где там мой стол с раскрасками, сундук со
сказками, шкатулка с секретами,
городок в табакерке, вдохновения чёртовы
чертоги, на квадраты расчерченный богом ли,
долгом ли догвилль?
тающий стон, бессильное отчаяние, где строк
бескрылая стая мается, где там мои потерянные
песни, одна другой краше, страшней и чудесней?
крышка тяжёлая из малахита плотно, надёжно,
навек закрыта, жжёт изумрудно, нагретая
солнцем, ногти ломает и не поддаётся, что там
под ней?
белый пар, туман, морок, обман, ледяной дурман,
там опьяняющее безмыслие, небытие, всё давно
исчислено, взвешено и – ничего не найдено,
пальцы кусает слепая гадина, зубки давай же
в меня вонзи болью звенящей,
l’anesthésie,
жаркий ток крови гасит белой всевластной
краской, не ощущаться – счастье, холод змеит
запястья, лидокаинит насмерть.
всё у небес божьей искры молить – и не
вымолить, сколько таких молчунов, разве мало их?
вот так молчали-молчали – да онемели,
в вязнущей сладкой густой карамели кто-то
подранил, поймал, обездвижил и дышит в спину,
всё ближе, ближе.
ох несвободы моей метафора, капает время
тягучей камфорой, стынет янтарная канифоль, ты
меня больше давай не неволь —
вот завтра умри я, что останется за плечом?
полночная сантерия и лютая тьма и немочь,
дурная мифологема, проклятье, несчастье,
порча – и мучайся, плачь и корчись,
но боль окатает жизнью, безжалостной, странной,
лживой, всю – в гладкие самоцветы, кармином
и бересклетом,
на нежных моих рубинах, прозрачных камнях
малиновых, потом настоится сангрия, шнапс
чище, чем слёзы ангела, —
был точен рецепт аптекаря, багровая, очень
крепкая,
и так забирает зло,
и ало чужая словь —
обломки моих историй,
экстракт из огня и горя.