Мамочка говорит, что мне нужно поменьше размышлять и отпустить себя. А еще – не надо пытаться все объяснить. Вот я прислушиваюсь к ней и устраиваю себе день отдыха. Общаюсь с Варей, и меня потихоньку отпускает. Исчезает желание капризничать и плакать, я прихожу в себя. Варя – доктор и все отлично понимает.
– Ты просто перегрузила себя подсознательным страхом, – объясняет она мне. – Надо помнить, что рядом Сережа, что тебя защищает Кощей, и расслабиться.
– Да я помню, но как-то… – пытаюсь объяснить я свои чувства.
– Спроси Ягу, может, это очередной зов судьбы? – подает она мне хорошую идею, и я связываюсь с Ягой.
Объясняя легендарной нашей, что меня беспокоит, я понимаю, что уже не так дергаюсь, как будто это «что-то», заставлявшее меня нервничать, спряталось. А Яга просит не пытаться сопротивляться себе, наверное, поэтому вечером я уже вполне расслабленная и способная воспринимать информацию. День пролетает как-то очень быстро, я его и не запоминаю даже, почему-то желая поскорее окунуться в сон.
– Сегодня мы с вами попробуем так называемый «свободный поиск», – говорит нам мастер Тагор, он ведет у нас практические занятия.
– Простите, мастер, а ведь задача Академии не совсем в том, чтобы научить нас ходить по снам, – замечает Сережа, зацепившись за знакомый термин.
– И да, и нет, Сергей, – отвечает мастер. – Единицы из вас станут чьими-то ангелами-хранителями, а кто-то спасет жизнь. Но это не обязательно, поэтому мы не говорим об этом.
Ой, чует мое сердце, не зря учитель об этом сказал, не зря… Что же, надо посмотреть, что будет. А вперед уже вызывают девушку абсолютно нечеловеческого вида. Мастер Тагор инструктирует ее отпустить себя, и тут вдруг мы все оказываемся в лесу. Шумят деревья под ветром, поют птицы, а на полянке стоит мальчик лет семи. Он смотрит в небо, а по его лицу текут слезы. Девушка подбегает к нему, чтобы обнять, и исчезает. Вместе с ней пропадает и картина леса.
– Ваша коллега установила контакт с ребенком, потерявшим надежду, и отключила нас, оставшись с ним наедине, – объясняет мастер Тагор. – Она проделала это неосознанно, но я покажу вам, как отключать и включать общий канал.
Некоторое время он рассказывает, как именно можно отсоединиться ото всех, как подсоединиться, как позвать на помощь, затем мы пробуем это проделать осознанно. У нас с Сережей это получается с первого раза, а вот немец все никак не может изолироваться. Что-то у него совсем не выходит, он будто боится остаться один, наверное, это что-то значит.
– Пойдем дальше, – предлагает мастер Тагор. – Кто у нас есть из хомо… Ирэн, прошу вас.
Вперед выходит очень тоненькая девушка лет шестнадцати на вид. Она выслушивает инструкции, кивает, а затем перед нами появляется обычная комната, в которой на кровати лежит женщина. Она вдруг встает, кого-то ища глазами, а Ирэн срывается с места с криком: «Мамочка!» – и влетает в объятия этой женщины. Но тут мастер Тагор машет рукой, как будто творя колдовство, и рядом с женщиной и девушкой появляется мастер Майя, после чего картина гаснет.
– Я не знал о том, что Ирэн потеряла мать, – тяжело вздыхает Тагор. – Ей помогут, но день сегодня явно неудачный… Наверное, стоит отложить на следующий раз.
Я уже хочу согласиться, но какое-то чувство не дает мне это сделать, будто толкая изнутри. Я оглядываюсь на Сережу, а он обнимает меня, кивнув. Видимо, у него такие же ощущения, поэтому он и соглашается. Не спрашивая мастера, вещающего о том, что надо искать более удачные дни, чтобы не получить неприятных сюрпризов, я расслабляюсь в Сережиных руках, позволяя тому, что толкает меня, вести…
Некоторое время ничего не происходит. Все вокруг вдруг становится серым, затем появляется детский плач, кто-то зовет маму и жалуется на боль, мелькает черная униформа. Я даже и не понимаю вначале, что означает эта черная форма, но затем взгляд останавливается на картине – яркий свет в лицо, женщина в черном, но на кителе формы блестят молнии, по две в каждой петлице. Можно ли не узнать эту форму? И вот тут, будто будя какие-то ассоциации в моей голове, появляются серые стены. Плач вдруг становится многоголосым. Но вот все вокруг призрачное, нереальное.
Будто щелчком появляются маленькие дети, о которых заботятся старшие, становящиеся «мамами» и «папами». Я достаточно читала о немецких концлагерях, чтобы легко узнать и одежду, и происхождение. Медленно появляется больше деталей – эсэс в не совсем обычной форме, то есть основные элементы наличествуют, но не там и не те. Однако это действительно эсэс, тут не перепутаешь.
– Что это? – негромко спрашивает кто-то.
– Это лагерь, – в тон ему отвечает Сергей. – Не совсем обычный… Любимая, глянь-ка!
На голове одного ребенка кошачьи уши. Именно о нем заботится девочка, обнимает, гладит и ребенок тянется к ней, как росток к свету. Я не понимаю и понимаю одновременно, что происходит. Но откуда здесь такое страшное место? Что происходит?
– Это место создали вы с реципиентом, – произносит мастер Тагор. – У реципиента не было ассоциаций, только эмоции и ощущения, а картины взяты из вашей памяти.
– Такое было в нашем мире, – вздыхаю я. – Очень давно, но было. Правда, форма выглядит чуть иначе, и кошачьих ушей точно не было.
Мастер начинает объяснять, что происходит, а я смотрю на то, как девочка лет тринадцати своим телом защищает ребенка, и плачу. На это невозможно смотреть без слез, но при этому я слышу, что говорит мастер Тагор. Какой-то ребенок в далеких мирах испытывал сильную боль, при этом эту боль причинили существа в этой форме, а в реальности, судя по всему, малышу или малышке зацепиться не за что, поэтому картины взяты из моей памяти.
Я знаю, что у нас с Сережей очень сильный дар, но что мы такое можем, мне неведомо. Подумав, я решаю не отключать остальных. Это просто страшно видеть, а пока еще кто-то есть, кроме нас с Сережей, у меня нет паники. За призрачными стенами барака встает здание, хорошо знакомое мне по фотографиям. Так называемый «красный дом» – газовые камеры и крематорий. Получается, мы видим Освенцим… Страшнее место на Земле просто представить сложно. За что кому-то достался такой кошмар, почему? Неужели в этом виновата я?
Мне снится странный сон, в нем я очень маленькая. Мне очень-очень больно, но кричать нельзя, так говорит старшая девочка. Она старше меня, но я понимаю – ей весен десять, может, одиннадцать. Она кормит меня странным хлебом, причем во сне я знаю, что это хлеб, и не отдает каким-то страшным существам в форме Службы очистки. Самцы в форме нашей Службы вызывают ужас у маленькой меня. Она не отдает меня им, прячет, и за это ее бьют, очень сильно бьют прямо на моих глазах. Это так страшно, просто невыразимо как! Ее ушки прижаты к голове от страха, потому что я их не вижу, но она защищает меня от страшных самцов.