Вика уснула, и я тоже ложусь. Ставлю будильник на сорок минут, закрываю глаза и моментально проваливаюсь в сон.
Сквозь него слышу шум в коридоре, короткие обрывки ничего не значащих фраз, звуки каталок… А еще я слышу каждый вдох и выдох своей дочери.
Быть мамой – это всегда нелегко, особенно в первые месяцы.
Перед глазами стоит мой четырехлетний сын. Тимоша, мальчик мой, мамочка очень сильно по тебе скучает.
Ах, как же я виноватой чувствую себя перед ним! Чтобы выразить чувства к сыну, мне не хватит слов.
Тим, мы обязательно со всем справимся. Я изо всех сил стараюсь ради тебя, но сейчас так складывается ситуация, что я гораздо нужнее своей дочери. Потерпи еще немного, родной. Мама скоро к тебе приедет.
Звенит будильник. Он выдергивает меня из сна, но я устала настолько, что едва нахожу в себе силы открыть глаза. Сажусь только потому, что нужно сесть, с трудом вспоминаю, что должна сделать.
Действую на автомате, ведь голова не соображает от слова совсем. От перенапряжения, стресса и нереального количества информации я уже ничего не понимаю.
Не знаю сколько еще протяну в таком авральном режиме, но понимаю, что не отступлю. Вика останется со мной, от нее я не откажусь и уж тем более одну никогда не оставлю.
Да, будет у меня двое детей. Да, буду растить их одна. Ничего страшного! Справлюсь.
Отец Тимоши вообще не в курсе, что у него есть сын. У нас с ним была лишь одна случайная ночь, о которой я жалела ровно до тех пор, пока не увидела две полоски на тесте для определения беременности.
Все вышло банально и просто. Бывший мне изменил, я его застукала в квартире с лучшей подругой. Ну а потом… Просто взяла и отправилась в клуб, где отдала свою невинность первому попавшемуся мужчине.
С тех пор мы не виделись несколько лет. Пусть я не знала о нем ничего, кроме имени, но внешность не забуду никогда. Наш сын растет точной копией своего отца, каждый день в нем я вижу лицо своего первого и до сих пор единственного мужчины.
Отбрасываю воспоминания прочь, сейчас не до них. С трудом поднимаюсь с кровати, все тело ломит.
Пересиливая боль в мышцах, встаю. Проверяю дочку, поднимаю пеленку и смотрю на экраны инфузоматов. Нужно четко понимать, через какое время они запищат. Я должна быть готова подскочить и тут же нажать на кнопку, иначе Викулю разбудят.
С радостью понимаю, что капельницы не закончатся еще в течение нескольких часов, лекарства достаточно, и поэтому я спокойно могу приготовить дочурке еду.
Открываю термос, наливаю в бутылочку и понимаю, что вода остыла. Пытаюсь вспомнить, как давно наливала в него кипяток, но память отказывается помогать.
Поэтому выливаю остатки остывшей воды в раковину и, убедившись, что дочка спит, выхожу из палаты. Направляюсь в буфет.
Набираю воды, ставлю чайник и жду, пока тот закипит.
Каждую секундочку думаю о дочери, поэтому то и дело подхожу к приоткрытой двери. Слушаю, не заплакала ли. Ведь если заплачет, то я брошу все и сразу же побегу к ней.
– Сань, ты издеваешься? Какая, нафиг, операция? Ты анализы видел вообще? – вдруг доносится до моего слуха. Застываю.
Я без труда узнаю того, кому принадлежит голос. Дима.
И понимаю, что он очень зол.
– В том-то и дело, я видел анализы, – произносит другой мужчина. – А еще я прекрасно вижу динамику и четко осознаю, что если мы не возьмем его на операционный стол прямо сейчас, то утром уже брать может быть некого, – говорит на эмоциях.
– Сань, ты в своем уме? – возмущается Ланской. – Лечащий врач напрямую запрещает оперировать, а ты…
– Да плевать мне на лечащего врача! Кисляков – дебил! – рычит тот, кого называют «Саней». – Значит так. Я готовлю ребенка к экстренной операции, – чеканит зло. – Ты со мной? – пауза. – Или нет?
Щелкает чайник, я вмиг отвисаю. Не расслышав ответа Ланского, наливаю полный термос воды.
Дрожащими от волнения руками закручиваю крышку, но получается у меня это только с третьего раза. Ах, вот почему я все близко к сердцу принимаю? Теперь еще сильнее буду переживать.
Еще раз наливаю в чайник воды, снова его ставлю. Мало ли кому понадобится кипяток или просто остывшая кипяченая вода, пусть лучше чайник будет полным. В отделении помимо меня еще полным-полно других мам и малышей.
Глубоко погрузившись в свои мысли, направляюсь к выходу из буфета и иду в палату. Открываю дверь, переступаю порог и со всей силы врезаюсь в широкую мужскую грудь. Резко отступаю, теряю равновесие, взмахиваю руками, пытаясь удержаться, но устоять не могу. Лечу.
Зажмуриваюсь, готовясь к неминуемому столкновению с жестким холодным полом, собираю всю волю в кулак, чтобы не заорать. Секунда. Мгновение. Сейчас будет больно.
Но боли не наступает. Меня подхватывают сильные руки, поднимают, фиксируют и прижимают к груди.
– Настя? – удивленно произносит Ланской.
– Дима? – в шоке смотрю на него.
Наши взгляды встречаются, на глубине его глаз буквально на миг мелькает узнавание, но тут же затухает. Все-таки не узнал.
Аккуратно выбираюсь их кольца стальных рук, делаю глубокий вдох.
– Дмитрий Владимирович, извините, – обращаюсь к нему официально. – Не ожидала кого-то встретить в столь поздний час.
– Не ударилась? – Ланской игнорирует мой официальный тон. – Все в порядке? – пытливо смотрит мне в глаза.
Сердце пропускает удар.
Ах, Дима… Знал бы ты…
Если бы ты только знал.
– Все хорошо, – отвечаю дежурно. – Я за кипятком ходила, – приподнимаю термос, показывая причину своего появления посреди ночи в буфете. – Нужно Вику кормить. Время уже подошло.
– Ты уже делала перерыв? – задумчиво смотрит на часы.
– Да, – киваю и продолжаю придерживаться нашей темы. Сейчас нет ничего важнее ее. – Только что.
– Отлично, – говорит витая в своих мыслях. – Идите, кормитесь, – кивает в сторону палаты. – Я позже зайду.
– Утром? – уточняю на всякий случай.
– Нет, – заявляет. – Я сейчас в операционную, как закончу там все – приду.