С Лукой я поговорил только следующим утром, когда все ушли на промысел и Гнилой дом почти обезлюдел. Мне самому в кои-то веки не нужно было вставать ни свет ни заря, но проснулся едва ли так уж сильно позже обычного. Спрыгнул с гамака и чуть не упал, даже зашипел из-за пронзившей ногу боли. В голове зашумело, уселся на сундук, задрал штанину.
Синяк по краям чуть поблёк, но в центре сделался фиолетово-чёрным, да и припухлость нисколько не уменьшилась. Прикоснулся пальцем к отбитой голени и вновь зашипел.
Вот же угораздило!
Я постучал в дощатую перегородку и позвал:
– Лука! Встал уже?
В ответ послышалось неразборчивое ворчание.
– Чего надо? – буркнул парень, стоило мне заглянуть в его каморку с единственным на чердаке окном.
– Деньги! – напомнил я. – На короб, скребок, щётки, ваксу. И ещё ботинки и картуз.
Пусть меня и турнули от клуба, но я загодя присмотрел несколько подходящих мест в других кварталах Среднего города. С кем-нибудь да столкуюсь.
Лука поморщился и оторвался от куска разбитого зеркала, чтобы сполоснуть бритву в тазу с водой. Одну щеку он уже выбрил, вторую не успел.
– Вчера Гнёта стыдил, а сам? Все эти твои затеи…
Меня начало потряхивать.
– Все мои затеи приносили нам деньги! Скажи ещё, что не так!
– Приносили, – спокойно подтвердил Лука. – Но сейчас денег нет.
– Что?!
– Что слышал! Общак пуст. Ни гроша лишнего нет!
– Чушь собачья! – взорвался я, наткнулся на спокойный взгляд старшего и осёкся. – Так нас обчистили? Пыжик?
Лука смерил меня оценивающим взглядом и мотнул головой.
– Нет, всё ещё хуже.
– Да ну? – оскалился я, не веря собственным ушам. – А точно может быть что-то хуже, чем остаться с пустым общаком?
– Большой Ждан на Рыжулю глаз положил.
Меня словно доской по голове приложили. Аж ноги подкосились и в ушах зазвенело.
– Да как так-то?!
– А вот так! – рыкнул Лука. – Сначала сам попользуется, потом в «Хромую кобылу» работать отправит!
У меня задёргался глаз, пальцы сжались в кулаки.
Такое с нашими девчонками случалось и раньше, но, после того как старшим стал Лука, силой в уличные девки никого больше не забирали. Бывало, дурёх сманивали богатыми посулами, силком – нет.
– А Бажен? – спросил я, сглотнув ставшую вязкой слюну. – За что мы ему оброк платим? Или… уже не платим?
– Платим! – уверил меня Лука, облизнув узкий белый рубец на верхней губе. – Куда, думаешь, общак ушёл?
– Так какого чёрта?! – взорвался я. – Почему он за нас не вступился?!
– Да потому что Ждан удила закусил! – заорал на меня старший. – А Бажен не хочет с ним из-за наших грошей связываться! Говорит, оно того не стоит! Не пойдёт к Барону на поклон!
– Ты! – прорычал я и пихнул Луку в грудь ладонями. – Это ты во всём виноват! Ты слишком старый! Давно должен был уйти!
Ответный толчок отшвырнул меня к двери.
– Сдурел?!
– Ты перерос Гнилой дом! – выдал я, и не думая успокаиваться. – Из-за тебя растёт оброк, из-за тебя Бажен отказывается вступаться за нас! Как он сказал в прошлый раз? «Ты уже взрослый, разбирайся сам»! Так дело было?
– Уймись, Серый! – прошипел Лука, набычившись. – Не доводи до греха!
– Ты обещал уйти! – напомнил я наш стародавний уговор. – Чтоб не как Буян! Чтоб по-людски!
Мы оба прекрасно знали, как именно кончил наш прежний старший, глаза Луки разом превратились в две узенькие щёлки, на шее вздулась вена.
– Пора и мне за Буяном, значит? – хрипло выдохнул парень. – Так, да?
Я отмахнулся.
– Не о том речь! Не за то его на дно спровадили! Он зарвался, а тебя любая шайка примет!
– И ты останешься за старшего? – скривился Лука. – А кто со всеми договариваться станет? С тем же Баженом, а?
– Ты с ним здорово договорился!
– Договорился, представь себе! Сотню целковых до конца лета найдём – он Рыжулю в обиду не даст!
Меня аж холодным потом прошибло.
Сотню?! До конца лета? Да я в лучшие дни пятиалтынный заколачивал! Четвертак – уже за счастье! А весь Гнилой дом никогда и двух целковых за день не собирал. В лучшем случае целковый откладывать сможем, но это если ни с кем не делиться, не платить оброк и не тратиться на харчи. А тогда либо на ножи поднимут, либо сами с голодухи ноги протянем, но сотни до осени один чёрт не накопим!
Я покачал головой и спросил:
– Мне почему сразу не сказал?
Лука криво ухмыльнулся.
– А зачем? Что ты со своим зароком можешь? Ни украсть, ни покараулить!
Теперь уже пришла моя очередь стискивать кулаки.
– Так, да?
– Что – правда глаза колет? Серый, ты неплохо на чистке обуви имел и нас выручал, но это не те деньги, которые могут сейчас помочь. И близко не те!
– Плевать! – рубанул я рукой воздух. – Ты должен был мне рассказать!
– Ну вот рассказал, и что с того? – усмехнулся Лука.
Я подавил вспышку раздражения и спросил:
– Сколько ты уже собрал?
Лука покачал головой.
– Слишком мало.
– А если…
Я выразительно провёл пальцем поперёк горла, и старший досадливо поморщился.
– Думаешь, тебя подпустят к Ждану? Да при нём постоянно тайнознатец крутится! И не слабак адепт, как у Бажена, а полноценный аколит!
Слабак адепт?! Я припомнил, как разлетелась в пыль тяжеленная черепица, и поёжился. Оценивать на собственной шкуре мощь аколита не хотелось совершенно.
– И что делать?
Лука пожал плечами и отвернулся от меня, начал брить вторую щеку.
– Яр обещал наводку подогнать. Можно будет большой куш сорвать, но сложится или нет – ещё не знаю. – Он помолчал и будто нехотя сказал: – Вообще, есть одно дельце, будто специально под тебя. Денег сулят немало, только там такие ухари, что страшновато связываться.
Страшно связываться?! Да ради Рыжули…
Я открыл было рот, но сразу прикусил язык. Лука сроду труса не праздновал, наоборот – вечно в такие авантюры ввязывался из желания разом большой куш сорвать, что у меня волосы дыбом вставали. Ещё и отговаривать его приходилось. Значит, опасность нарваться и в самом деле неоправданно высока. Но… А какие у нас варианты?
– Что за дельце? – спросил я.
– Надо будет за одним домом проследить.
– Всего лишь проследить? И что в этом такого страшного?
– В этом – ничего, – признал Лука и вновь облизнул рубец на губе. – Заказчики меня смущают. Таким дай палец, руку по локоть оттяпают. Если напортачим, они весь Гнилой дом до последнего человека вырежут.
– Да прям уж! Не сгущай краски!
– Мне полсотни монет посулили, а я на дело подписаться не решаюсь! – рявкнул в ответ Лука. – Как думаешь, я краски сгущаю или дельце и вправду дурно пахнет, а?
– Тебе видней, – сдал я назад. – Но с нами точно рассчитаются?
– Жилыч это на себя возьмёт. Половину нам наперёд заплатят, половину он придержит и отдаст, когда дело сделаем. – Лука развернулся к зеркалу и добрил щёку, после вытер бритву и посмотрел на меня. – Серый, нам деваться некуда, но и голову в петлю совать не хочется. Работать тебе – сам прикидывай, что и как.
Я нехотя кивнул, хотя внутри всё так и клокотало.
– Когда ответить нужно?
– А вот сейчас и пойду.
– Я с тобой!
– Тогда собирайся, ждать не буду.
Но никуда с Лукой я не пошёл. Нет, вопреки своему предупреждению, он меня даже подождал, просто, когда уже двинулись через болото, я рухнул в мутную воду из-за соскользнувшей с кочки ноги. Встал мокрый, весь в ряске и тине.
Лука поглядел на меня и покачал головой.
– Переодевайся и дуй к «Трём жбанам», – распорядился он. – В кабак не заходи – нужно будет, сам позову. Оглядись там, на чужаков внимание обрати. Если пойду оттуда, а кто-то за мной увяжется – дай знать.
– Хорошо, – пробурчал я и поплёлся обратно, припадая на правую ногу, которая после досадного падения разболелась пуще прежнего.
Надолго в доме не задержался. Порылся в сундуке с обносками, подобрал что-то не совсем уж рваное и ушёл, напоследок велев Плаксе простирнуть грязную одежду.
«Три жбана» были кабаком не из лучших, публика в нём собиралась сомнительней некуда, а ещё на том углу вечно царило столпотворение, и требовалось обладать намётанным глазом, чтобы высмотреть в людском круговороте подозрительного чужака.
Я никого такого не углядел и присоединился к игравшим у соседнего дома в пристенок пацанам.
– Здоров, босяки! Какие ставки?
– Грош! – объявил самый мелкий из всех.
– Не! – оттёр его в сторону худой шкет по прозвищу Лещ. – Мы с тобой, Серый, играть не будем!
– А что так?
– А тебя монеты слушаются!
– И что с того? – сплюнул под ноги незнакомый крепыш, ещё и хрустнул костяшками сцепленных пальцев. – Это наш угол! Сами решаем, кто выиграл, а кто проиграл!
– Вот ты дурак! – ругнулся Лещ. – Он тут не один! Лука в кабаке, не видел разве? Не будем мы с тобой играть, Серый. Ни на деньги, ни на щелбаны.
Собачиться с босяками не хотелось, не для того сюда пришёл. Так что просто прислонился к стене и огляделся. Подумал вдруг, что старше любого из парней на год или даже два, а значит, и сам вот-вот Гнилой дом перерасту. Если уже не перерос.
– Жмых где? – спросил я, лишь бы только отвлечься. – Давненько его не видел.
– В матросы подался, – подсказал Лещ. – Что-то с Горелым не поделил, вот и пришлось когти рвать.
– По реке ходить будет?
– Не, наш Горелый – сила, не чета вашему Бажену. На реке бы он Жмыха достал. Тот на колониальный рейс завербовался. Да он и там не пропадёт. Антиподов обжуливать будет.
Я кивнул. Податься в матросы было проще всего. Но… Но не для меня.
По дороге проехала телега и сразу за ней ещё одна, на этой привезли в соседнюю лавку какие-то ящики. Несколько кумушек обсуждали предсказанный звездочётами небесный прилив, у кабака спорила троица подвыпивших мужичков, а вербовщик Черноводской торговой компании что-то оживлённо вещал парочке работяг, но те плыть на войну с антиподами желанием отнюдь не горели. Ещё девка гулящая из совсем уж пропащих на углу вертелась. Именно она моё внимание и привлекла. Только не к себе привлекла, смотреть там было не на что, а к невесть откуда взявшемуся господину лет тридцати с повязанным на шее платком. Коричневый сюртук, в тон ему брюки, кожаные туфли, шляпа с невысокой тульей. Модник, да и только!
Девка подкатила к слишком уж нарядному для Заречной стороны франту, а тот зло отмахнулся тростью и двинулся в нашу сторону. У меня аж правую ногу судорогой свело. Такой вот тростью получить – радости мало. Но нет, модник прошёл мимо и потопал прочь, а дальше из двери кабака выглянул Лука. Он жестом дал знак подойти, и я отлип от стены.
От одной только мысли, что получится зашибить аж полсотни целковых, неровно заколотилось сердце, а ещё стало как-то очень уж тревожно. Такие деньжищи за здорово живёшь не платят. И я окончательно уверился в этом, увидев, с кем именно собрался вести дела Лука.
Не жулики. Ухари-головорезы.
Так посмотришь – ничего особенного, люди как люди. Неброская одежда, спокойные движения, тихие голоса. Один, с переходящими в усы бакенбардами, был невысоким, упитанным и обманчиво мягким. Другой оказался выше и жилистей, взгляду было попросту не за что зацепиться на его невзрачном лице. Отвернёшься и забудешь. А отворачиваться нельзя. Да и на узенькой улочке встретиться бы не хотелось.
На столе стояло три кружки пива, мне ничего заказывать не стали. Жилистый без промедления спросил:
– Голубиный квартал в Среднем городе знаешь?
Я с немалым облегчением сообразил, что от названного места до клуба на Каштановом бульваре идти едва ли не полгорода, и кивнул.
– Бывал пару раз.
Тогда последовал новый вопрос:
– Сколько там босяк ошиваться сможет, прежде чем его взашей погонят?
Лука открыл было рот, но прикусил язык, стоило только упитанному предостерегающе поднять руку. Впрочем, подсказок мне и не требовалось.
– Очень недолго. Либо дворники накостыляют, либо подручные квартального выловят. Но там любой на виду будет, не только босяк. Нет лавок и харчевен, нищих и тех нет.
Ухари переглянулись, и жилистый спросил:
– А если чистильщик обуви в нужном месте сядет?
– Смотреть надо, – решил я. – В иных местах чистильщик как бельмо на глазу будет.
Жутенькая парочка разом поднялась из-за стола.
– Поехали!
Жилистый двинулся на выход, упитанный задержался кинуть на стол пару монет. Я взглянул на Луку, тот кивнул.
Когда вышли на улицу, перед кабаком уже стоял невесть кем вызванный сюда закрытый экипаж. Получается, ухарей не двое, а трое. И третьего нигде не видать. Внутри-то никого, на козлах – один извозчик.
Жилистый велел тому ехать в Голубиный квартал, и мы расселись на жёстких лавках, как и в кабаке – друг против друга. Сказать по правде, раньше доводилось кататься лишь на запятках, а потому всё было в новинку, так и прилип к боковому окошку. Впрочем, это лишь пошло на пользу делу – успел оглядеться, когда на нужную улочку вывернули, поэтому и не заявил с ходу, что ловить здесь нечего.
Интересовавший ухарей дом прятался в глухом тупичке, и хоть на углу было никак не встать, зато на глаза попался крохотный сквер по соседству. И всё же, прежде чем ответить согласием, я уточнил:
– А чёрный ход?
– Нет его там.
Я глянул на Луку и сказал, будто в ледяную воду прыгнул:
– Сделаем.
Ухари вновь переглянулись, и упитанный высунулся из экипажа, велел извозчику катить к Чёрному мосту, а жилистый достал кошель. Разомкнул его, вынул три целковых.
– На инструмент и мзду квартальному, – пояснил он, вручая Луке крупные монеты, пестревшие царапинами и вмятинами. – Как условитесь о месте, получишь у Жилыча задаток.
Лука побренчал в кулаке серебряными кругляшами и качнул головой.
– Этого мало! Только ботинки на два целковых потянут!
Жилистый немного поколебался, но всё же добавил два потёртых полтинника, а упитанный неожиданно ловким движением вдруг перехватил запястье Луки и пригрозил:
– Начнёшь крутить хвостом, мы их из тебя вместе с зубами и дерьмом выбьем!
И я ему как-то сразу поверил. Такой выбьет. Именно что с зубами и дерьмом. Можно даже не сомневаться.
– А что делать-то надо будет? – запоздало решил я прояснить детали. – Просто за домом смотреть?
– Будешь караулить одного человека. Но сначала о месте договорись, остальное потом. И юлить не вздумайте! Поздно уже, раз по рукам ударили!
Обратно на Заречную сторону нас с Лукой не повезли. Высадили у моста.
– Что скажешь? – спросил старший.
Я передёрнул плечами.
– Заплатят они нам? Слишком жирный кусок посулили.
Лука глянул свысока и усмехнулся.
– Кусок только по меркам босяков жирный. Для серьёзных людей это не деньги.
– Так мы бы и на червонец согласились, нет?
– Ты бы согласился. А я с пятёрки торг начал и до полусотни ставки поднял! Дельце попахивает, точно тебе говорю. Поэтому и подпрягаться не хотел.
– Да и плевать! – отмахнулся я. – Четвертной сразу, четвертной после дела. Но это только половина. Где остальное возьмём?
Лука досадливо поморщился.
– Придумаю что-нибудь! Говорю же: Яр наводку подкинуть обещал! – отмахнулся он. – Ты иди на рынок, к инструменту и шмоткам приценись, а я в церковь заскочу. Надо с подушного учёта Пыжика снять. Скоро этот драный прилив, всех на небесное омовение погонят. Недосчитаются людей – плетей всыплют.
Мы разошлись, и следующие несколько дней я и не присел даже толком, перекусывал и то на ходу. Сначала рыскал по рынку, подбирая инструмент подешевле, пусть даже и не новый. Не стал экономить только на картузе, ботинках и рубахе, но там уж деваться было некуда: как ни крути, встречают по одёжке. Если какой-нибудь оборванец пожалует, человек при должности с ним даже разговаривать не станет, велит гнать взашей.
В итоге на всё про всё у нас ушло два с полтиной, и ещё целковый пришлось сунуть квартальному надзирателю. Вроде бы неоправданно много, но это только на первый взгляд. Годовой патент на работу в Среднем городе стоил десять целковых, и поди ещё вперёд очереди пролезь и убеди чинуш, что ты не жулик и всерьёз честным трудом зарабатывать намерен. И даже так о конкретном месте договариваться надо всё с тем же квартальным, а он, как пить дать, и слушать ни о чём таком без должного подношения не стал бы.
Историю я состряпал что надо, приплетя и отца в долговой яме, и отданный им в заклад патент, заодно продемонстрировал мастерство, в пять минут доведя сапоги квартального надзирателя едва ли не до зеркального блеска. Тот так проникся, что на седмицу освободил меня от оброка. Весь заработок за эти дни я мог оставить себе, да только у подручных моего нового покровителя оказалось собственное мнение на сей счёт – велели делиться.
Ну и плевать! Зато на правильном месте сел!
Облюбовал я сквер, занимавший широкую прореху между домами от улицы и до улицы. Три дюжины шагов в одну сторону и четыре в другую, несколько чахлых деревьев, пожухлая трава на газонах, четыре скамьи. Вот рядом с одной из них я с милостивого разрешения квартального надзирателя и расположился. Нужный дом прятался в тупичке, самого его видно отсюда не было, зато никто из направлявшихся туда пройти другой дорогой попросту не мог.
А может так статься, интересующий ухарей человек и вовсе через этот самый сквер путь срежет. Окрестные жители и торговавшие в квартале лоточники, по крайней мере, делали так постоянно. Место оказалось не таким уж и пропащим: к тому времени, когда ранним утром меня явились проведать наниматели, я уже заработал две деньги.
– Карауль здесь с рассвета и до самых фонарей. Дальше – не твоя забота, – заявил упитанный, уселся на скамью и упёр ботинок в мой короб. – Никуда не отлучайся, харчи с собой носи.
– Ждать мне кого? – спросил я, начав работать скребком.
Жилистый огляделся по сторонам, пошарил за пазухой и протянул сложенный в четыре раза лист потёртой на сгибах бумаги.
– Вот этого хмыря.
Я отвлёкся от чистки обуви, поглядел на портрет типа с запавшими щеками и ввалившимися глазами, полоской узких губ, искривлённым после перелома носом и низким лбом. На правой скуле был подрисован приметный шрам, мочка уха оказалась откромсана. То ли тюремный художник запечатлел, то ли по словесному описанию намалевали. Такие вот художества квартальным надзирателям и охотникам на воров выдают и в людных местах на тумбы вывешивают. Обычно внизу награда указывается, здесь – оторвано.
Неужто ухари – охотники на воров, а тип с рисунка лиходей, за которого большой куш назначен? Если так, то большой насколько?
Задумавшись об этом, я сложил портрет и протянул его худощавому, но тот лишь щекой дёрнул.
– Оставляй! Только на людях не свети!
Я кивнул и занялся обувью упитанного.
– Когда появится, на поклажу его внимание обрати. И Царь небесный тебя упаси за ним проследить пытаться! Не глупи, понял?
Угроза в этих словах прозвучала явственней некуда.
– Понял, – сказал я, хотя вопросов только прибавилось. – Если появится, просто вам об этом рассказать?
– Не если, а когда! – буркнул упитанный, подставляя мне второй ботинок. – Проворонишь, собственными кишками удавлю!
– Эй! – возмутился я. – А он точно придёт? Может, уже был здесь? Вам откуда знать?
– Точно придёт, – подтвердил жилистый. – Хозяин дома в отлучке, послезавтра только вернётся.
– Но ты здесь каждый день от рассвета до заката кукуй! – вновь рыкнул упитанный. – Пусть люди к тебе привыкнут! Мы захаживать будем, проверять.
Он поднялся и оправил штанины. Я отложил щётку и сказал:
– С вас деньга.
Удивительное дело, мне даже заплатили.
Так с того дня и пошло. Вставал ни свет ни заря, а приходил в Гнилой дом уже затемно. К ужину вернуться не успевал, пустое место за столом занял Яр. Белобрысый ещё и мелюзге байки об ухарях Пристани травить взялся, и ко мне перестали приставать с просьбами показать фокусы, что неожиданно сильно задело. Даже затеял бы свару, но вечером на это не оставалось сил, а ночевал приблудыш не у нас. У него был дом, куда он доброй волей возвращался. Это раздражало.
Но несказанно сильнее раздражала невозможность хотя бы немного побыть наедине с Рыжулей. Столько всего хотелось ей сказать, но нет, нет и нет. Отвечал на расспросы Луки, ужинал остывшей похлёбкой, потом забирался в гамак и моментально засыпал. А ещё – нога. С ногой была просто беда. Синяк и не думал сходить, растёкся вверх и вниз чернотой. Опухоль тоже никуда не делась – пусть и не увеличилась в размерах, но наступать на правую ногу уже было откровенно больно, хромота усиливалась с каждым днём. На это даже стали обращать внимание.
Я улучил момент и заглянул к жившей неподалёку знахарке, заплатил ей алтын, но старуха только взглянула и сразу отправила в госпиталь при монастыре Пепельных врат.
– Что-то серьёзное? – забеспокоился я. – В кости трещина?
Знахарка руками замахала.
– Окстись, малой, какая трещина? Ушиб это! Сходи к монахам, они в таком разбираются.
Понятное дело, ни в какой монастырский госпиталь я не пошёл. Мало того что времени не было, так ещё оттуда до клуба огнедрева рукой подать, а рассаженный витраж забыть точно не успели.
Ладно хоть с чисткой обуви дела шли на удивление неплохо. Я очень быстро примелькался и местные перестали приставать с расспросами, а приглядывавший за этой и соседней улочками помощник квартального надзирателя оказался дюже словоохотлив. Помимо всего прочего, от него я узнал, что дом в тупике принадлежит полноправному члену городского общества звездочётов, известному также своей страстью к коллекционированию всяческих заморских диковинок.
Но что меня подрядили наблюдать за жилищем звездочёта, я знал уже и так – сообразил, увидев на двери медную табличку с полумесяцем и тремя звёздами. Ещё на всякий случай поискал чёрный ход, но с соседней улицы в дом и вправду оказалось не попасть. Никакого прохода не было, как не было и заднего двора.
Звездочёт вернулся, но никуда из дома не выходил и гостей не принимал. По утрам к нему захаживала кухарка, и только. Тип с разыскного листка всё не появлялся и не появлялся – немудрено, что настроение парочки ухарей становилось паскудней день ото дня. То кишки обещали выпустить, то голову отрезать. Пустыми угрозами эти посулы не были, но страха они не вызывали, порождали одно только глухое раздражение. Того и гляди сорвусь и огрызаться начну. А нельзя.
Ещё и погода испортилась. Небо затянули низкие облака, время от времени на город просыпалась мелкая морось. А я…
А я обратил внимание на чумазого трубочиста, вразвалочку пересёкшего сквер и двинувшегося к дому в тупичке. Испачканная сажей одежда, помятая шляпа с высокой тульей, короб с инструментом, на другом плече – моток верёвки.
Худая физиономия показалась схожей с портретом на разыскном листке, но видел её лишь мельком и не мог поручиться, что дело не в случайном сходстве. Который день жду, могло и примерещиться…
Но не беда. Он ведь ещё и обратно пойдёт, тогда и рассмотрю получше.
И – да, вышел и пошёл. Судя по бою часов в соседнем квартале, пробыл он в тупичке около получаса: слишком мало, чтобы успеть взобраться на крышу и прочистить дымоход, и слишком много для того, кто просто слоняется по городу в поисках работы. Да и к соседям не заглянул.
Постоял на углу, чиркнул о каблук спичкой, раскурил трубку и потопал по улице. Но и плевать – успел его разглядеть. Одно лицо с разыскным листком! И шрам на нужном месте! Он это! Готов об заклад побиться и даже жизнь на кон поставить!
Впрочем – и поставлю.
Явившиеся сразу после полудня ухари к моим словам отнеслись с показным недоверием.
– Складно лепишь, – усмехнулся жилистый. – Походка у него какая была? Хромал?
Я на миг задумался и покачал головой.
– Не хромал. Обычная такая походка, вразвалочку шагал. И левша он вроде. Левой рукой спичкой о каблук чиркнул. Курит трубку, не самокрутку.
Ухари переглянулись, и упитанный кивнул.
– Он.
Жилистый указал ему на тупичок.
– Идём!
Я потёр озябшие ладони друг о друга и напомнил о себе, окликнув двинувшуюся прочь парочку:
– А мне-то что теперь? Пойду?
Думал, ответа уже не дождусь, но жилистый замедлил шаг, окинул быстрым взглядом улочку и распорядился:
– Покукуй тут ещё денька три на всякий случай. Не пропадай внезапно, чтобы не подумали чего.
Ухари скрылись в тупичке, а я нервно передёрнул плечами.
«Не подумали чего»? Это как?
Они звездочёта грабить собрались, а во мне наводчика заподозрить могут?
Захотелось поскорее убраться отсюда. Я как раз размышлял об этом, когда из тупичка выглянул жилистый ухарь. Он требовательно махнул рукой, я немного поколебался, но всё же подхватил короб и подошёл.
– Чего ещё?
Жилистый тут же ухватил меня за руку и затянул в тупичок.
– Кто ещё сюда приходил? – спросил он свистящим злым шёпотом. – До или после того трубочиста – не важно!
– Кухарка утром была. И всё. Больше никто не шлялся. Обычно бродят по домам всякие торгаши, но сегодня почти весь день дождь моросил…
Заговаривая ухарю зубы, я начал высвобождать руку, только не тут-то было – его пальцы вцепились в плечо мёртвой хваткой.
– Пошли! – потребовал жилистый и потянул к дому, у приоткрытой двери которого настороженно замер упитанный. А стоило только упереться, он походя влепил крепкую затрещину и рыкнул: – Не дури!
Я бы плюнул на всё, вырвался и бросился наутёк, но хромому от здорового мужика не удрать, вот и начал юлить:
– Да пустите! Я вам зачем?
Ухарь и слушать ничего не стал.
– Шагай, щенок! И пасть закрой!
Упитанный дождался нас и первым шагнул через порог, следом жилистый запихнул меня. Сам тоже на улице оставаться не стал, зашёл в дом, прикрыл за собой дверь, задвинул засов.
Пахло внутри… странно. Густой аромат благовоний смешивался с вонью чего-то горелого, как если бы кухарка забыла на плите сковороду с гуляшом, а хозяин попытался перебить неприятный запах ладаном.
Бред? Так и есть.
– Внизу проверь, – бросил жилистый подельнику, а меня подтолкнул к лестнице. – Шагай!
Упитанный встал посреди гостиной и принялся озираться по сторонам, а я нехотя двинулся вверх по скрипучим ступеням. Лестница была узкой, ухарь отпустил меня, но не отстал, поднимался за спиной. Вонь заметно усилилась, стало ясно, что несёт ею со второго этажа, и неожиданно я этот омерзительный запах узнал. Просто вдруг само собой вспомнилось, как после пожара на Гороховой улице огнеборцы выносили из развалин обугленные тела. Смердели они точно так же.
В доме стоял запах горелой плоти!
Беда!
К горлу немедленно подкатил комок тошноты, и я остановился, но меж лопаток толкнули ладонью.
– Пришибу, гадёныш!
И я упрямиться не стал, разве что ещё сильнее захромал, теперь уже напоказ. Комнат на втором этаже было две. В одной заметил кровать и платяной шкаф – точно спальня. Из второй несло горелой человечиной. Там оказался кабинет.
В узеньком коридорчике я намеренно замешкался, и жилистый ожидаемо поторопил толчком в спину. Меня качнуло, ремень короба соскользнул с плеча, и тот упал аккурат между нами. Я этого шанса не упустил – стремглав метнулся в кабинет, ухватился обеими руками за торец массивной дубовой двери и рывком захлопнул её, успев лишь самую малость опередить споткнувшегося о короб ухаря.
Засов? Есть засов!
Задвинул его, и дверь тут же дрогнула от резкого удара. Жилистый толкнулся раз-другой и сдавленно прошипел:
– Не дури, малой! Мы просто заберём своё и разбежимся по-хорошему!
Я бы с превеликим удовольствием разбежался с ними по-хорошему, да только хозяин дома был окончательно и бесповоротно мёртв.
Заскакивая в кабинет, я уже в этом нисколько не сомневался, но с догадкой, будто тому поджарили в растопленном камине пятки, угодил пальцем в небо. На деле всё оказалось несравненно хуже: сидевший за столом человек скалился жутким оскалом обгорелого черепа. И это при том, что его роскошный халат от огня нисколько не пострадал!
Магия!
В испуге я подался назад и прижался спиной к двери – опомнился, лишь когда в филёнку вновь ударил кулак.
Черти драные! Бояться сейчас следовало не мёртвых, а живых!
Убийство в благополучном квартале непременно наделает много шума, люди пристава точно заинтересуются приблудным чистильщиком обуви. Я был уверен, что охотникам на воров не встать на мой след, но ухари в таких делах на волю случая никогда не полагаются, свидетеля в живых они не оставят.
Всё же неспроста колебался Лука! У него – чутьё, а я – лопух!
Влип!