Все тело Лили ломило, дикая боль в голове не отпускала. Тошнота и озноб сковывали каждое движение. Комнатка в здании уголовного розыска была переполнена полицейскими, а свет люминесцентных ламп слепил глаза. От запаха старого кожаного дивана тошнило ещё сильнее. Все, что хотелось, – это уснуть и больше не проснуться. Лицо Лили распухло, а во рту стояла соленая горечь. Боль была повсюду, ей было тяжело сидеть, голова раскалывалась, а в ушах гудело. Всего сутки назад она чудом выжила, хотя в те редкие моменты, когда Лиля приходила в себя, она молилась о смерти.
В тот день Леня Барон отправил ее к клиенту. В их Доме так было принято: здесь жили бесплатно, их кормили, давали крышу над головой и теплую постель, но все это нужно было отрабатывать. Каждый постоялец Дома зарабатывал чем мог. Мужчины – по-мужски, женщины – по-женски. Куда отправить на заработки девушку-иностранку? На стройку не отправишь, на ремонтные работы тоже, остается только древнейшая профессия.
Барон договорился с клиентом на классику.
Когда Лиля допивала стакан водки на его грязной кухне в Кепезе, внезапно в дверь постучали, и в дом вошли еще трое. Домом это было трудно назвать. Скорее, четыре обшарпанные стены с крышей, где едва ли можно было найти следы уюта. Жилище, пропахшее сыростью и сигаретами, походило на что-то среднее между заброшенной деревенской хижиной и строительной бытовкой.
Когда к ним присоединились те трое, Лиля попыталась возразить, даже встала и хотела уйти, но они закрыли дверь на ключ. Она поняла, что ночь предстоит тяжелая, и попросила еще водки, но вместо этого получила такой сильный удар кулаком в лицо от хозяина, что буквально отлетела в дальний угол.
Пришедшие достали из пакета внушительного размера бутылку водки и несколько литров вишневого сока. Хозяин дома приказал ей раздеваться прямо перед ними. Лиля отказалась и вновь получила удар кулаком в лицо. Боль от удара прорезала всё тело, во рту появился привкус крови, мир вдруг померк, и Лиля рухнула на пол без сознания.
Ее насиловали по очереди. Если она приходила в себя, ее снова били по лицу и голове до потери сознания. Время тянулось невыносимо медленно. Ей в рот вливали водку, она захлебывалась, а они громко смеялись, придумывая всё новые издевательства. От алкоголя и ударов она сильно ослабла и уже не могла даже открывать глаза. Сопротивляться было невозможно, кричать не давали, зажимая рот так сильно, что ей становилось трудно дышать. Да и какой смысл было кричать, если ты находишься в уединенном доме посреди заросшего сада?
Кошмар продлился до утра. Когда Лиля снова пришла в себя, тех троих уже не было, а хозяин мертвым сном спал на диване. Лиля лежала на полу, не в силах поверить, что все, наконец, закончилось, и боялась пошевелиться, чтобы не разбудить своего мучителя. Собравшись с силами, она поднялась, покачиваясь на ватных ногах, с трудом натянула на измученное тело одежду и попыталась открыть дверь, но та не поддалась. Лиля с отвращением обыскала карманы джинс хозяина дома и выудила оттуда ключ. Отперев дверь, она покинула ненавистный дом и, пошатываясь, заспешила в сторону дороги, со злостью швырнув ключ в кусты.
Она не помнила, как оказалась на оживленной улице и зашла в кафе. Вокруг неё тут же сгрудились официанты и посетители, начали наперебой расспрашивать о произошедшем. Лилю мутило, слова сливались в неясную кашу, и она лишь беспомощно качала головой, изредка мыча в ответ. Ей протянули стакан холодной воды, она жадно выпила и попросила еще. Один из официантов достал телефон и позвонил в полицию. Лиля отчаянно замахала руками в знак протеста, но было уже поздно: официант назвал адрес и положил трубку. Она поняла, что уйти до приезда полицейских не получится, и её охватило ещё большее отчаяние. Когда приехали полицейские, они сперва доставили Лилю в больницу для осмотра, а затем в здание уголовного розыска.
И вот она сидит здесь, на старом кожаном диване, пропитанном чужой болью и страхами. Вокруг неё пятеро полицейских в штатском, задающих вопросы, но ей так плохо, что хочется крикнуть на них, чтобы они заткнулись, а лучше вообще покинули комнату. Чтобы не сказать чего лишнего, она повторяет: «Ноу туркиш. Ноу туркиш». «Она не говорит на турецком», – делают вывод полицейские, и Лиля с надеждой думает, что ее просто отпустят. Но они звонят переводчику и договариваются привезти его сюда.
Она подалась вперед, уткнувшись лицом в колени. Меньше всего она была готова к допросу. Одно лишнее слово – и они бы вытянули из неё всю правду: они умели раскручивать на показания. «Скажу, что ничего не помню, была пьяная, и пусть будет, что будет», – с такой мыслью она задремала, полностью отключившись от происходящего вокруг. Ее разбудили, когда приехал переводчик – молодой человек приятной наружности с гладко выбритым лицом и в душистой сиреневой рубашке. Увидев его, Лиля внезапно почувствовала облегчение. Она попросила воды и медленно пила ее, оттягивая начало допроса, а полицейские спокойно ждали, когда она начнет говорить. К её удивлению, на неё никто не давил. Полицейские разговаривали вежливо, улыбались и время от времени предлагали чай и воду. Если не считать боли во всем теле, в этой комнате она ощущала себя вполне спокойно.
Внезапно в комнату вошел высокий молодой человек с рацией в руках. Все полицейские встали, приветствуя его. Он окинул взглядом помещение, мельком посмотрел на Лилю, и, не проявил к ней никакого интереса, кивнул присутствующим в ответ. Полицейские вернулись на свои места, готовые услышать новости, которые он принес.
«В Ларе вооруженное нападение, один человек серьезно ранен, похищена сумка с сорока тысячами долларов. Нападавшие скрылись», – произнес он тихим, ледяным голосом. – «Мехмет и Фуркан, подойдите ко мне в кабинет, обсудим это дело». Не проронив больше ни слова, он вышел. Двое полицейских беспрекословно последовали за ним, а оставшиеся вернулись к допросу Лили.