Я подумывала пробежаться с утра, но проспала. Я бегаю каждый день кроме воскресенья, однако сегодня ни к чему вставать слишком рано. Первый учебный день – сам по себе пытка, и я решаю перенести пробежку на вечер, когда закончатся уроки.
К счастью, у меня уже год есть собственная машина, так что я ни от кого не завишу и могу сама приехать в школу вовремя. Но я приезжаю не просто вовремя, а даже на сорок пять минут раньше. Моя машина – третья на стоянке, и мне достается хорошее место.
Чтобы убить время, решаю осмотреть находящийся рядом со стоянкой стадион. Если я собираюсь вступить в команду легкоатлетов, нужно хотя бы знать, куда идти. Да и просто не хочется полчаса сидеть в машине и считать оставшиеся до урока минуты.
На дорожке уже наматывает круги какой-то парень, и я поднимаюсь на трибуну. Сажусь на самый верхний ряд и осматриваю окрестности. Отсюда школа видна как на ладони. Не такая уж она большая и пугающая. Сикс нарисовала мне карту и даже сделала несколько примечаний; я достаю ее из рюкзака и впервые разглядываю. По-моему, подруга так старается из-за того, что ей жаль меня покидать.
Я смотрю на территорию школы, затем на карту. Вроде бы ничего сложного. Классы в правой части здания. Столовая – в левой. Стадион за спортзалом. На карте целая куча примечаний, и я приступаю к чтению.
– Никогда не пользуйся туалетом рядом с научной лабораторией. Никогда и ни за что.
– Носи рюкзак только на одном плече. На двух – это зашквар.
– Всегда проверяй срок годности молока в столовой.
– Подружись со Стюартом, парнем из техобслуживания. С ним полезно водить знакомство.
– Кафе. Ни за что не заходи туда, но, если ты вошла, а там плохая погода, притворись, будто знаешь, что делаешь. Они чуют страх.
– Если математику у тебя будет вести мистер Деклер, садись на последнюю парту и не смотри ему в глаза. Он обожает старшеклассниц, если понимаешь, о чем я. А еще лучше – сядь на первую парту: это гарантирует «отлично».
Список не окончен, но я не могу читать. Я не свожу взгляда с фразы «Они чуют страх». В такие моменты жалею, что у меня нет мобильного, а не то позвонила бы Сикс и потребовала объяснений. Сложив карту вдвое, кладу ее в сумку и смотрю на одинокого бегуна. Он сидит на дорожке спиной ко мне и делает растяжку. Не знаю, ученик он или учитель, однако если бы Грейсон увидел этого парня без футболки, то перестал бы светить налево и направо своими кубиками на прессе.
Парень встает и, не глядя на меня, идет к трибунам. Выходит со стадиона и направляется к машине на стоянке. Открывает дверь, берет с переднего сиденья футболку и надевает. Потом прыгает за руль и дает по газам. Стоянка начинает заполняться машинами, и быстро.
О господи!
Хватаю рюкзак, специально надеваю на оба плеча и спускаюсь по лестнице, ведущей прямо в ад.
Я сказала «ад»? Это я еще мягко выразилась. Все мои опасения насчет школы оправдались, и даже с лихвой. Уроки не так уж плохи, но меня угораздило воспользоваться (исключительно по причине нужды и неведения) туалетом рядом с научной лабораторией. Я выжила, однако не забуду увиденного до конца своих дней. Назови Сикс в примечании туалет борделем, мне б вполне хватило этого маленького намека.
Идет четвертый урок, и почти каждая встреченная мной в коридоре девушка выразительно шептала мне вслед «шлюха» или «потаскуха». И то, что мне здесь не особо рады, тоже было выказано весьма доходчиво: кучей долларовых купюр и запиской, которые выпали из моего шкафчика. Записка подписана директором, во что мне верится с трудом из-за ошибки в слове «твоего»: «Извини, шлюха, но шест для стриптиза не входит в комплект твоево шкафчика».
Натянуто улыбаясь, пялюсь на записку и позорно смиряюсь с судьбой, которую сама избрала на следующие два семестра. Я и впрямь полагала, будто люди ведут себя так лишь в книгах, но теперь на собственном опыте познаю, что идиоты существуют в реальности. Я лишь надеюсь, что большинство розыгрышей в мой адрес сведутся, вот как сейчас, к подкинутым долларовым купюрам, символизирующим оплату танца стриптизерши. Какой идиот разбрасывается деньгами в качестве оскорбления? Полагаю, богатый. Или – богатые.
Стайка хихикающих за моей спиной девиц, дорого разодетых – или, скорее, раздетых, – наверняка ждут, что я побросаю свои вещи и со слезами на глазах рвану в ближайший туалет. Есть всего три причины, почему их ожидания не сбудутся:
1) Я не плачу. Никогда.
2) Я уже побывала в туалете возле лаборатории, и больше туда ни ногой.
3) Я люблю деньги. Кто бы стал убегать от них?
Я ставлю рюкзак на пол и подбираю купюры. Штук двадцать валяется на полу и еще десять в шкафчике. Их я тоже сгребаю и пихаю в рюкзак. Меняю учебники и закрываю шкафчик, затем с улыбкой надеваю рюкзак на оба плеча.
– Передайте своим папочкам мою благодарность.
Я прохожу мимо стайки девиц (они больше не хихикают), не обращая внимания на их злые взгляды.
На большой перемене, когда принято обедать, смотрю на поливающий двор дождь и понимаю, что паршивая погода – следствие кармы. Но кого она карает, еще не ясно.
«Я справлюсь».
Обеими ладонями толкаю двери кафе, почти ожидая потока адского огня и серы в лицо. Но за порогом меня встречают не они, а оглушающий шум. Мои бедные уши не привыкли к такому уровню децибел. Ощущение такое, будто каждый посетитель кафе старается говорить громче соседа. Я поступила в школу, где учатся одни лишь состязатели.
Старательно изображаю уверенность, чтобы не привлечь нежелательное внимание парней, девчачьих компашек, изгоев… или Грейсона. Мне удается благополучно отстоять половину очереди, когда кто-то берет меня под руку и тянет за собой.
– Я ждал тебя, – говорит он.
Не успеваю даже толком разглядеть его лицо, а незнакомец уже тащит меня через кафе, лавируя между столиками. Я бы воспротивилась подобному вмешательству, не окажись оно самым захватывающим происшествием за сегодняшний день. Парень хватает меня за ладонь и тащит за собой. Я перестаю сопротивляться и смиряюсь с судьбой.
Даже со спины видно, что у него есть свой стиль, пусть и странный. На нем фланелевая рубашка, отделанная по краю тканью того же оттенка ярко-розового, что и кроссовки. Будь он девушкой, можно было бы сказать, что черные обтягивающие брюки выгодно подчеркивают фигуру. А так они лишь акцентируют его худобу. Темные волосы по бокам острижены коротко и к макушке удлиняются. Темно-карие глаза… смотрят на меня. Я понимаю, что мы остановились, и он уже не держит мою руку.
– Неужели это наша вавилонская блудница? – усмехается он.
Однако слова противоречат доброжелательному выражению лица. Он садится за столик и взмахивает рукой, будто приглашая меня последовать его примеру. Перед ним два подноса с едой, он придвигает один к пустому месту напротив.
– Садись. Нужно обсудить наш альянс.
Я не сажусь. Я вообще ничего не делаю какое-то время, лишь обдумываю сложившуюся ситуацию. Понятия не имею, что это за тип, но он ведет себя так, будто ждал меня. А еще, не забываем, он только что назвал меня блудницей. И судя по всему… купил мне обед? Пытаясь раскусить парня, я искоса смотрю на него, и вдруг мое внимание привлекает его рюкзак, лежащий на соседнем стуле.
– Любишь читать? – спрашиваю я, указывая на торчащую из рюкзака книгу. Это не учебник, а самая обычная книга. То, что я считала утерянным в поколении друзей по интернету. Вытаскиваю книгу из рюкзака и сажусь напротив парня.
– Какой жанр? Надеюсь, не научная фантастика?
Он откидывается на спинку стула и ухмыляется, словно что-то выиграл. Черт, может, так и есть. Я ведь сижу здесь, верно?
– Имеет ли значение жанр, если книга хорошая?
Я листаю книгу, пытаясь понять, роман это или нет. Обожаю романы, и он тоже, судя по его виду.
– А эта хорошая? – спрашиваю я, перелистывая страницы.
– Да. Оставь себе. Я как раз дочитал ее на информатике.
Я поднимаю на него взгляд и вижу, что он до сих пор сияет от осознания своей победы. Я кладу книгу в рюкзак и принимаюсь изучать содержимое подноса. Первым делом проверяю срок годности молока. Еще не истек, хорошо.
– А если б я была вегетарианкой? – спрашиваю я, глядя на куриную грудку в салате.
– Тогда бы съела все, кроме нее.
Я накалываю кусок курятины на вилку и подношу ко рту.
– Повезло тебе, что я не вегетарианка.
Он с улыбкой берет вилку и начинает есть.
– Против кого будем дружить? – Интересно, почему выбрали именно меня.
Он обводит кафе взглядом и, подняв руку, машет ею в разные стороны.
– Против дураков, качков, ханжей, стерв.
Он опускает руку, и я замечаю, что его ногти накрашены черным. Проследив мой взгляд, он тоже смотрит на свои ногти и морщится:
– Черный маникюр лучше всего отражает мое сегодняшнее настроение. Возможно, если ты согласишься примкнуть ко мне, я выкрашу ногти в более жизнерадостный цвет. Например, в желтый.
Я качаю головой:
– Ненавижу желтый. Уж лучше черный – как твоя душа.
Он смеется. Искренне, заливисто, вызывая у меня улыбку. Нравится мне этот… тип, чьего имени я даже не знаю.
– Как тебя зовут?
– Брекин. А тебя Скай. По крайней мере, я надеюсь, что это все же ты. Наверное, стоило убедиться в этом до того, как я солью тебе подробности своего зловредного садистского плана по захвату школы нашим двойственным альянсом.
– Я и впрямь Скай. Тебе не о чем волноваться, поскольку ты еще не слил мне подробности своего зловредного плана. Но мне интересно, откуда ты меня знаешь? Я знакома с четырьмя или пятью парнями из этой школы, и с каждым из них встречалась. Ты не из их числа, так откуда?
На миг в его глазах мелькает нечто похожее на сочувствие. Повезло ему, что это был лишь проблеск.
Брекин пожимает плечами.
– Я здесь новичок. И если ты еще не поняла по моему безупречному чувству стиля, то признаюсь, что я… – он наклоняется, прикладывает ладонь рупором ко рту для пущей секретности и шепчет: – мормон.
– Я уж подумала, ты скажешь «гей», – смеюсь я.
– Ну и гей тоже, – взмахнув кистью, говорит он. Затем складывает руки под подбородком, подается вперед и продолжает: – Я серьезно, Скай. Заметил тебя сегодня в классе и понял, что ты тоже новенькая. Потом увидел, как перед четвертым уроком из твоего шкафчика выпали те деньги, и тебя это ничуть не задело, и понял, что мы просто созданы друг для друга. А еще подумал, что если мы объединимся, то предотвратим в этом году по меньшей мере два подростковых суицида. Ну, что скажешь? Хочешь стать моей самой-пресамой лучшей подругой на всем белом свете?
Я смеюсь. Как тут удержаться от смеха?
– Конечно. Но если твоя книга отстой, мы пересмотрим наш альянс.