Цзинь нашла Ли Дачжао в библиотеке Пекинского университета. Молодой профессор недавно вернулся из Японии, где изучал политическую экономию, и кроме курса лекций получил заведование библиотекой.
В кабинете заведующего находились ещё два человека – широколицый высокий юноша с роскошной чёрной шевелюрой и грациозная девушка в модном европейском платье. Все трое оживлённо говорили о Карле Марксе и его труде «Капитал»; вернее, оживлённо говорил Ли, а молодые люди возражали, спорили, причём особенно активным спорщиком был юноша.
Увидев Цзинь, Ли Дачжао совершенно искренне обрадовался, обнял её и представил собеседникам как свою очень способную ученицу. Правда Цзинь была на шесть лет старше учителя, но выглядела гораздо моложе своих лет, сохранив красоту и стройность даже после рождения троих детей. Разумеется, профессор об этом не сказал ни слова. Он и в прежнее время, когда, будучи студентом, занимался с Цзинь в одном кружке, совершенно не интересовался её возрастом, настойчиво пытался ухаживать за «хорошенькой девушкой» и был искренне огорчён её отказом.
– Как тебе не стыдно! – сказала тогда Цзинь. – Твой друг Чаншунь поручил тебе заботиться обо мне, а ты…
– А что – я? – нисколько не смущаясь, возразил Дачжан. – Я виноват, что ты такая красивая?! Подожди, создам коммунистическую партию Китая, и ты пожалеешь, что отвернулась от меня.
– А что, коммунисту можно совращать жену друга? – ехидно поинтересовалась Цзинь.
– У коммунистов всё будет общее, – с пафосом заявил Дачжан. – И женщины в том числе.
– А если женщина не захочет?
– Не имеет значения. Коммунистка не имеет права отказываться.
– Ну, я пока не коммунистка, поэтому отказываюсь, – засмеялась Цзинь.
Разговор, казалось, был шутливый, но Цзинь решительно отдалилась от Дачжана, хотя кружок не бросила и была на занятиях самой лучшей. Так что, когда Ли Дачжан должен был уехать, он с лёгким сердцем поручил Цзинь вести занятия вместо себя.
И вот теперь – встреча почти через десять лет!
– Ян Кайхуэй и Мао Цзэдун, – представил Ли своих собеседников. – Кайхуэй – дочь профессора этики Яна Чанцзи, а Цзэдун – мой ассистент в библиотеке, учится сейчас на курсах подготовки к поездке во Францию. Мы тут спорим о Марксовой теории прибавочной стоимости, тебе она знакома, а молодые люди не всё понимают и принимают.
– Мы пойдём, профессор, – сказал Мао Цзэдун, беря девушку за руку. – Я вам сегодня ещё нужен?
– Нет, договорим после. Вы свободны.
– Не будем вам мешать, – с милой улыбкой добавила Ян Кайхуэй.
Цзинь показалось, что девчонка даже озорно подмигнула.
Они исчезли, а у Ли Дачжао усы встопорщились.
– Вот чертовка! – ругнулся он. – На что намекает?!
– Да ни на что она не намекает, просто озорничает, – засмеялась Цзинь. – У них любовь, чего она и нам желает. Ты со своими лекциями, наверное, уже забыл, что это такое.
– Любо-овь, – проворчал Дачжао. – Я-то тебя любил, а ты на меня внимания не обращала. Вернее, просто отшила как пошлого ухажёра.
– Любил-любил, и всё прошло… – Цзинь грустно улыбнулась. Честно говоря, она чуть было не увлеклась этим красивым и восторженным юношей, но вовремя спохватилась – к тому же была беременна! – и подавила в себе непрошеное чувство. И потом – не угасала память об Иване. – А у меня не проходит. Время прошло, а любовь – нет.
– Жаль, это не про меня. Пойдём, посидим где-нибудь в кафе, – предложил Дачжао. – Поговорим. Ты ведь нашла меня не просто так.
Они обосновались за столиком кафе неподалёку от перекрёстка Южной улицы Сюэюань и Синьцзекоувайдацзе, заказали кофе и пирожные с кремом.
– Ну, дорогая Цзинь, я слушаю тебя. Но сначала скажи, как себя чувствуют твои муж и дети. Где они?
– Муж в Японии. После изгнания Сунь Ятсена не стал дожидаться ареста, ведь он был командиром полка, воевал против бэйянской клики.
– Ты не боишься об этом говорить?
– Ты же не побежишь в службу безопасности? – Цзинь улыбнулась, смягчая невольную резкость своих слов. Ли усиленно закивал, подтверждая, а Цзинь продолжила: – Дети в Харбине, вместе со мной. Я служу в Управлении КВЖД. Сяопину уже семнадцать…
– Семнадцать?! – ахнул Дачжао. – Кажется, совсем недавно мальчонка бегал, кудрявый, глазастый…
– Он и сейчас кудрявый и глазастый, – засмеялась Цзинь. – Закончил гимназию, поступает в университет. Я его знакомлю с марксизмом. Госян девять, ходит в русскую школу, а Цюшэ – в садик, ему только четыре. Ну, вот, обо мне – всё, теперь скажи о себе.
– Я подружился с деканом филологического факультета Чэнь Дусю, он тоже давно проникся идеями марксизма, мы ведём кружки, мечтаем создать партию большевиков, устроить революцию, как в России.
– Как твои семья, дети?
– Семья растёт, уже трое, старшему девять лет. Жена, – Дачжао усмехнулся, – к марксизму равнодушна, а детей просвещать ещё рановато. И как вы с мужем только ладите? Он – гоминьдановец, ты – коммунистка.
– Чаншунь – левый гоминьдановец, так что ладим, – вздохнула Цзинь. – Да и видимся редко, при встречах, сам понимаешь, – она улыбнулась уголками тонко очерченных губ, – не до ссор.
Дачжун сглотнул – понял улыбку, но мгновенно принял прежний вид:
– А твой брат, он где?
– Сяосун где-то в России. Я давно его не видела.
– В России? – удивился Дачжао. – Он же бэйянский офицер, окончил Цинхэйское училище и даже был в охране Юань Шикая.
– И у Чжан Цзолиня послужил. Правда совсем недолго, он называл его Бэй Вейшенгом и смеялся, что маршал был когда-то хунхузом, предводителем «Черноголовых орлов».
– Мне показалось, что русских он ненавидит.
– Не всех, а только казаков и солдат. Да и то… – Цзинь опустила глаза, по щеке прокатилась слезинка. – Время всё меняет.
– Ты мне так и не ответила: зачем приехала в Пекин. Или это секрет?
– Никакого секрета нет, – поспешила Цзинь. – Я узнала, что ты после Японии читаешь интересные лекции по «Капиталу» Маркса, и захотела послушать. Китайского-то перевода «Капитала» нет, а по-немецки и по-японски я не понимаю.
– Да, в Японии хороший перевод. Чэнь Дусю так сказал, он японский знает прекрасно. А с китайским, думаю, будет сложно: в «Капитале» много слов, которых в китайском нет вообще. Может, Чэнь возьмётся…
Кофе был давно выпит, пирожные съедены, да и разговор, судя по всему, подошёл к концу. Ли надо было готовиться к лекции, а Цзинь, договорившись о своём присутствии на его занятиях, поспешила взять рикшу: предстоял долгий путь через весь Пекин – к Храму Неба, там на улице Юндинмыньдунцзе в доме родителей жила жена Сяосуна Фэнсянь с сыном. В октябре или ноябре она должна была родить, и Цзинь считала себя обязанной поддержать жену брата и, если надо, чем-то помочь.
Дверь ей открыла юная красавица в шёлковом белом ципао, расшитом разноцветными попугаями.
– Вам кого? – спросила она голосом, в котором звенели весёлые колокольчики.
Цзинь невольно улыбнулась:
– Я – сестра Ван Сяосуна Дэ Цзинь. Приехала из Харбина.
– Сестра Сяосуна?! Ой, как здорово, как замечательно! – Цзинь показалось, что девушка, как ребёнок, сейчас захлопает в ладоши. – А я – сестра Фэнсянь, меня зовут Пань Мэйлань. Что же мы стоим на пороге? Проходите, проходите, пожалуйста! Будьте, как дома, а я позову Фэнсянь.
Мэйлань умчалась куда-то в глубину квартиры, а навстречу Цзинь вышел черноголовый карапуз лет четырёх в жёлтых штанишках кайданку и красной рубашонке с большой аппликацией на груди в виде байлуна – белого дракона.
– Ба! – сказал малыш и показал на кончик хвоста дракона, который указывал на низ живота.
Просится в туалет, поняла Цзинь. Кайданку имеют внизу разрез, так что можно не снимать, но куда опростаться? Она поискала глазами – мальчишка, видимо, догадался и вытащил горшок из-за большой кадки с фикусом.
– Ба! – требовательно повторил он.
Цзинь взяла его на руки так, чтобы разрез в кайданку пришёлся над горшком – эта поза и называлась «ба», чуть-чуть присвистнула, изображая звук бегущей струи, и малыш пустил свою.
– Шаогун! – укоризненно сказала Фэнсянь, появившаяся вместе с Мэйлань в самый ответственный момент.
Мальчуган повернул голову на голос матери и в третий раз сказал «Ба!» с чувством глубокого удовлетворения.
Цзинь засмеялась и поставила его на пол. Он моментально исчез.
– У меня самой трое детей, – сказала Цзинь, с удовольствием оглядывая округлившийся живот Фэнсянь, заметный даже под ченсам[7], – так что это мне хорошо знакомо. Здравствуй, Фэнсянь! Как я рада тебя видеть!
– Здравствуй, Цзинь! Я тоже рада. Проходи. Ты голодна?
– Спасибо, нет.
– Тогда будем пить чай. Мэйлань, займись.
Девушка кивнула и ушла. Хозяйка и гостья прошли в гостиную. Фэнсянь усадила Цзинь на диван. Села и сама, сложив руки на животе. Помолчав для приличия, спросила:
– Есть весточка от Сяосуна?
– Весточки нет, – покачала головой Цзинь, – но я знаю, что он обещал приехать к родам.
– Сяосун приедет, он всегда выполняет обещания. Но я так соскучилась!
– Что делать, дорогая! Мой Чаншунь тоже далеко, и я очень скучаю. Уж такие у нас мужья беспокойные.
– Это время беспокойное.
– Сестра у тебя очень красивая, – сказала Цзинь, наблюдая, как порхает из кухни в гостиную девушка в белом ципао. – Сколько ей – лет пятнадцать?
– Уже семнадцать, – вздохнула Фэнсянь. – Замуж пора.
– И жених есть?
– Какой жених! И слышать об этом не хочет. В университет собирается, на филологическое отделение.
– Надо же! – удивилась Цзинь. – Мой Сяопин туда же поступает.
– Замечательно! – обрадовалась Фэнсянь. – А где жить будет?
– Не знаю, – неуверенно сказала Цзинь. – Наверное, в общежитии. Забыла спросить у Дачжао, есть ли у них общежитие.
– А зачем ему общежитие? Пусть живёт у нас, комната лишняя имеется. Будут вместе с Мэй на лекции ходить. Мэй, ты слышала? Сяопин, сын тётушки Цзинь, тоже в университет поступает, на ваше отделение. Я приглашаю его жить у нас. Ты не против?
Мэйлань с чайным подносом в руках замерла в дверях кухни. Фэнсянь и Цзинь с любопытством глянули на неё.
– Интересно, – протянула девушка. – А он красивый?
– Думаю, тебе понравится, – засмеялась Цзинь.