твои слова, перед тем как ты помчался встречать эту девчонку Уоллис?
– Я сказал…
– Ты сказал: «Вернусь через двадцать минут». Двадцать минут. Ты отсутствовал два часа.
– Но я…
– Два часа. Разве я начал нудеть, когда ты вернулся? Разве спросил, где тебя черти носили? Я хоть словом обмолвился о завтрашнем экзамене? Хоть намеком? Я проявил сдержанность, как и полагается приличным людям в таких делах. Все, что я спросил, – хорошенькая ли она. И как твой старший брат, подаю тебе в этом пример. А теперь иди и впредь относись так же к моим делам. И кстати – сегодня вечером я надену эти брюки, так что сними их и дай им какое-то время отвисеться. Все, катись отсюда.
– Да ну тебя к черту! – огрызнулся Дэви, но не смог сдержать улыбки.
Вся легкомысленная бравада брата по поводу экзамена перестала действовать на Дэви, стоило лишь Кену отъехать от гаража после ужина. Шум мотора затих вдалеке, и мандраж сразу вернулся. Дэви хотелось ругаться в голос, и его сдерживали исключительно братские чувства.
Марго сегодня трудилась допоздна и не явилась домой к ужину. Она ни за что не позволила бы Кену вот так сбежать. «Черт возьми, – думал Дэви, – она-то понимает, как важен этот экзамен». На следующей неделе они собирались начать поиски средств для финансирования работ, и в планы Дэви с самого начала входило обратиться за поддержкой в банк. Благополучно сдав экзамен, они станут не просто парочкой местных ребят-автомехаников с сумасшедшими идеями, а дипломированными инженерами с университетским образованием и учеными степенями – доказательство того, что они знают, о чем говорят. С этой точки зрения завтрашний экзамен означал деньги – такие деньги, от которых зависело будущее. Свидания с девушками были для Кена чем-то вроде азартной игры, однако, на взгляд Дэви, никакой приз не стоил возможной потери. Грамотный игрок хотя бы учитывает шансы на проигрыш.
«Проклятье, – с яростью думал Дэви. – Я по-настоящему зол на Кена! Не следовало его отпускать. Неизвестно, когда он теперь вернется. Он вполне способен загулять до утра».
От осознания этого ему стало даже как-то легче, ибо теперь Дэви мог обратить свой гнев на самого себя – за то, что никогда не ругал Кена, как это делала Марго. Кен не заслуживал такого щепетильного обхождения. Когда брат был прав – то был прав. Но если уж ошибался, то ошибался по-крупному, и следовало говорить ему об этом прямо. Дэви решил не ложиться спать и пробежаться вместе с Кеном по всем вопросам, во сколько бы тот ни вернулся, даже если это означало заниматься всю ночь напролет.
Он потянулся за конспектами, но новые лампы, которые принес Кен, манили к себе. Дэви выдвинул ящик, и две изящные сферические колбочки стукнулись друг о друга, издав легкий мелодичный звон. Он взял одну в руки и осмотрел со всех сторон – просто чтобы лишний раз прикоснуться к приятной гладкой поверхности; и в то же время его так и подмывало разбить стекло, чтобы как следует разглядеть сердечник и оценить все совершенство конструкции. Это не казалось ему вандализмом – скорее, искушением переместиться в другой мир, где он чувствовал себя как дома благодаря своему воображению.
Резким движением кокнув лампу о край стола, Дэви осторожно смел осколки в сторону. Он полюбовался хитросплетением тончайших проволочных деталей, медленно поворачивая цоколь в разные стороны. Затем взял вторую лампу и вставил в гнездо тестовой схемы.
Сферическая поверхность поблескивала в полумраке, как серебристый шарик на рождественской елке. В ней отражался свет одинокой электрической лампочки, висящей чуть поодаль. Дэви сидел, отвернувшись от своей новой игрушки, но мысленно проникал в самое ее сердце – в крошечную вселенную, где царил такой же вакуум, как в межзвездном пространстве.
Чувствительные пальцы Дэви лежали на кнопках управления. Он нажал на маленький рычажок переключателя, и серебристая сфера засияла вишневым светом – точно в ее центре короткая прямая нить раскалилась от тока. Но Дэви благодаря своему пониманию процесса видел намного больше. Он представлял, как с раскаленной поверхности хрупкой проволочки срываются электроны, образуя невидимое облако вокруг нити накаливания, которое становится все плотнее и тяжелее, поскольку его окружает непроницаемая электромагнитная стена. Для электронов эта стена была сплошной и прочной, хотя человеческий глаз видел ее просто небольшим сетчатым цилиндром. Сетка действовала подобно миниатюрной плотине с водосбросами, которые открывались и закрывались миллион раз в секунду, пропуская потоки электронов, так что постоянный ток, пришедший изначально к нити накаливания, теперь пульсировал с той же частотой, с которой открывались и закрывались «водосбросы».
Такая быстрая трансформация тока являлась обычным делом для любой вакуумной лампы, сутью ее работы. Однако Дэви не переставал удивляться. Ему это казалось тем же самым, как если бы за один непрерывный рабочий цикл расплавленная сталь сперва выплеснулась из печи в форму, затем застыла в слиток, прошла штамповку под многотонным прессом, фрезеровку, а в конечном итоге в виде заготовки была помещена в патрон токарного станка – для окончательной обработки. Все эти мощные машины делали с металлом то же самое, что одна маленькая вакуумная лампа с электричеством; отсюда Дэви и вынес свою концепцию, что благодаря изобретению радиоламп электричество превратилось в податливую глину в руках человека-творца. С первого же момента, как только Дэви понял назначение вакуумной лампы, он был воодушевлен ее захватывающими возможностями – словно человек, открывший для себя музыку после долгих лет восхищения мимолетной гармонией и красотой природных звуков.
Он искренне любил эту невидимую силу, которая находилась под его контролем. Любил молча и самозабвенно, отчего даже самая рутинная работа поглощала его с головой. И так увлекся, что не сразу услышал стук в дверь.
Вики с непокрытой головой стояла на пороге, глубоко засунув руки в карманы и расправив плечи. Она всматривалась в Дэви с угрюмой задумчивостью, похоже, определяя, действительно ли он тот человек, которого она видела днем. Но Дэви казалось, что в выражении ее лица кроется что-то еще – пока не ясно что, но нужное слово вертелось в голове.
– Ты, очевидно, забыл, что обещал зайти, – произнесла она.
Дэви в глубоком смятении открыл рот, поскольку действительно забыл. И тут же понял кое-что похуже: давая это обещание, он даже не вспомнил об экзамене, хотя весь вечер ругал Кена за то же самое.
– Заходи, – сказал он виноватым тоном. – Прости, голова идет кругом. Завтра у нас важный экзамен.
Она нерешительно колебалась в дверях. Дэви захотелось прикоснуться к ней, взять за руку. Неуверенность придавала Вики трогательности, которой раньше в ней не замечалось. Дэви снова задумался – что же еще он упускает.
– Если ты занимаешься… – начала она.
– Заходи-заходи! – повторил он. – Я просто тестирую новую лампу.
– Тогда только на минутку, – сдалась Вики. Она опустила глаза, поскольку ей пришлось пройти очень близко к нему в узком дверном проеме. Дэви продолжал торчать там, чувствуя легкое возбуждение от такой близости и глядя, как гостья подходит к верстаку. В ее присутствии он впервые заметил крайнюю неприглядность гаража.
– Я закончу через минуту, – пояснил он, – а потом буду в твоем распоряжении.
Вики уселась на высокий табурет возле верстака, молча наблюдая за хозяином; но в следующее мгновение он перестал ее замечать, поскольку вновь погрузился в схему. Для Дэви каждая схема, которую он спроектировал, была новой собственноручно созданной вселенной; и все время, пока он ее использовал, – он жил в ней. Даже в такой простенькой, которую тестировал сейчас.
Вики видела перед собой молодого человека с резкими чертами лица, который задумчиво рассматривал посеребренную стеклянную колбу, торчащую в окружении мешанины проводов и металлических плат, но Дэви видел мир с точки зрения электронов, которыми управлял, – тьму, полную звезд, мчащихся по заданному пути, направленному строго вниз. Иногда их движение превращалось в хаотический вихрь, иногда – в большой медленный водоворот, к центру которого их неумолимо сносило, и они продолжали свое падение. И только достигнув батареи, снова поднимались наверх – и в неподвижной аккумуляторной жидкости Дэви видел каскад шлюзов, стремительно обращающих вспять звездный водопад. Все возмущения в токе исчезали, и он плавно тек обратно в вакуумную лампу, где сетка придавала ему некий новый рисунок пульсации в соответствии с сигналом, полученным с антенны – и отправленным откуда-то с расстояния в тысячи миль.
Цепь, по которой протекал ток, включала в себя и наушники, так что Дэви слышал сейчас скрипящие в ухе звуки «Травиаты». Музыка ничего не значила для него – важным был только полет кружащихся звезд по курсу, который он сам указал, проложив им дорогу из обычных кусочков проволоки. Но все это время где-то в глубине его сознания оставалось лицо гостьи, и внезапно электрический мир холодной красоты и нечеловеческого совершенства схлопнулся, возвращая Дэви обратно в гараж, к теплу и обыденности. Ибо он наконец понял, какое чувство видел на лице Вики в дверном проеме – глубокое разочарование.
– Ну, как все прошло? – тихо спросил он.
Вики потянулась к разбитой лампе и тронула ее пальцем.
– Ты имеешь в виду – в доме у дедушки?
– Да.
– Мы оба чувствовали себя немного непривычно, вот и все. – Очень осторожно она взяла в руку осколок стекла; затем резко вскинула глаза – будто требовала от Дэви откровенности и в то же время обещала, что никогда больше не попросит о таком большом одолжении. – Он действительно меня ждал?
– В смысле?
– Он даже не приготовил для меня комнату. Он сказал, что забыл; но разве можно о таком забыть…
– Он знает, что ты пошла сюда?
– Думаю, да. После ужина он сразу сказал, что ему нужно над чем-то поработать. Я не знала, что делать, поэтому просто ждала тебя на крыльце. Потом вернулась в мастерскую, чтобы узнать дорогу сюда, а он даже не спросил, зачем мне это нужно. – Ее голос был безжизненным. – Просто показал направление, и все.
Она окинула помещение быстрым взглядом, словно не могла представить, как судьба занесла ее в это место. Дэви смотрел на нее с тоской.
– Ну, как ты сама говорила, – поспешил он ее успокоить, – все будет хорошо.
– О, я так говорила. Другое дело, верю ли я в это.
– Ты должна верить! – твердо сказал Дэви. – И это сработает. Я провожу тебя обратно. Мы сможем немного посидеть на крыльце. Десять минут у меня найдется.
– Нет! – быстро возразила Вики. – Я пока не хочу возвращаться.
– Тебе не понравилось у дедушки?
– Нет, – ответила она мягко, будто лишь сочувствовала Дэви за то, что он задает дурацкие вопросы. – Все это слишком отличается от того, на что я надеялась. Даже не знаю, как тебе сказать, чего я на самом деле хотела.
– Какого-то подобия семьи, надо думать.
– Конечно! – Ее темные глаза сверкнули с вызовом – как у мальчика, затевающего драку со взрослым мужчиной. – А что в этом плохого?
– Ничего. Но послушай, ничего никогда не получается именно так, как ожидаешь. Ты тоже не такая, какой я тебя ожидал увидеть.
Ей полагалось бы спросить: «А чего ты ожидал?» – но она не спросила. Дэви видел, что всякий раз, когда разговор хоть как-то выруливает на тему «что он о ней думает», Вики теряет интерес и замыкается в своей раковине, где до нее невозможно достучаться.
Вики покачала головой.
– Наверное, я утром уеду. Так что зашла в том числе и попрощаться с тобой.
– Не ври! – вырвалось у него. – Ты это только что придумала!
Она усмехнулась:
– Я не знала этого по пути сюда, но теперь знаю. – Она протянула ему руку. – Ты и правда был со мной очень мил. Не надо меня провожать, я вполне могу подняться обратно одна.
Дэви не ответил на рукопожатие, будто от этого Вики могла задержаться здесь еще немного. На мгновение он даже подумал – не плюнуть ли на подготовку к экзамену, чтобы провести всю оставшуюся ночь, гуляя с Вики по пустынным улицам, если потребуется; беседуя с ней, чтобы пробить лед ее безразличия. Но у него не было иного аргумента на это, кроме того, что он просто хочет видеть ее рядом.
Дверь открылась, и в гараж вошел Кен. Он успел дошагать почти до половины помещения, прежде чем их заметил, и замер на месте. Взглянул на Вики, затем на Дэви. Его глаза сияли так, будто в зрачках все еще отражался звездный свет. Кен еще раз посмотрел на Вики – уже внимательней – и наконец легкой улыбкой выразил свое удивление.
– Ну, привет! – задумчиво протянул он.
– Ого, я рад, что ты так скоро, Кен. Это Виктория Уоллис…
– Да? Очень приятно. – Он снова взглянул на девушку, но затем с улыбкой обратился к Дэви: – А ты ожидал, что я вернусь только через несколько часов?
– Нет, – возмутился Дэви. – Конечно нет!
– Сам знаю, что нет. Поди, ругал меня последними словами, что я такой-сякой расподлец, который сбежал и бросил тебя зубрить в одиночестве. – Кен рассмеялся. – Но я явился даже на сорок минут раньше, чем обещал. – Он потер ладони с притворным нетерпением. – Ладно, где там все эти книги и тетради? Марго уже дома?
– Нет.
Кен нахмурился.
– С кем она там засиживается?
– С какой-то девушкой из магазина.
– Уверен, что с девушкой?
– Откуда мне знать? Слушай, Кен, расскажи Виктории сам про ее деда – как он бывает настолько увлечен работой, что не обращает внимания на людей.
– Да не надо… – начала было Вики.
– Тебе следовало предупредить ее, малыш, – укорил брата Кен. – Ты должен был пойти туда вместе с ней. – Он повернулся к Вики. – Представляю, как ты это все восприняла, но правда, волноваться из-за причуд старика – дело глупое. – Кен слегка улыбнулся. – Такой девочке, как ты, здесь понравится – ты будешь чудесно проводить время. Да ты и сама это знаешь, верно?
Вместо того чтобы возмутиться таким бойким комплиментом – как почти ожидал Дэви, – она рассмеялась, но в ее смехе прозвучала грусть и, к еще большему удивлению Дэви, застенчивость.
– Боюсь, что не знаю.
– Вот чудачка, – легкомысленно хмыкнул Кен. – Ребята будут вокруг тебя штабелями укладываться. Взять вон хоть Дэви – парень так был настроен заниматься! – Он снова перевел взгляд на брата. – Ну и как? Ты готов приступить?
– В любое время, когда скажешь.
– Тогда я лучше пойду, – поднялась Вики. – Я забегала всего на минутку.
– И ни о чем не беспокойся! – произнес Кен, распахивая перед ней дверь. Дэви на мгновение замялся, но не отступил в сторону, чтобы дать Вики пройти: он не хотел просто так ее отпускать.
– Я провожу ее наверх, – сказал он. – Скоро вернусь.
– Это вовсе не обязательно. – Вики уже протиснулась на улицу мимо Кена. В полутьме было не разобрать выражения ее лица.
– Но я хочу проводить тебя, – настаивал Дэви. – В любом случае это не займет много времени.
Вики переводила взгляд с одного брата на другого, будто за последние несколько минут согласие Кена стало чем-то, чего нужно дождаться.
– Хорошо, – сказал Кен, пожав плечами, и отвернулся. – Только не задерживайся надолго.
Под холодным светом луны Дэви и Вики поднимались по извилистой утоптанной тропинке. До половины пути никто из них не произносил ни слова.
– Если бы у Кена голова сейчас не была забита другим, – сказал Дэви извиняющимся тоном, – то он вел бы себя более гостеприимно.
– Он намного старше тебя?
– Всего на полтора года.
– А кажется, что намного.
Дэви резко повернулся к ней:
– Ты ведь не уедешь на самом деле, правда?
Она не ответила.
– Не уедешь? – упорно повторил он. – Виктория?
Она продолжала идти рядом, почти касаясь его руки, и тут Дэви импульсивно – будто неподвластным собственной воле движением – взял девушку за плечи и развернул к себе. В лунном свете на ее по-детски припухлых губах он увидел удивленное выражение. Дэви убрал руки, и они неловко повисли вдоль туловища, сохраняя тепло ее тела.
– Хотя бы пока мы не сдадим экзамен, – настаивал он. – А потом Кен, Марго и я…
– Хорошо, – сказала она, но теперь выглядела смущенной. – В конце концов, это был действительно всего лишь первый день. Давай расстанемся здесь. Я сама доберусь наверх. Удачи на экзамене. И не называй меня Викторией – просто Вики.
Дэви послушно повернулся и зашагал вниз по тропинке, зная, что девушка смотрит ему вслед. Он прошел ярдов десять, когда услышал вслед ее голос:
– И передай брату, что ему я тоже желаю удачи.
Дэви резко оглянулся, но она уже шла в другую сторону, так что теперь настала его очередь стоять одному в темноте и смотреть в удаляющуюся спину.
Проснувшись утром в день экзамена, Марго первым делом разожгла плиту, так что, когда пришло время идти на работу, залитую солнцем кухню наполняло уютное потрескивание пылающих дров. Повинуясь порыву, Марго оделась во все новое – от шелкового белья до недавно купленного серого платья, которое должно было вызвать восторги продавщиц.
Она сгорала от несбыточного желания оказать Кену и Дэви какую-то ощутимую помощь. Прошло много лет с тех пор, когда она могла заниматься вместе с ними; и, хотя в ней не было зависти к намного опередившим ее братьям, в такие особо ответственные дни Марго мучилась от осознания своей бесполезности. Неужели она не в состоянии сделать что-то большее, чем просто приготовить им завтрак?
Наконец она подошла к спальне мальчиков, цокая по вытертому линолеуму высокими каблуками. Открыла дверь без стука и посмотрела на младших братьев, спящих на койках по разные стороны узкой выбеленной комнаты. Марго задумалась – придет ли день, когда она сможет воспринимать их как взрослых мужчин? Для нее они по-прежнему оставались мальчишками с фермы, полудикарями, даже не подозревающими, что в их образе жизни есть что-то неправильное, и не видящими в будущем ничего лучшего, кроме как сбежать подальше от дяди Джорджа.
Они слушались ее лишь потому, что любили, но именно эта любовь со стороны обоих братьев давала Марго поддержку, в которой она так нуждалась. Ничто меньшее, чем любовь, сестру бы не удовлетворило, поскольку ее любовь к ним напополам смешивалась с обидой. Будь она одинокой в этом мире, то могла бы приходить и уходить когда вздумается и жить в свое удовольствие. Будь она одинокой – иногда снова могла бы почувствовать себя маленькой девочкой в белом шелковом пальто-эпонж, белых чулочках, туфлях и соломенной матросской шляпе с черными лентами. Это было ее самое прекрасное воспоминание детства – она в красивой одежде сидит в зеленом плюше пульмановского купе. Именно из него она вынесла самый четкий образ своих родителей. Отец – высокий розовощекий мужчина с черными усами и очень ровными зубами. И с улыбкой – полной такой любви к дочери, что ей никогда не требовалось никаких слов в доказательство. Марго помнила, как колупала пальцем набалдашник его трости в виде собачьей головы, пока отец объяснял, что с этого дня у нее будут новые платья, настоящий пони с повозкой, куклы и все что угодно, поскольку отныне он человек, который самостоятельно добился успеха в жизни. Да, господа, он тот самый человек, который теперь будет продавать всей этой железной дороге тот самый зеленый плюш, на котором они сидят. И мама тоже улыбалась – ее милая, чудесно пахнущая, красивая мама в ярко-зеленом платье с блестящими черными пуговицами спереди.
Если у Марго и была цель в жизни – то лишь возвращение к той любви и заботе, к сладкому предвкушению всех будущих чудесных событий, которые воплощались в этом единственном воспоминании. Она абсолютно не сомневалась, что рано или поздно окажется в другом поезде – в той же самой атмосфере любви и уюта. И это незабываемое путешествие – отложенное на долгие годы – продолжится, как предназначено судьбой.
На ферме она втайне негодовала, что братья даже не понимают ее рассказов о жизни, настолько отличной от той, что они знали. Они считали, что она просто выдумывает сказочные истории. Но она увлекала их за собой, разжигая в них свои собственные амбиции и амбиции своего отца – самостоятельно добиться в жизни чего-то значительного. Они делали все, что она требовала, поскольку любили ее; и благодаря этой любви также имели право на это долгое путешествие обратно к пульмановскому купе, так как обеспечивали ей первое из трех необходимых условий: любовь, удача и будущее. К этому времени образ смеющихся родителей и счастливой девочки в мягком вагоне довольно легко перетек в образ красивой женщины и двух ее импозантных успешных братьев.
Мальчики превратились в юношей, и в это утро выпускного экзамена, который на самом деле означал лишь начало этого давно запланированного путешествия, они спали под ее пристальным взглядом, и какое-то мгновение она любовалась ими – с гордостью, нежностью и абсолютной уверенностью в их силах.
– Давайте, вставайте, – сказала она наконец. – Идите и сделайте это! Мне уже пора на работу.
Кен проснулся сразу же и приподнялся на локте. Марго ощутила оценивающий взгляд, которым он всегда рассматривал ее. Она присела на край койки, легко коснулась его шероховатой небритой щеки и с улыбкой спросила:
– Неужели тут кто-то нервничает?
– Никто, кроме нас, цыплят, – откликнулся Кен. Он прижался щекой к ее руке. Марго нравилось видеть любовь в его глазах, но помимо этого она видела, что Кен беспокойно провел ночь. Он всегда начинал тревожиться об экзаменах в самую последнюю минуту, хотя никогда в этом не признался бы. – Который час?
– Пора вставать, – повторила Марго. Дэви тоже открыл глаза и смотрел в потолок, закинув голые руки за голову.
– Представляешь, а наш юный друг вчера развлекал тут даму, – сообщил Кен сестре. – Да еще и перед самым экзаменом!
– Девчонку старого Уоллиса? – спросила Марго. – Какая она из себя?
Дэви ничего не сказал, продолжая глядеть в потолок, но насторожился.
– Довольно миленькая, – сказал Кен, решив, что спрашивают его. – Но знаешь, не вполне в моем вкусе.
– Ты, может, тоже не в ее вкусе, – проворчал Дэви. Он наконец повернулся набок и оглядел сестру. Младшему брату тоже не помешало бы побриться, но ему куцая юношеская бородка придавала еще более молодой вид. – Выглядишь весьма нарядно, – заметил он.
– Я так оделась на удачу, – пояснила Марго.
Дэви расплылся в понимающей улыбке.
– Нам это не помешает.
– Да к черту эти предрассудки! – заявил Кен. Он доверительно подмигнул Марго, когда та встала. – Все пройдет как по маслу, народ, говорю же – как по маслу!
Она улыбнулась и покачала головой:
– Ты всегда так говоришь. Дэви, присматривай за этим балбесом.
– Как по маслу! – не унимался Кен.
Дэви смотрел на нее с подушки. В его глазах бегали веселые искорки понимания. И хотя Марго всегда отдавала предпочтение Кену: первому накладывала ему еду, заговаривала сперва с ним, касалась его в первую очередь, больше о нем думала и, вероятно, сильнее любила, – Дэви всегда понимал ее лучше и с полуслова.
– Ты иди, – сказал Дэви. – И не волнуйся.
Июньское утро встретило Марго великолепными красками: насыщенно-зеленой, нежно-голубой и серо-черной. Сочные цвета казались размытыми в утреннем мареве. Ветер стих, ночная свежесть постепенно сменялась жарой. От покрытых росой лужаек исходил влажный землистый запах. Даже самые невзрачные домики смотрелись живописно, будто это был тот самый день, когда можно заметить в их обветшалости красоту. За ночь через дорогу появилась новая цирковая афиша – еще один яркий мазок к картине окончательно наступившего лета.
Марго выскользнула в боковую дверь и заперла ее за собой, а затем направилась через улицу к трамвайной остановке. На тротуаре не было ни души, но только она ступила на мостовую, как стоявшая неподалеку сверкающая машина тронулась с места, словно ждала ее появления. Марго наблюдала за ней секунду или две, пока та приближалась. Затем, узнав ее, слегка улыбнулась одними глазами и отвернулась с видимым безразличием.
Автомобиль остановился прямо перед ней, и Воллрат наклонился через пассажирское сиденье открыть дверь. Он выглядел очень уверенным и солидным, однако в нем чувствовалась некая сдержанная бесшабашность.
– Я подумал, что хватит ходить вокруг да около, – заявил он. – Давай, залезай. Сегодня я представитель Уикершемской таксомоторной компании «Не подмажешь – не поедешь». Трамваи временно не ходят, поэтому компания отправила за каждым пассажиром персональный автомобиль.
– Спасибо, – вежливо ответила Марго. – Но я лучше подожду.
– Если ты не сядешь в машину, я потеряю работу. А мне нужно содержать мою вдову и сироток. Ты ведь не можешь так жестоко поступить с беззащитными созданиями, правда?
Марго тихо рассмеялась. В конце концов, она продержалась довольно долго.
– Нет, – сказала она. – На такой бесчеловечный шаг я пойти не могу.
Она села в автомобиль и едва не ахнула от удивления, оценив невероятную роскошь внутренней отделки. Машина тронулась так плавно, как Марго и не снилось.
– Меня зовут Воллрат, Дуглас Воллрат, – представился он.
– Да, я знаю, – тихо откликнулась она. – Я – Марго Мэллори. Живу на задах гаража с двумя моими братьями.
Дуглас улыбнулся:
– Отлично, отлично! Это значит, что нам не придется начинать с самого начала. Сегодня прекрасный денек, согласна?
– Да, – кивнула она. Ей нравились его непринужденные манеры и голос. – День и правда замечательный.
Марго еще удобней устроилась в роскошном кресле, чувствуя, что Дуглас очарован ее грациозными движениями. Было восхитительно сознавать, что в его глазах она прекрасна в этот момент. Она и сама чувствовала себя прекрасной.
– Мне до сих пор не верится, что ты все же села в машину, – признался он. – Что случилось? Это потому, что в город приезжает цирк, или сегодня намечается еще что-то особенное?
– Весьма особенное, и важнее, чем цирк. У мальчишек сегодня выпускной экзамен. Этого дня мы все ждали так долго, что страшно вспоминать сколько. Но сегодня он настал, и у них все пройдет хорошо. Я знаю, что так и будет.
– А я надеялся, что это имеет какое-то отношение ко мне.
– О нет. Ты тут совершенно ни при чем. Впрочем, давай скажем так, – добавила она в качестве маленькой уступки, поскольку он выглядел разочарованным. – Это особенный для меня день, и ты просто случайно оказался рядом, но пускай будет и из-за тебя в том числе. Если ты этого действительно хочешь.
– Спасибо. – Дуглас постарался произнести это небрежно, но такое вынужденное и неумелое притворство позабавило Марго еще больше. Кем бы ни был ее новый знакомый, в глубине души он оставался неуверенным юнцом, ранимым и – вспомнила она об осторожности, – возможно, жестоким.
Ветер хлестал по лобовому стеклу, не в силах до нее дотянуться, и Марго поймала себя на том, что не хочет, чтобы эта поездка заканчивалась – казалось, что машина промчится через весь город и вылетит с другой стороны на шоссе, ведущее к сияющему мегаполису с высокими шпилями. С неясной тревогой – запоздало осознав, что предает свою мечту, – Марго поняла, что такой способ путешествовать по ожидающим ее красивым городам нравится ей больше, чем «Пульман».
Она тут же взглянула на Воллрата – который, вероятно, всегда жил в таких городах, – и отметила, что он самый хорошо одетый мужчина из всех, кого она когда-либо знала. И еще одна мысль пришла ей в голову – если бы она собиралась сегодня навсегда покинуть Уикершем, то выбрала бы именно это платье, которое сейчас на ней.
Марго снова повернулась к Воллрату, не в силах противиться желанию смотреть на него – как не смогла бы устоять, если бы он вдруг полез к ней целоваться. Затем смущенно опустила взгляд на собственные руки и все оставшееся время поездки переводила дыхание, сидя с легким румянцем и выражением покорности на задумчивом лице.
До самого последнего момента Кен втайне надеялся, что экзамен каким-то образом вовсе отменят. В ближайшие несколько часов на карту было поставлено так много, что он избегал думать об этом – не зная, сможет ли пережить провал.
Экзамен должен был проходить в кабинете профессора Бизли, и, когда Дэви провел Кена к нужной комнате, тот почувствовал разочарование при виде двух аккуратных стопок бумаги на столе Бизли. Хорошо, что он не поделился своими чаяниями с Дэви – младший брат лишь смерил бы его мрачным полунасмешливым взглядом, но полным любви и понимания, что всегда вызывало у Кена защитную реакцию. Тем не менее Кену все равно казалось, что, если бы не Бизли, для них сделали бы исключение.
Бизли в свои тридцать шесть лет был самым молодым профессором на кафедре электротехники. Он сидел за своим столом – худой темноволосый мужчина, который, казалось, стремился съежиться как можно сильнее, чтобы избежать какого-либо контакта с внешним миром. Дэви всегда говорил, что сам Бизли, очевидно, мнит себя человеком исключительно уравновешенным, обладающим блестящим умом и ледяным обаянием. Коллеги и студенты же считали профессора чопорным, тщеславным и по-детски капризным. Тем не менее в своей области – передаче энергии на расстоянии – он был более чем сведущ. Стальные руки электрических вышек по всему континенту держали высоковольтные провода на изоляторах Бизли. Профессор гордился тем, что так рано добился успеха. Старание, с которым братья Мэллори трудились над учебой весь последний год, вызывало у него подозрение, что они могут стать известными в еще более раннем возрасте, и похоже, это его возмущало – будто собственные достижения Бизли могли рядом с этим померкнуть.
Профессор поднял взгляд от стола и мгновение помолчал – видимо, желая, чтобы они ощутили, что поблажек не будет.
– Я взял на себя смелость кое-что изменить без согласования с экзаменационной комиссией, – сообщил он своим чеканным голосом. – Первый раздел представляет собой официальную форму, утвержденную комиссией. А во втором разделе, личном моем дополнении, содержится только одна задача, но она требует совершенно оригинального подхода. Вы оба, каждый по-своему, завоевали себе хорошую репутацию в нашем университете. Я в вас верю. Сейчас половина десятого. У вас есть время до пяти. Думаю, излишне оскорблять вас напоминанием, что я полагаюсь на вашу честность.
Он резко встал и с высоко поднятой головой вышел из кабинета – словно ожидая вслед восхищенного взгляда и шепота: «Вот человек, за которым я готов в огонь и в воду!»
– Вот сукин сын! – сказал Дэви.
Кен взглянул на дверь и промолчал. Откровенная неприязнь Бизли нервировала его, и под собственным гневом он скрывал страх перед этим человеком – как перед противником, защищенным от любого оружия. У Кена было тошнотворное чувство, что его уже решили завалить, но он снял галстук и пиджак, демонстративно закатал рукава и закурил сигарету, даже не взглянув на лист с вопросами. Он очень надеялся, что Бизли откуда-то за ним наблюдает. В знак неповиновения он даже не стал вчитываться во все вопросы официального раздела, а сразу начал быстро писать ответ на первый. Дэви с улыбкой наблюдал за ним из-за стола.
– А когда ты собираешься прочитать вопрос, который является козырем Бизли?
– Когда до него дойду.
Дэви смиренно вздохнул:
– Я узнаю об этом по твоему крику.
Кен вскинул взгляд, улыбаясь озадаченному виду брата.
– Что, все так плохо?
Дэви кивнул, но тоже начал с первого вопроса.
– Убийственно, – пробормотал он.
Благодаря своей подготовке они оба уверенно справлялись с вопросами первой части задания, хотя Кен страшно переживал. Он взглянул на младшего брата в попытке угадать – уверен ли Дэви в успехе, в отличие от него. Но Дэви сосредоточенно склонился над бумагой, и по его лицу ничего нельзя было сказать – лишь сжатые губы выдавали некоторое напряжение.
От видимого спокойствия брата Кен еще больше пришел в отчаяние. Терзался ли Дэви временами, как Кен, от мысли, что они всего лишь самоучки, недостойные места в университете? Задумывался ли иногда: действительно он понимает все эти теории и уравнения или же это просто еще большая зубрежка, чем их долгая мучительная подготовка к поступлению? Кен часто себе не доверял. А Дэви знал. Дэви понимал. Дэви не сомневался.
Только в такие ответственные моменты Кен осознавал, как мало знает о том, что происходит в голове Дэви. Обычно он просто принимал Дэви как должное – как свое второе «я», дополнительную часть собственного разума, еще одну пару рук плюсом к своим. Но теперь, когда Кен был полностью предоставлен самому себе и мог рассчитывать лишь на себя и свои способности, он с тревогой думал, чего же на самом деле стоит без брата, и велика ли эта цена.
Он отбросил сомнения и вернулся к заданию. Теплое июньское утро летело быстро, воздух в кабинете постепенно синел от сигаретного дыма. Братья переговаривались друг с другом только коротко – прося передать спички, большую логарифмическую линейку или различные таблицы функций и интегралов, которыми разрешалось пользоваться на экзамене. Около двух часов дня оба закончили с первой частью и перекусили бутербродами, приготовленными Марго. А затем прочитали дополнительный раздел Бизли: всего один вопрос, но это была задача из классической электромагнитной теории, которая никогда не входила в сферу их работы.
– Боже мой! – воскликнул Кен. – Комиссия ни за что не спустит ему этого с рук!
– Хочешь поднять шум? – усмехнулся Дэви. – Мы его аспиранты, и это дает ему право делать все, что взбредет в его чертову голову. Успокойся, Кен, ты справишься.
Они оба долго перечитывали напечатанный на машинке вопрос, молча собираясь с мыслями. Расхаживали по кабинету, рассеянно стараясь не столкнуться друг с другом. Дэви первым сел и стал писать. Кен с тоской наблюдал за младшим братом – Дэви всегда намного лучше владел теорией. Наконец он тоже сел и начал составлять ответ, сосредоточенно сопя. Эх, если бы вместо пера в его руках сейчас были любимые инструменты! Эта писанина убивала его – совершенно убивала.
Они оба упорно корпели над задачей более двух часов, иногда вычеркивая целые страницы, где допустили ошибку, но когда Кен наконец отложил ручку и помассировал затекшее запястье, то увидел, что Дэви решительно смотрит на него своими бездонными глазами.
Кен горько улыбнулся:
– Боюсь, я наворотил тут невесть что.
Взгляд Дэви скользнул по его лицу.
– Дай-ка мне посмотреть твое решение, – задумчиво произнес младший брат.
Кен колебался, опасливо поглядывая на дверь.
– А ты что, так и не продвинулся? – спросил он.
– Я уже закончил, все в порядке. Дай мне свои листки, Кен. Я хочу убедиться, что никто из нас нигде не свалял дурака.
– Самого большого дурака мы сваляли, когда попали к Бизли. Он завалит нас, малыш. Господи, а ведь со следующей недели мы собирались приступить к нашей работе, и мне нужно было идти в банк за деньгами. Нельзя допустить, чтобы этот сукин сын лишил нас ученой степени!
– Дай мне свои бумаги, Кен! Так надо, – негромко скомандовал Дэви.
Он протянул руку и взял листки Кена из его влажных пальцев. И одновременно вручил Кену собственную работу, которую тот нерешительно принял. Сердце Кена бешено колотилось – он жаждал увидеть там подтверждение своих мыслей.
Как обычно, Дэви подошел к задаче чисто с теоретической точки зрения. Кен позавидовал его математическому решению, выстраивающему логический путь от изначальных условий к искомому результату. С другой стороны, Кен тоже решил задачу, придумав эксперимент, результат которого предсказал. Он нервно посматривал то на дверь, то на листок с задачей в своей руке, то на лицо Дэви, которое ни разу не дрогнуло, пока он читал решение старшего брата.
– Ну что? – нетерпеливо воскликнул Кен, когда не мог уже больше этого выносить.
Дэви рассеянно вернул листки и взял свои.
– Я не знаю, – сказал он. – Я просто не знаю. Мы решили так по-разному. Остается единственный выход.
Ловким движением Дэви быстро шагнул к книжному шкафу Бизли и пробежал пальцами по корешкам.
Кен с содроганием вскочил с места.
– Прекрати сейчас же! – отчаянно прошептал он. – Профессор может войти в любую минуту!
– До сих пор он не заходил ни разу, – возразил Дэви. Он держался спокойно. – Давай рискнем, вряд ли он заявится в ближайшее время.
Но Кен пересек кабинет и схватил Дэви за руку.
– Ты идиот! Ты вечно ноешь из-за того, что я глупо рискую, хотя ни на чем подобном меня не ловил ни разу!
Дэви высвободил руку, не оборачиваясь, и снял с полки нужный учебник.
– Вот этот риск как раз оправдан. Так что просто смирись. – Дэви обернулся с внезапной яростью. – Слушай меня! Ты что, хочешь довериться этому напыщенному болвану Бизли? Да черта с два! Наша ученая степень значит слишком многое, разрази меня гром, чтобы позволить ему спустить ее в канализацию, не использовав все возможные шансы на спасение.
– Если я не могу сдать паршивый экзамен так, как положено, то пропади все пропадом!
– Не пори чушь. – Глаза Дэви горели злостью и непреклонной волей. – Возьми себя в руки. Ты же хороший инженер и сам это знаешь. Тебе не нужно прыгать вокруг Бизли, чтобы это доказать. Если он ведет себя как круглый дурак, то с ним и нужно обращаться как с круглым дураком.
Кен со страдальческим выражением лица оглянулся на дверь. Его сердце замирало при каждом звуке в коридоре, но Дэви, сжав нервы в кулак, просматривал толстый том, пока не нашел то, что искал. Он очень внимательно прочитал четыре страницы, перечитал заново, затем захлопнул книгу и вернул на полку.
– Мы оба правы, – объявил он спокойным голосом. – Давай собираться.
Кен рухнул на стул. Страх мгновенно превратился в вихрь облегчения и восторга, охвативший его с головы до пят.
– Ты наглая скотина! – с веселым восхищением выдохнул он. – Ты не вытворял ничего подобного с тех пор, как мы сбежали от дяди Джорджа!
Дэви собирал со стола свои бумаги. Он взглянул на Кена – глаза младшего брата потемнели и поблескивали, как полночный лесной пруд, где два промокших мальчика пробирались к берегу сквозь черную воду.
– Ты бы умер от беспокойства, если бы я не проверил ответ, – пошутил Дэви, хотя до сих пор выполнял самоотверженную клятву девятилетней давности. – Я только что спас тебе жизнь, глупый осел!