Охотник на воров стоял, его драные псы сидели, я шёл.
А что мне ещё оставалось? Развернуться и пойти обратно? А смысл?
Заметил уже! Поверну назад, шавок своих драных вдогонку отправит. Даже если и не меня ждёт, всё равно отправит непременно. Не стоило его вчера так уж откровенно задирать, но не удержал языка за зубами, и что же теперь – из-за этого с моста в реку сигать? Пыжик – невелика птица, да и не знаю, с кем он связался и что натворил, с меня взятки гладки. Вчера всё сказал.
От ясного понимания своей правоты у меня даже нога болеть перестала, зашагал дальше спокойно и уже без малейшего намёка на хромоту.
Нечем меня легавому прижать! Нечем!
Всё так, да только охотник на воров глядел с каким-то очень уж недобрым любопытством, и уж не знаю, чем бы всё это обернулось, не случись маленького чуда. Юнец-адепт невесть с чего встрепенулся, подскочил к ехавшему на телеге собрату и указал тому на псов. Монах без промедления спрыгнул на мостовую и двинулся прямиком к хозяину страхолюдин. Резко бросил что-то ему, и легавый нехотя полез за пазуху, вытянул какие-то бумаги.
Не иначе и вправду непростые у него псы!
На ум пришли страшилки о заточённых в телах животных духах, стало неуютно, не сказать – жутко. Не из-за россказней и баек, коими пугали друг друга малолетние босяки, передёрнуло от воспоминаний о вчерашнем приливе.
Я ведь точно духов видел! А они – меня!
Но это было вчера, а сегодня я переборол неуверенность и прибавил шаг. Миновал отвлёкшегося на разговор с монахами легавого, обогнал съехавшую с моста и неспешно покатившую вверх по Нагорной улице телегу с мертвецом и тут же вильнул в сторону при виде вывалившей из переулка ватаги парней с чаеразвесочной фабрики. Бритые наголо ребята нацелились было на компанию купчишек, пузатеньких и пьяненьких, но к этим развесёлым молодчикам цепляться не рискнули, а вот одинокого босяка по случаю праздника могли и поколотить. Я спрятался от них за тумбой с объявлениями.
Ватага потопала прочь по набережной, мной заинтересовался разве что продавец бульварных листков.
– Мёртвая пехота Южноморского союза негоциантов осадила Тегос! – завопил он, тряся газетой. – Антиподы отступают! Канонерки Черноводской торговой компании обстреливают порт с моря!
Я отшил мальчишку, и тот потопал прочь, голося во всю глотку:
– Только у нас! Все последствия небесного прилива! Есть жертвы!
Тут бы и мне дальше двинуться, только взгляд вдруг зацепился за знакомое лицо. Точнее – портрет. На тумбе. Среди прочих.
Сверху значилось: «Ян Простак, он же Мокрый». Снизу пометили: «вор и убийца», а награду за этого типчика назначили ни много ни мало в сто целковых.
Целое состояние! А для босяка так даже не одно!
И сомнений быть не могло – именно этот разыскной листок показали мне ухари, именно этот дядька наведался к звездочёту незадолго до его смерти!
Ян Простак, он же Мокрый!
Вор и убийца! Но – не колдун. Просто вор и убийца, таких в Черноводске пруд пруди. А ведь звездочёта чарами сгубили!
И как же так?
Миг я бездумно пялился на разыскной листок, потом сбросил оцепенение и поспешил дальше. Даст Царь небесный, мне с этим ухарем столкнуться не доведётся, ну а если не свезёт, непременно его узнаю и буду готов.
К чему? Да у нас всё просто: бей или беги. Ещё отбрехаться попробовать можно, но тут уж как получится. Сложно кому-то голову задурить, когда свинчаткой в висок прилетело или нож под рёбра сунули.
Подумал об этом и сразу выкинул из головы, поскольку сегодня был не тот день, когда можно безбоязненно уходить в себя. Навстречу то и дело попадались компании мужиков помоложе и покрепче. Они куда-то целенаправленно шествовали, попутно задирали друг друга и свистом приветствовали всех мало-мальски симпатичных девиц. Явно намеревались показать удаль молодецкую на кулачных боях или играх в мяч и на улице не безобразничали, но зацепишь такого плечом – выхватишь.
Из харчевен выносили столы, всюду сновали лоточники, продавцы всякой всячины и просто сомнительные личности. Шарманщики крутили ручки своих музыкальных ящиков, гармонисты раздували меха, терзали смычками струны скрипачи. Пить почтенная и не очень почтенная публика взялась с раннего утра, а кто-то ещё ночью за воротник закладывать начал.
На одной из площадей поднимали шатры заезжие балаганщики, захотелось поглазеть на них, но нет, нет и нет. Времени в обрез, как бы не опоздать.
Нищих на паперти церкви Серых святых оказалось видимо-невидимо, среди стекавшихся туда со всей округи горожан я то и дело подмечал карманников и прочее жульё. Мне в толпу лезть не пришлось: брат Тихий стоял у ворот, и вид у монашка был угрюмей некуда. Я поначалу решил, что ему попросту претит в такой день возиться с каким-то приблудным босяком, неладное заподозрил, только когда во внутреннем дворе монашек пинком повалил мятое жестяное ведро и указал на колодец.
– Набирай!
Объяснений я требовать не стал, беспрекословно выполнил распоряжение, прихватил половую тряпку и вслед за монашком поплёлся к мрачной часовенке. Нисколько не удивился, когда мой провожатый распахнул дверь подвала и объявил:
– Приду, чтоб всё блестело!
Оставалось лишь мысленно чертыхнуться. Сам виноват. Нашкодил – убирай.
Ну да – в подвале витала кислая вонь рвоты. Моей, не чьей-либо ещё.
Когда за спиной захлопнулась дверь и лязгнул засов, я тяжко вздохнул и опустил ведро к ногам. Постоял так чуток, затем скатал циновку и наскоро протёр пол, после уже взялся отдраивать изгаженный угол. Много времени на это не ушло, а монашек всё не возвращался и не возвращался, так что я отнёс ведро с грязной водой к входной двери, вернул на место циновку и уселся на неё. Больше заняться было решительно нечем.
Ну а когда некоторое время спустя послышались обрывки церковных песнопений и повеяло жаром, я и вовсе улёгся на спину и заложил руки за голову. Смежил веки и принялся мысленно втягивать в себя тепло, прогонять его по телу и стараться в полной мере выплеснуть обратно. Раз за разом, вдох за вдохом. Не в пример давешней стылости никаких болезненных ощущений призрачный жар не вызывал, разве что стало самую малость припекать отбитую ногу. В любом случае это не помешало расслабиться и погрузиться в некое подобие полудрёмы. При этом упражнений своих не прекратил.
Вдох-выдох. В себя, из себя.
Вновь мелькнула мысль переговорить с монастырским лекарем братом Светлым, и вновь возникли сомнения, не поднимут ли меня на смех.
Босяк возомнил себя тайнознатцем! Смешно же! Смешно!
Для начала надо хоть чего-то добиться – свечные фитили, допустим, взглядом изловчиться зажигать. Тогда всерьёз отнесутся и не погонят взашей. Хотя и так, конечно, не погонят, просто отправят не за свечами приглядывать, а нужники чистить.
Как там священник в нашей церкви вещал… Все беды людские от праздности? Вот и загрузят, чтобы ерундой не страдал. Разбираться не станут.
Воспоминания о круживших по комнате приблудных духах уже померкли и выцвели, начали казаться обычным ночным кошмаром, но я точно знал, что не свихнулся и всё это случилось на самом деле, а не пригрезилось с усталости. И потому решительно рубанул рукой воздух.
К чёрту!
К чёрту все эти отговорки и нерешительность, они от неуверенности в себе! Ничего я ждать не стану, схожу к монастырскому целителю… Нет, не сегодня, конечно. Не сразу после небесного прилива, ему сейчас попросту не до меня, но завтра или послезавтра – непременно.
Вскоре песнопения смолкли, и меня перестало прогревать жаром церковной волшбы, а дальше в каменном мешке и вовсе заметно похолодало. Я поднялся с циновки, походил от стены к стене, затем постучал в дверь и крикнул:
– Эгей! Я уже закончил!
Без толку. Никто не ответил.
Подпрыгнув, я ухватился за перегораживавшие окошко железные прутья, подтянулся к потолку и позвал:
– Брат Тихий!
И вновь – ничего. Монашек не отозвался.
Чёрт побери! Ещё не хватало тут до самого вечера прокуковать! Только не сегодня!
Не в праздник!
Увы-увы, брат Тихий то ли попросту позабыл обо мне за делами и заботами, то ли решил преподать урок, но не объявился он ни в десять, ни в одиннадцать, ни даже в полдень. Всякий раз, когда часы начинали отбивать время, я подтягивался к зарешёченному окошку и вслушивался в раскатистые отзвуки ударов, после спрыгивал на пол и крыл монашка последними словами.
Полдень! Уже драный полдень!
Призрачное тепло давно сгинуло, от пола и стен всё сильнее тянуло холодом, я вконец озяб и начал кружить по подвалу, заодно вернулся к дыхательным упражнениям.
Вдох-выдох. И – ничего. Никакого ощущения внутреннего тепла.
Согрелся исключительно из-за быстрого шага.
Когда с улицы донёсся непонятный шум, я спешно подбежал к окошку, подпрыгнул и ухватился за прутья решётки, в очередной раз подтянул себя к потолку. Намеревался попросить о вызволении из этого узилища, но вместо монахов углядел шеренгу пацанов лет двенадцати-тринадцати на вид. Все они были в одинаковых холщовых штанах и свободных рубахах, все – бриты наголо.
Чёрт! Эти меня не только не выпустят, но ещё и посмеются!
– Тишина, неофиты! – потребовал вдруг кто-то.
Разговоры как отрезало, пацаны синхронно поклонились. Я ещё сильнее подтянулся к решётке и сумел разглядеть стоявшего чуть в стороне от посыпанной песком площадки монашка в серой рясе с алым шнуром адепта. Призвал к порядку именно он, но выказывали почтение сопляки кому-то вне моего поля зрения.
Привлекать к себе внимание криком окончательно расхотелось. Даня в красках живописал заведённые в его школе порядки, едва ли у монахов менее строгие правила. Сорву урок – точно горячих влепят. Но и спрыгивать обратно я не стал, продолжил висеть, заинтересовавшись услышанным.
– Вы ещё не тайнознатцы! – начал вещать неофитам наставник. – У вас не сформированы силовые меридианы, узлы и ядро, а без всего этого невозможна полноценная работа с энергией неба! Вам не овладеть ею и не сплести в аркан. Это так! Но даже неофит способен пережечь собственную жизненную силу в простенькое воздействие посредством элементарного приказа!
Я сразу вспомнил список ступеней возвышения и едва не присвистнул от возбуждения.
«Приказать»! Четвёртый шаг!
– На это способны даже необученные простецы. Легендарные воители прошлого в минуты смертельной опасности совершали деяния, повторить которые сейчас не в состоянии иные аспиранты и асессоры, и это без многочасовых медитаций и штудирования многомудрых томов. Запомните: в основе всего лежит сила духа! Всё зависит исключительно от вашей воли!
Пальцы начали соскальзывать с железного прутка, но я перехватился и продолжил внимать уроку.
– Не бойтесь потратить лишнее! Не получится! Себе не навредите, только сильнее станете! Запомните! Слабому не закалить тело! Слабому не закалить дух! Слабому никогда не отделить одно от другого! Слабый не имеет права на тайное искусство!
Вспотевшие пальцы всё же соскользнули, я упал на пол и потряс кистями, несколько раз стиснул и разжал кулаки, а потом вновь подпрыгнул, вцепился в решётку и подтянулся.
– Людям естественно бить, выплёскивая раздражение, это в природе человеческой! Именно поэтому первым вашим упражнением станет отработка простейшего атакующего приказа. Представьте, как втягиваете энергию, закручиваете и толкаете из себя, напитав собственной яростью и решимостью! От плавного начала к взрывному финалу!
Дальше монах пустился в пространные объяснения об особенностях передачи энергии, движении от опорной ноги к атакующей руке и вкладе в это сокрушительное действо корпуса, но пальцы у меня окончательно занемели, изрядную часть его разглагольствований я, к своему величайшему разочарованию, прослушал. А затем наставник умолк, и пацаны принялись с шумными выдохами бить кулаками воздух – так это выглядело со стороны. Били они быстро, в полную силу и резко, зачастую даже проваливались вперёд. Раз за разом. И – безрезультатно.
Перед каждым на столбе висел гонг, но если какие-то медные круги и принимались раскачиваться, то исключительно под порывами ветра. И лишь очень-очень нескоро до меня донеслось одинокое звяканье.
Ого! Всё же сподобился кто-то?!
Тоже попробовать, что ли?
Я попробовал – и зашипел от острой боли в ноге. Пусть синяк и поблёк, но окончательно ушиб беспокоить, увы, не перестал. При резком толчке под коленом будто уголья вспыхнули.
Плевать! Если у кого-то из этих сопляков получилось, то чем я хуже? Монах же неспроста сказал, что всё упирается исключительно в силу воли, а талант – дело десятое!
И я продолжил бить кулаком воздух, но – без толку. Только взопрел, да начало звенеть в голове, а перед глазами замельтешили серые точки. Но хоть ногу размял, и та перестала ныть.
Обливаясь потом, я уселся на циновку и попытался отдышаться, а когда вновь заговорил наставник, без промедления перебрался к окошку, в прыжке ухватился за решётку и подтянулся.