Сегодняшний день был очень волнителен для Милен. После той страшной боли, которую она испытала несколько лет назад, в ее жизни, наконец, воцарилась гармония. Ей двадцать шесть. Она никогда не ощущала себя так хорошо, как сейчас. В последнее время Мила любила повторять себе: «Я чувствую себя шикарно! Я точно знаю, чего хочу и как этого добиться». Если бы Милен знала, насколько легкомысленны эти слова.
Но сейчас Милен нервничала. Конечно, знакомство с родителями трудно назвать ужасающим событием, но и их предстоящая свадьба с Полем отличалась от тысячи таких же, которые видел этот вечный город любви. Они не были влюбленными голубками, которые ждут не дождутся, когда смогут назваться мужем и женой. Словно это может что-то изменить.
Милен давно не питала иллюзий насчет брака, наблюдая не очень счастливую жизнь родителей. Последние полчаса, пока ехала по загородной дороге к шато своих будущих родственников, старалась отогнать сомнения. Пыталась отвлечься на разную ерунду вроде перечисления фамилий своих бывших одноклассников.
Звук телефонного звонка прервал ее мысли, и она нажала «ответить» на дисплее бортового компьютера.
– Ну ты где? – раздался из динамиков голос Поля.
– Подъезжаю, – с улыбкой бросила она. – Уже у ворот.
Машина зашелестела колесами по подъездной дорожке, оставив у Милы внутри лишь страх и неуверенность.
– Привет, – Поль открыл дверцу машины, помогая ей выйти.
Миниатюрная брюнетка – длинные волосы, большие синие глаза, казалось, они сделаны из хрусталя – холодные, пронзительно-синие, переливающиеся каким-то внутренним светом. Это то, что запоминалось при первой встрече с ней. Широкие белые брюки, полупрозрачная бежевая блузка, сумочка в цвет и золотистые балетки – ее выбор этого теплого майского дня.
За белыми шапками цветущих яблонь, она увидела роскошный дом. Даже не дом, а особняк в викторианском стиле. С широким крыльцом и огромной тенистой террасой, причудливо увитой молодым плющом. Они взбежали по каменным ступеням крыльца.
– Готова? – Мужчина сжал в качестве поддержки кончики ее пальцев и позвонил. За дверью послышались торопливые шаги. Им открыла изящная женщина, на вид лет сорока: среднего роста с пышными светлыми волосами, мягко обрамляющими ее очаровательное лицо. Она отступила, впуская гостей в дом. Стоило им переступить порог, женщина крепко прижала сына к груди.
– Ну наконец-то! Как я рада.
– Мама, это – Милен, – представил Поль спутницу, стоило матери выпустить его из объятий. – Милен, это – мадам Бушéми.
– Ну что ты, дурачок. Просто Тереза, – протянула она Миле руку. – Мы думали, вы приедете еще вчера. Папа даже взял выходные, – заговорщически понизив голос сообщила она, после чего повела всех в гостиную. Нежно-голубые тона, камин в центре и витражное окно во всю стену, произвели на Милу впечатление.
– Потрясающе, – вырвалось у нее.
– Да, моя дорогая, действительно – потрясающе. Мы живем в этом доме уже почти двадцать лет, но я не перестаю удивляться его красоте. Его построил отец Поля. А вот, кстати, и он.
Она, церемонно вытянув перед собой руки, направилась к двери, в которую они только что вошли.
– Ну, наконец-то. Мама уже вся извелась, – раскатился по комнате низкий бархат, пустив по спине Милен холодок.
Она медленно развернулась и на секунду замерла. Перед ней стоял высокий, хорошо сложенный мужчина лет пятидесяти в чертовски официальном костюме. Он явно принадлежал к тому счастливому типу мужчин, которым годы шли на пользу. Его светлые с проседью волосы, зачесанные назад, открывали высокий, практически не тронутый морщинами лоб. Лишь одна, но довольно глубокая, залегла между широких изогнутых бровей, что выдавало в нем человека, занимающегося умственным трудом. Прямой, с небольшой горбинкой нос и плотно поджатые тонкие губы делали его лицо не просто серьезным, даже строгим. Если описать то, что она увидела, одним словом, это слово было бы – власть. Мила едва заметно улыбнулась и подошла ближе.
– Отец, это – Милен. Мила, это – мсье Бушéми.
Чуть заметная снисходительная улыбка тронула тонкие губы мужчины.
– Рад, – подчеркнуто вежливо сказал он и слегка сжал в ладони ее протянутую руку.
Его взгляд лишь на секунду задержался на лице Милен, но этого хватило, чтобы ее ладони вспотели.
– Ну, когда все в сборе, можно приступить к обеду. Луиза накрыла для вас потрясающий стол.
Тереза с Полем, обнявшись, направились в столовую. Доставшийся Миле в провожатые грозный истукан учтиво предложил руку и повел ее следом. Рука мужчины показалась ей жесткой, а сам он очень высоким. Хрупкая Мила едва доставала ему до плеча, и отчего-то чувствовала себя совершенно беззащитной. Ее ощущения можно было назвать предчувствием катастрофы, она девушка поспешила списать все на обычное волнение.
Церемонность, которая сопровождала, казалось бы, непринужденный семейный ужин, держала девушку в тонусе до самого его окончания. Правда, Тереза оказалась прекрасной женщиной: открытой и радушной. Она всеми силами пыталась сгладить холодность и чопорность мужа, один взгляд которого доводил Милу до нервной дрожи.
Покончив, наконец, с дежурными вопросами и изысканным обедом, вся компания поднялась из-за стола и направилась в гостиную выпить по бокальчику вина в более непринужденной обстановке. Глава семейства, к огромному облегчению Милен, с ними не пошел. Сославшись на дела, он спешно уединился в своем кабинете.
Они пересели на мягкие диваны, где на столике их ждала бутылка белого вина и пара тарелок с сыром и фруктами. Слушая болтовню будущей свекрови и жениха, Мила ловила себя на мысли, что Поль совсем не похож на отца. В нем не было ни его волчьего взгляда, заставляющего чувствовать себя не в своей тарелке. Ни неприступной линии губ, которые, казалось, могут только повелевать, вне зависимости от ситуации, ни властной пластики. Поль был как мать: легким и слегка сумасбродным красавчиком, который точно знал о гипнотической силе своей красоты. Она привлекала к нему множество мужчин и женщин, которые становились не просто друзьями – все они были его обожателями. Видимо, именно красота так повлияла на его характер. Она позволяла ему получать все. Все, что он хотел, или просто думал, что хотел. Но Мила знала его лучше других. Она видела за всей этой мишурой неуверенного, надломленного юношу. Чуткого, преданного, желающего, чтобы его просто любили. Теперь она даже знала, чьей любви он так отчаянно добивался.
– Вы, наверное, устали с дороги? – заметив отрешенность Милы, произнесла Тереза. – Провожу вас в ваши комнаты. Не смущайтесь, но наш папа строгих взглядов. Он считает недопустимым, если под крышей его дома находится неженатая пара, занимающая одну кровать, – объяснила Тереза.
– Даже так. Черт возьми, я целую неделю переживала, что мне придется спать с тобой в одной постели, – вполголоса сказала Мила и толкнула Поля плечом.
– Вот только избавь меня от твоего сарказма, – тот наградил ее своей коронной снисходительной улыбкой и снова уставился в спину идущей впереди матери.
– А он, вообще, в курсе, что ты уже не девственник? – продолжала язвить Милен.
– Вряд ли, – с абсолютно каменным лицом ответил Поль, даже не посмотрев на нее.
Наконец Тереза остановилась.
– Твоя комната, Милен.
Она налегла на витую бронзовую ручку и открыла дверь. Причудливый красноватый свет коридора, создаваемый шелковыми абажурами настольных ламп, тут же поблек под напором ворвавшегося из открытой двери заходящего солнца. Милен осторожно прошла мимо пропускающей ее вперед Терезы.
Дом удивлял девушку на каждом шагу. В нем было много света и воздуха. Довольно яркие цвета интерьеров, множество деталей отделки. Все это не вязалось с тем чопорным господином, которого ей представили как главного архитектора этого творения.
– Она потрясающая, как и весь ваш дом!
– Отец Поля – коллекционер, он собирал эти вещи много лет, поэтому дом выглядит так восхитительно, – объяснила Тереза.
– Такое смелое смешение стилей, я бы даже сказала, что он виртуозно выстроил пространство, – с восхищением продолжила Мила.
– Милен очень любит архитектуру, – пояснил Поль между делом.
– Но как? Признаться честно, мсье Бушеми не производит впечатления тонкого знатока искусства. Я бы сказала, что он работает в министерстве.
– А он и работает в министерстве. Он заместитель министра, —сыронизировал Поль.
– Теперь я совершенно растеряна.