– Она плохо переносит поездки в экипаже, – извиняющимся тоном произнесла Елена, глядя на Адама, который скакал рядом с каретой.
Он распахнул дверцу как раз в тот момент, когда Аманда решила избавиться от содержимого своего желудка, попавшего прямо на его черные с коричневыми мысками ботфорты, покрытые дорожной пылью – результат того, что он весь день провел в седле.
– Боже мой. – Елена помогла подопечной благополучно спуститься на мощенный булыжником двор гостиницы, в которой они должны были заночевать. Тут она обратила внимание на испорченные сапоги Адама. – Возможно…
– Возможно, если бы вы раньше поставили меня в известность о том, что Аманде нездоровится, этого удалось бы избежать, – хмуро закончил он за нее, глядя сверху вниз.
Елена задохнулась от обиды, полагая такое обвинение в свой адрес совершенно незаслуженным.
– До недавнего времени девочка прекрасно себя чувствовала. Она плохо перенесла лишь последние несколько миль, потому что дорога стала чрезвычайно ухабистой. Кроме того, милорд, вы же скакали впереди, поэтому у меня не было возможности ни о чем вам сказать.
– Да-да, – рявкнул Адам, нетерпеливо взмахнув рукой. – Отведите Аманду наверх в комнату, а я пока переговорю с хозяином постоялого двора и распоряжусь, чтобы ей принесли горячую воду для купания.
Елена крепко обнимала тихо всхлипывающую девочку.
– И чего-нибудь поесть, милорд. Немного сухарей и воды помогут привести желудок Аманды в норму до отхода ко сну.
– Да, конечно.
Адам перевел взгляд со своих испачканных сапог на расстроенную дочь. Ее кожа имела нездоровую бледность, глаза потемнели, по щекам были размазаны слезы, а роскошные золотистые волосы взмокли и прилипли к лицу. Ее одежда, чулки и ботинки также оказалась заляпанными рвотой.
– Ну-ну, Аманда, это не конец света. Вы пачкаете свою одежду, миссис Лейтон, – отрывисто произнес он, видя, как Елена, опустившись на колени, вытирает девочке слезы собственным кружевным платочком.
– Моя одежда в настоящее время значения не имеет, сэр, – предупреждающе сверкнув глазами в его сторону, заявила она, продолжая приводить в порядок лицо Аманды и нашептывать ей утешительные слова.
Адаму пришлось подавить возмущение, вызванное неподобающим поведением Елены.
– Я просто хотел сказать…
– Прошу нас извинить. – Она выпрямилась, распространяя вокруг волны праведного гнева. – Прежде чем заботиться о себе, мне нужно позаботиться об Аманде.
Стоя в стороне и наблюдая за тем, как Елена, обняв девочку за плечи, ведет ее к постоялому двору, Адам не мог не признать справедливость ее слов. Вот только сказаны они были специально для того, чтобы упрекнуть его в том, что он не беспокоился о здоровье маленькой дочери.
Она заблуждалась. Адам понимал, что просто не умеет вести себя в обществе шестилетней девочки, но это вовсе не означает, что он не обеспокоен ее здоровьем, в чем его обвинила Елена Лейтон. Он просто не знает, как преодолеть пропасть, которая пролегла между ним и Амандой и ширилась день ото дня.
Час спустя, когда Елена присоединилась к Адаму за ужином в уединенной комнате на постоялом дворе, ему предоставилась возможность убедиться, что ее гнев ничуть не поутих. Он распорядился, чтобы горничная отнесла Аманде еду и питье. Вошедшая в комнату Елена, облаченная, как обычно, в одно из неизменных черных платьев и с раскрасневшимися щеками, наградила его взглядом сине-зеленых глаз, сверкающих от неодобрения и ненависти. Первое, очевидно, было связано с Амандой, второе, скорее всего, явилось следствием его безапелляционного требования присоединиться к нему за ужином.
– Не хотите ли стаканчик мадеры, миссис Лейтон? – предложил Адам.
Приняв ванну и переодевшись в свежую одежду и чистые сапоги, он был настроен гораздо более миролюбиво и старался не думать о том, что его камердинер Рейнолдс, вероятно, находится сейчас наверху, занятый тем, что пытается спасти первую пару сапог.
– Благодарю вас, но нет.
– В таком случае вы, быть может, предпочтете шерри или вино?
Она наградила его холодным взглядом:
– Я вообще не употребляю горячительные напитки.
Адам нахмурился:
– Не думаю, что что-либо из предложенного мной можно отнести к этой категории.
– И тем не менее.
– В таком случае давайте просто сядем за стол и поедим?
Взявшись за спинку стула, чтобы помочь ей сесть, Адам едва мог сдерживать свое недовольство ее отстраненностью.
– Я полагала, что поем в спальне вместе с Амандой, – заявила она.
– А я хочу, чтобы вы поужинали здесь со мной, – не сдавался Адам, многозначительно указывая взглядом на стул.
Нахмурившись, Елена сделала шаг вперед:
– Благодарю вас.
Она опустилась на стул, прямая как палка, следя за тем, чтобы ее спина не касалась спинки.
Скривившись, Адам занял место напротив нее и возобновил разговор лишь после того, как хозяин гостиницы принес им еду – густое дымящееся рагу и хлеб с хрустящей корочкой – и снова оставил их наедине.
– Вы возвели стену ледяной отчужденности между нами до конца ужина или я могу надеяться, что, выразив недовольство сразу, потом вы смените гнев на милость? – поинтересовался он, вопросительно поднимая черную бровь.
– Выразить вам недовольство, милорд? – удивилась она, при этом не поднимая головы и аккуратно раскладывая салфетку на коленях.
Адам устало вздохнул:
– Миссис Лейтон, мне нет еще и тридцати лет, но я уже вдовец, к тому же не имеющий никакого опыта общения с детьми, особенно с шестилетними особами женского пола. Поэтому признаю, я совсем не имею понятия, как нужно утешать плачущую девочку.
Елена медленно подняла голову и задумчиво посмотрела на Адама, стараясь увидеть в нем человека, которого он описал, и не обращать при этом внимания на его бесспорную привлекательность. Последнее сделать было очень трудно, учитывая, сколь безукоризненно он выглядел в темно-синем сюртуке, надетом поверх бежевого жилета. Ни в его вдовстве, ни в возрасте сомневаться не приходилось. Но лорд Адам Готорн относился к числу людей, весьма уважаемых пожилыми политиками за его умение недрогнувшей рукой управлять и своими сельскими имениями, и лондонским особняком. Невозможно представить, чтобы он не знал, как обращаться с шестилетним ребенком.
Или он все же не преувеличивает?
Адам предпочитал избегать не только светского общества, но и любого проявления эмоций, поэтому ничего удивительного в том, что он не умел вести себя в обществе маленькой дочери.
Елена позволила себе немного расслабиться.
– Думаю, вам следует уяснить себе, что шестилетние юные леди точно так же нуждаются в любви, как и дамы постарше, милорд.
– Дамы постарше, миссис Лейтон? – нахмурившись, переспросил он.
Почувствовав на себе его ледяной взгляд, она слегка покраснела.
– Как мне кажется, большинство дам хотят, чтобы их любили, милорд.
– Понимаю. – Он нахмурился еще сильнее. – Так вы ставите под сомнение мою способность испытывать это чувство, миссис Лейтон?
– Разумеется, нет, – ужаснулась Елена.
– В таком случае вы подвергаете сомнению лишь мою привязанность к дочери?
Щеки Елены жарко запылали.
– Лишь способ проявления этой привязанности, которая… ну…
– Да?
– Неужели вы не могли обнять Аманду, вместо того чтобы… – Она замолчала, так как не была уверена, как лучше объяснить ему.
– Вместо того чтобы?.. – мягко подсказал Адам.
Призвав на помощь все свое мужество, Елена уставилась ему прямо в глаза:
– Аманда была расстроена и хотела, чтобы ее утешили. Чтобы отец обнял ее, показав тем самым, как он ее любит.
Адам был явно сбит с толку ее прямотой.
Елена испугалась, что зашла слишком далеко. В конце концов, какое ей дело до того, как лорд Готорн обращается с дочерью? На мгновение она забыла, что больше не является мисс Магдаленой Мэттьюз, любимой и пользующейся многими привилегиями внучкой герцога, привыкшей смело высказывать свои мысли. Теперь она простая гувернантка, а гувернантки, как известно, не должны критиковать своих хозяев!
Потупившись, Елена застенчиво произнесла:
– Прошу меня извинить, милорд, я не должна была этого говорить.
Теперь настал черед Адама испытывать смущение. Он и без порицаний Елены знал, что совершенно не умеет выразить свою глубокую привязанность к Аманде. Когда ее мать умерла, ей было всего два года, и до недавнего времени о ней заботилась няня. Фанни никогда не была образцовой матерью, но временами она начинала проявлять к дочери повышенный интерес и осыпать ее подарками, совершенно не подходящими для нежного возраста девочки. Возможно, именно из-за семейной жизни с Фанни Адаму так трудно было теперь демонстрировать свою любовь к шестилетней дочери. И винить в этом следовало не Аманду, а его собственную эмоциональную замкнутость и полное отсутствие опыта отцовства.
Он вопросительно посмотрел на Елену:
– Я полагал нормальным, что мужчина уделяет своей дочери полчаса внимания в день.
– Вот уж не думала, что вы обеспокоены тем, как поступают другие люди.
– Возможно, и нет, – нараспев протянул он, – но я часто теряюсь касательно того, как мне нужно себя вести. Может быть, вы научите меня, как отец должен обращаться со своей шестилетней дочерью?
Елена удивленно заморгала:
– Милорд?
Адаму едва удалось сдержать раздражение.
– Как гувернантка Аманды, вы могли бы посоветовать, как мне активнее участвовать в ее жизни.
Елена так плотно сжала губы, что они тут же перестали казаться Адаму полными и манящими.
– Вы смеетесь надо мной, милорд?
Его верхняя губа презрительно скривилась.
– Очень скоро вы убедитесь, миссис Лейтон, что в моей жизни крайне мало поводов для смеха, и едва ли для вас я стану делать исключение.
Он пристально вглядывался в нее, враз лишившись аппетита, и стоящее перед ним густое ароматное рагу перестало представлять для него интерес.
Адам возлагал большие надежды на предстоящий вечер и потому одевался к ужину с особой тщательностью. Он не мог припомнить, когда в последний раз сидел за столом вдвоем с красивой женщиной, за исключением Фанни, которую глубоко презирал, поэтому те редкие вечера, когда они ужинали вместе, превращались скорее в испытание его терпения, чем во что-то, доставляющее удовольствие.
То же самое можно было сказать и про вчерашний ужин в доме его бабушки. Леди Сисели превзошла саму себя, пригласив не одну и не двух, а сразу четырех респектабельных девушек. Все они были юными и прекрасными и такими же пустоголовыми, как Фанни!
Адам уже успел убедиться, что Елена Лейтон – женщина совсем иного сорта. Образованна и умна, поэтому ему приятно с ней разговаривать. И внешность ее он находил очень привлекательной… За исключением тех случаев, когда она укоряла его за бесчувственность к Аманде!
– Давайте просто поужинаем, пока еда совсем не остыла. – Не дожидаясь ответа, Адам сосредоточился на стоящей перед ним тарелке.
Елена ела медленно, понимая, что разозлила Готорна. Но был ли его гнев оправдан? Он ведь, как-никак, нанял ее присматривать за его дочерью, а не высказывать свое мнение касательно его поведения.
Раздосадованная его требованием присоединиться к нему за ужином, а также тем, что в гостиной они находятся наедине, она разговаривала с ним как равная с равным, позабыв, что кроткой вдове Елене Лейтон поступать так не полагается.
Если Адам Готорн когда-либо узнает ее настоящее имя, то не колеблясь тут же предаст ее в руки правосудия.
Она положила ложку рядом с тарелкой, едва прикоснувшись к еде.
– Еще раз прошу простить мне мою смелость, милорд. Я была не вправе…
– А в чем именно заключаются ваши права, миссис Лейтон? – раздраженно рявкнул Адам, вперившись в нее потемневшим, как предгрозовое небо, взглядом.
Прежде чем ответить, Елена задумчиво покусала нижнюю губу, сбитая с толку его вниманием.
– Уж точно не в том, чтобы указывать вам, как вести себя по отношению к вашей собственной дочери.
– И все же вы не колеблясь это сделали.
Она поморщилась:
– И прошу у вас за это…
– Не нужно так часто извиняться передо мной, миссис Лейтон!
Шумно отодвинув свой стул, Адам поднялся. Елена с опаской посмотрела на его возвышающуюся над ней фигуру:
– Я вовсе не хотела разозлить вас.
– Вот как? – Выражение его лица смягчилось. – А что вы хотели сделать, миссис Лейтон?
У Елены участился пульс, когда она заслышала в его голосе чувственную хрипотцу и поймала на себе заинтересованный взгляд. В ней всколыхнулись доселе неизвестные ощущения. Она нервно провела кончиком языка по губам, прежде чем заговорить:
– Ничего, кроме как извиниться за то, что слишком откровенно высказала вам свои мысли по столь деликатному вопросу.
– Вот как? – снова повторил он.
В крошечной комнате он казался ей особенно большим и невероятно мужественным, так что она не в силах была отвести от него глаз. Ее сердце остановилось на мгновение, потом забилось, как сумасшедшее. Синяя жилка у нее на шее тоже бешено пульсировала, что, похоже, не укрылось от внимания Готорна, который скользнул взглядом к вырезу ее платья и видневшимся в нем мягким полукружиям грудей. Елена продолжала часто дышать.
Будучи мисс Магдаленой Мэттьюз, она, разумеется, посещала званые вечера и ужины в Йоркшире, а также многие другие местные мероприятия. Но ее мать, к несчастью, скончалась вскоре после дебюта дочери в свете два года назад, а дедушка был не из тех людей, кто стремится попасть в лондонское высшее общество, поэтому в столицу приезжал крайне редко, только по делам или на заседание палаты лордов.
Вследствие дедушкиных предпочтений Магдалена даже по истечении годового траура по матери вообще не бывала в Лондоне и не научилась ни распознавать, ни принимать или отвергать знаки внимания джентльменов. Единственный опыт общения с аристократом оказался для нее столь болезненным, что она вообще не хотела больше становиться объектом мужского интереса.
Вот только Адам Готорн вовсе не внушал ей страха.
Совсем наоборот.
От взгляда, которым он наблюдал за тем, как вздымается и опускается ее грудь, ее тело затопила волна незнакомого жара. Сердце и пульс забились еще сильнее, заставив груди, которые он по-прежнему продолжал внимательно созерцать, налиться неведомым доселе томлением, отчего корсаж платья вдруг показался слишком тесным.
Это было незнакомое ей, но пьянящее ощущение. Ее разгоряченную и сделавшуюся невероятно чувствительной кожу покалывало, и она испытывала головокружение, продолжая смотреть в его глаза из-под опущенных черных ресниц.
Адам не знал, что делать.
Он в самом деле намеревался насладиться несколькими часами в обществе умной и чувственной Елены Лейтон, но это вовсе не означало, что он готов развивать их отношения. Поступать так с его стороны стало бы настоящим безумием.
И дело тут было не только в том, что она стала прекрасным дополнением его дома и уже сумела найти подход к дочери. Она ведь у него в подчинении! В отличие от многих аристократов, без зазрения совести пользующихся юными и хорошенькими подчиненными, Адам никогда так не поступал. Даже когда его брак с Фанни потерпел полное фиаско, он не пытался найти утешение в объятиях одной из работающих у него молодых женщин и уж точно не собирался начинать сейчас.
Он быстро выпрямился.
– Предлагаю просто поужинать и пораньше лечь спать. – Заметив выступивший на щеках Елены румянец, Адам, поморщившись, добавил: – Я имел в виду, мы разойдемся по своим спальням.
– У меня ни на секунду не возникло мысли, что вы предлагаете что-то иное, милорд, – резко ответила она.
Адам с шумом пододвинул себе стул и снова сел за стол.
– Вот и отлично, – прорычал он, разозленный беседой и теми словами, что остались невысказанными.
К счастью, на следующий день Аманда полностью оправилась, и последняя часть путешествия прошла без происшествий. Погода была достаточно теплой, так что Елена открыла окна в карете, впустив свежий воздух. Аманда же получила возможность высовывать голову наружу, если замечала что-то интересное.
Лорд Готорн не присоединился к Елене и Аманде за завтраком, поданным в гостиной постоялого двора, а позднее, когда они снова тронулись в путь, он ускакал на лошади далеко вперед, без сомнения стремясь как можно скорее добраться до своего имения и начать разбираться с делами, ради которых он, собственно, и направлялся в Кембриджшир.
Елена искренне надеялась, что он ведет себя так не потому, что всеми силами старается избежать ее общества.
Утром ее разбудили другие обитатели постоялого двора, которые поднялись еще раньше и уже приступили к исполнению повседневных обязанностей. Конюхи задавали лошадям корм, весело переговариваясь, а из расположенной на первом этаже кухни распространялись запахи готовящейся пищи.
Бросив быстрый взгляд на соседнюю кровать, Елена убедилась, что подопечная еще спит, поэтому позволила себе роскошь несколько минут понежиться в постели, обдумывая вчерашний вечер наедине с Адамом Готорном.
Она тут же убедила себя, что жаркий взгляд, которым он созерцал ее губы и грудь, просто померещился. Ее работодатель сторонится даже высокородных представительниц высшего общества, что уж говорить об особе, нанятой, чтобы заботиться о его дочери!
– Вы намерены просидеть внутри экипажа весь вечер и весь следующий день, миссис Лейтон?
Покраснев, Елена тут же спустилась с небес на землю и, посмотрев на раскрытую дверцу кареты, увидела Готорна. Он смотрел на нее с усмешкой. Она так задумалась, что даже не заметила, как экипаж остановился во дворе прямо перед двумя изогнутыми каменными лестницами, ведущими с обеих сторон к входу в Готорн-Холл. Аманда уже выбралась наружу и теперь весело скакала по левой лестнице. Массивная дубовая дверь была распахнута, приглашая войти хозяина и тех, кто прибыл вместе с ним.
Медленно выйдя из кареты, Елена увидела величественное четырехэтажное здание, выстроенное из серого камня. На крыльце, где сходились обе лестницы, имелся портик с колоннами, а с боков к главному зданию примыкали два крыла, многочисленные окошки которых приветливо светились в сгущающихся сумерках.
Елена с испугом отметила, что этот особняк во многом похож на дом ее дедушки в Йоркшире, куда они с матерью переехали жить после смерти отца Елены и где два месяца назад неожиданно и скоропостижно скончался сам герцог Шеффилд.
– Миссис Лейтон?
Повернувшись к Готорну, она вежливо ему улыбнулась:
– У вас очень красивый дом, милорд.
По какой-то необъяснимой причине Адам не поверил, что она хвалит Готорн-Холл от чистого сердца. В этом его убедили ее плотно сжатые губы и напряженное выражение, притаившееся в глубине ее сине-зеленых глаз.
Он окинул свой дом критическим взглядом, но не обнаружил ни единого недостатка. Все пребывало в полном порядке. Так и должно было быть, принимая во внимание жалованье, которое он платил своему управляющему.
Он снова повернулся к Елене Лейтон.
– Не пора ли нам наконец войти внутрь? – сухо предложил он.
– Разумеется.
Она рассеянно кивнула и, продолжая вымученно улыбаться, стала подниматься по ступеням впереди него. Ее волосы были спрятаны под неизменным черным капором, очень подходящим к очередному скучному траурному одеянию.
Адам вдруг ощутил резкое раздражение, вызванное этим нарядом.
– Могу я поговорить с вами откровенно, миссис Лейтон? – произнес Адам, догоняя ее уже на вершине лестницы.
Она взглянула на него снизу вверх:
– Милорд?
– Я намерен попросить миссис Стэндиш при первой же удобной возможности устроить вам встречу с местной модисткой.
Нахмурившись, Елена резко остановилась:
– Миссис Стэндиш, милорд?
Адам носил этот титул всю свою сознательную жизнь, но никогда еще его так не раздражало столь холодное обращение к нему женщины с использованием этого самого титула.
Это было глупо. Ну как еще, в самом деле, она должна к нему обращаться? Она ведь ему не ровня, всего лишь гувернантка, поэтому такое обращение является совершенно правильным. А он чего ожидал? Чтобы она называла его Адамом, будто бы они давние друзья или даже нечто большее? Разумеется, нет!
Он бросил на Елену хмурый взгляд:
– Она служит в этом доме экономкой, и у нее находятся в подчинении все слуги женского пола. Поэтому именно она заведует одеждой, которую они носят.
На лице Елены появилось настороженное выражение.
– Да, милорд?
Адам вздохнул:
– А я устал смотреть на вас в этих… в этом траурном одеянии. – Он указал на нее широким взмахом руки. – Поэтому я попрошу миссис Стэндиш проследить, чтобы вам пошили более подходящие платья.
Она удивленно вскинула свои черные брови:
– Более подходящие для чего, милорд?
Черт бы ее побрал! Если эта женщина задаст еще хоть один такой вопрос, он за себя не ручается!
В ту же секунду он представил Елену Лейтон в качестве своей любовницы. Ее роскошные черные волосы распущены по плечам, а нагота едва прикрыта одним из тех шелковых неглиже[1], в которых так любила расхаживать перед ним Фанни. Вот только у Фанни неглиже было черное, а для Елены больше подошло бы белое или кремовое, чтобы подчеркнуть ее сияющую мраморную кожу. Ее заострившиеся соски призывно проступали бы из-под тонкой ткани. Адаму стало интересно, какого цвета у нее соски. Возможно, цвета свежего персика? Или, учитывая цвет ее губ, вероятнее всего, напоминают лепестки розы.
Он крепко сжал губы, испытывая глубокое чувство отвращения к самому себе оттого, что снова позволил недостойным мыслям об этой женщине затуманить свой рассудок.
– Для проведения многих часов в день в обществе шестилетней девочки, которая уже лишилась матери. А ваши траурные одежды ежесекундно напоминают ей о смерти! – грубо рявкнул он.
– Боже, я совсем об этом не подумала! – ахнула Елена. – Хотя должна была. Приношу свои извинения, ми…
– Полагаю, я уже ясно дал вам понять, как отношусь к вашим бесконечным извинениям, – перебил ее Адам, глядя на нее сверху вниз.
– И все же мне следовало бы проявить больше чуткости…
– Миссис Лейтон! – Нескончаемый поток самообвинений вызвал в нем такое раздражение, что ему едва удавалось держать себя в руках. Черт побери, он всего лишь хотел снять с нее эту ужасную одежду. Ну, не то чтобы снять… проклятие! – Миссис Лейтон, я устал и пребываю в скверном расположении духа. Более того, мне требуется добрый стакан виски, после чего я планирую отдать должное ужину, приготовленному моим превосходным поваром, и лечь спать!
Эта страстная тирада заставила ее на мгновение закрыть глаза.
– Я… не смею вас дольше задерживать.
– В таком случае прошу меня извинить. Джеффриз покажет вам детскую, классную комнату и вашу спальню.
– Как пожелаете, милорд.
Елена скромно потупилась, и Адам посмотрел на нее с подозрением:
– Да, именно таково мое желание. – Она ничего не ответила, и он, нахмурившись, добавил: – Доброй ночи, миссис Лейтон.
– Милорд.
Она кивнула, не поднимая головы.
Бросив на нее последний раздраженный взгляд, Адам вошел в дом и, отдав терпеливо ожидающему в дверях Джеффризу шляпу и пальто, зашагал через холл в свой кабинет, ни разу не оглянувшись.
Он искренне надеялся, что хотя бы в собственном кабинете его не будут преследовать сладострастные мысли об овдовевшей миссис Елене Лейтон.