– Сопряжение снов возможно, если вам необходимо спросить совета, – начинает лекцию Майя. – Сегодня мы с вами рассмотрим подобный случай.
Вот это уже интересно. Возможность устроить мозговой штурм в каком-либо случае привлекает, конечно. Особенно когда сон со взаимодействием – попросить кого-то подстраховать или нечто подобное. Мне сразу же рисуются всевозможные варианты, например сошедший с ума человек – он же и во сне псих, так что да. Правда, не в нашем случае, у нас с Сережей после свадьбы все сны совместные. Яга объясняла причины этого, но я поняла только, что это из-за половой близости, завершившей процесс слияния душ. Она долго объясняла, конечно, но резюме от этого не изменилось.
В знакомом нам кубе молодая девушка пытается разговорить мальчика лет восьми, не реагирующего ни на что. Я всматриваюсь в ребенка, уже понимая, в чем может быть дело. Рядом тяжело вздыхает Сережа – он видит то же, что и я. Мальчик просто-напросто потерял всех, и жить ему незачем. Мы с Сережей о таком знаем и даже видели.
– Вы понимаете, что происходит? – слышу я негромкий голос мастера Майи.
– Да, – уверенно киваю я. – Ребенок потерял всех как дитя войны, поэтому…
– Что, по-вашему, нужно сделать? – интересуется она.
– Как минимум обнять, – отвечаю я, хотя объятий, конечно же, недостаточно.
Мальчика надо грамотно выводить из этого состояния, причем не во сне. Не дай Горыныч, он заякорится на человека во сне – проблем не оберемся, вся его жизнь тогда в сон сместится, он просто не захочет жить в своей реальности. Поэтому ему очень нужен свой якорь, о чем я и говорю мастеру, хотя, я так чувствую, она и сама это знает.
В кубе людей становится больше, они общаются с девушкой и с ребенком, постепенно нащупывая выход. Сон за сном мальчик меняется, снова обретая смысл жизни, и вот однажды он называет девушку мамой. Я очень боюсь того, что она отреагирует как-то неправильно, но коллега все делает хорошо.
– Ребенок, как оказалось, в числе многих был захвачен пьющими кровь, – объясняет мастер. – Из детей высасывали кровь, чтобы напоить солдат.
Я оглядываюсь на немца. Под моим взглядом он бледнеет, осознавая, о чем говорит наш преподаватель. А я раздумываю: рассказать или нет? Ведь сейчас мы не враги, он наверняка из более отдаленных времен, но в эту минуту я смотрю на него, а бледный немец плачет, глядя на картины в кубе. Он плачет, понимая, что видит.
– Что случилось, Герхард? – интересуется мастер Майя.
– Ему стыдно за свой народ, – отвечаю я. – Когда-то очень давно на Землю пришли звери. Они очень хотели быть господами, а всех остальных назвали недочеловеками.
Я рассказываю эту историю, понимая, что большинство наших коллег из разных миров даже представить себе не могут подобного, судя по их глазам. Майданек, Треблинка, Дахау, Бухенвальд, Красный Берег и множество других очень страшных названий камнями падают в тишину комнаты.
– Сестра бабушки погибла в Саласпилсе, – говорит немец. – Мы никогда не забудем того, каким зверем может быть человек.
И тут только мастер Майя, видимо, понимает, что речь идет не о вампирах, а о двуногих прямоходящих. Глаза ее становятся больше, увеличиваясь в размерах, и выглядит это немного смешно, если повод бы не был таким грустным. Тут я понимаю, что эта Академия, конечно, обладает знаниями, но какая-то она слишком… наивная, что ли? А как еще назвать существ, так удивляющихся человеческой подлости и мерзости?
Та война, с немцами, нет-нет да и показывает себя в нашей жизни. Вон Вареньку если вспомнить, ведь чуть не уничтожили девочку, если бы не ее Сережа. На самом деле, весело у нас: мой муж – Сережа, ее муж – Сережа, и оба – «летучие мыши». Впрочем, я отвлеклась. Нам в кубе показывают различные ситуации, когда может понадобиться помощь друзей, затем рассказывают, как именно делается подобное объединение технически. Очень интересно, кстати, получается – что-то типа ответа на зов, как в школе учили. То есть выходит, что снохождение в чем-то с ведовством пересекается. Интересно, а колдовство или ведовство в таких снах возможно?
Задав вопрос, я с удивлением узнаю, что никто не пытался. Значит, есть у нас пространство для эксперимента. Сегодня, кстати, у нас еще один предмет добавляется, если коротко – взаимодействие во сне, то есть что можно, что нельзя, что не выйдет, ну и так далее. Читают его так, что очень хочется самим проверить, на провокацию смахивает.
– Простите, мастер, – останавливаю я преподавателя. – Вы намеренно нас провоцируете?
– Что вы имеете в виду? – интересуется преподаватель, имени которого я не запомнила.
– Вы строите предложения таким образом, – объясняю ему я под сдержанное хихиканье мужа, – что заставляете усомниться в своих тезисах, что вызывает желание перепроверить.
– Очень интересное и своевременное замечание, – доносится голос Ригера откуда-то сзади. – Так как, коллега, вы намеренно это делаете? С какой целью?
– Ты все равно ничего не сде… – начинает фразу мастер, но не заканчивает ее, потому что мой Сережа просто прыгает на него, надежно фиксируя. Из руки преподавателя выкатывается прозрачный шар.
– Совсем интересно, – ошарашенно произносит Ригер. – Благодарю вас, царевич, – говорит он Сереже.
– И что он хотел? – интересуюсь я больше для проформы, но ответа ожидаемо нет.
Становится ясно – не с любовью мастер сюда этот шар принес. Судя по очень белому лицу Ригера, так себе сюрприз был, но при этом все произошедшее выглядит как-то показушно, что ли. Как будто театр, спектакль, специально показанный для нас, и вот именно это мне не нравится. Не люблю я третьесортных театров, да и тут фальши ведро… Хочется прямо с ходу задать вопрос, но я пока молчу. Внимательно посмотревший на меня муж тоже закрывает уже открытый рот, но Ригер вмиг становится нормальным, щелкнув пальцами.
– Итак, – нормальным голосом произносит он, – вы сейчас увидели, что далеко не все может быть таким, каким кажется. Но догадались только ваши коллеги.
Все очевидно: очередная проверка на вшивость, непонятно зачем. Или не проверка, а только часть ее, ибо на капсулу Ригер реагировал честным страхом. Интересные вещи творятся в этой Академии, ничего не скажешь. Наверное, нам стоит посетить библиотеку, потому что иначе я решу, что овчинка выделки не стоит.
Комната в общежитии после моего угла кажется мне огромной, хотя она маленькая, конечно. Стандартная кровать, крохотный столик, стенной шкаф и табурет – все, что в ней есть. Быстро развесив полученное и свое в шкафу, я решаю все-таки последовать совету и душ принимаю, даже со специальным мылом, уничтожающим мои специфические запахи. Затем, взглянув на часы, спешу на инструктаж.
Общежитие находится в соседнем со Службой проходе, идти мне минут пять. Поднявшись на нужный этаж, я стучу в дверь, входя затем в класс, но представиться не успеваю – меня явно здесь ждут, сразу же молча указав на свободный стол. Осмотревшись, я замечаю несколько странных взглядов – как будто кому-то из собравшихся здесь десятка фелис меня жалко.
– Инструктаж у вас будет проводиться на протяжении трех больших циклов, – объявляет фелис с офицерским погоном на кителе. – Затем малый цикл – тесты и допуск. Все понятно?
Мне все понятно: большой цикл – это месяц, их за условный год у нас пятнадцать, а малый – неделя, их четыре в большом цикле. В Службе практикуется отсчет времени традиционный – циклами, а не как в школе – месяцами и неделями, но разницы никакой, потому что просто названия разные. Три месяца будут занятия, а потом неделя тестов, по итогам которых меня или возьмут дальше работать, или выпнут в ассенизаторы.
– Сегодня вводное занятие, – объясняет фелис, – затем часть из вас пройдет собеседование на лояльность и психологическую устойчивость.
Почему-то эта фраза отдает чем-то страшным, но выбора все равно нет, потому что собеседование обязательное, а не пройти его я права не имею. Я киваю, приготовившись внимательно слушать. Фелис же, осмотрев класс, начинает рассказывать о мутантах – их опасности, их способности скрываться. Некоторые даже умеют говорить человеческим языком, но это все равно мутанты, которых надо уничтожать.
– Именно способность говорить на нашем языке лучше всего показывает, что загнанный в угол зверь ищет любую возможность остаться в живых, – назидательным тоном произносит офицер. – Более умные особи опаснее, более глупые легко поддаются ликвидации.
– Простите, а мелкие особи – щенки, они как уничтожаются? – интересуется фелис с маркировкой старшего стажера на форме.
– Очень хороший вопрос! – улыбается фелис-офицер. – Только огнем, ибо они крайне живучи. При обнаружении, если огнемета под рукой нет, следует проделать вот что…
На экране изображен маленький голый безухий мутант – смертельно опасное существо. Указываются его уязвимые точки, демонстрируется, как правильно направлять огнемет, как захватывать шею специальными щипцами. Офицер рассказывает нам, что мутанты очень привязаны к щенкам, поэтому ради спасения одного может сдаться вся колония, чем, конечно же, необходимо пользоваться ради экономии сил и средств. Я внимательно слушаю, но при этом чувствую себя немного не в своей тарелке.
Представив ушки на этой голове, я понимаю, что щенки мутантов от наших котят в этом возрасте не отличаются ничем. Именно это осознание почему-то очень для меня болезненно, убивать, по сути, детей мне будет сложно. Хотя я понимаю, что мне устроят, если не буду убивать – о смерти молить стану. Сделать мои последние часы очень мучительными они смогут точно, поэтому выхода у меня нет. Впрочем, подумать об этом можно и позже, а сейчас просто идти на собеседование.
Инструктаж проходит довольно формально и заканчивается как-то очень быстро. Нам рассказывают о том, что во время стажировки мы никто и звать нас никак. Но это для меня не новость, я в таком положении всю свою жизнь, поэтому даже не удивляюсь, а вот некоторые фелис пугаются. Что тут пугаться, надо просто привыкнуть. Я же привыкла? Значит, нет в этом ничего сложного.
Пока мы не прошли тесты, прав ни у кого из нас нет. Это значит, например, что меня могут наказать за недостаточное прилежание, как котенка, ну или просто выкинуть на улицу. Это тоже не новость, как и необходимость лизать сапоги каждому офицеру. Надеюсь, только фигурально, хотя, если придется, буду. Зачатки гордости из меня выбили еще пять весен назад, так что если я не хочу боли…
Подойдя к двери, за которой со мной будут беседовать, отмечаю ее толщину и видный даже отсюда – с запертой стороны – слой звукоизоляции. От одного этого мне становится очень страшно. Не зря комната так хорошо звукоизолирована, не зря. Что же со мной будет? Несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и, удостоверившись, что наверху горит знак «свободно», тяну ручку. Внутри темно, но я все равно делаю шаг вперед, потому что темнота для фелис не проблема.
Стоит двери с тихим клацаньем закрыться за спиной, и сильный удар в живот бросает меня на пол. Загорается яркий свет, а между тем я получаю еще один удар, и еще. Я пытаюсь закрыться, перевернуться, но какая-то сила сдергивает с меня юбку, и вдруг перед самыми глазами я вижу огромный… ну, тот орган, которым оплодотворяют. Мне с силой раздвигают ноги, но, увидев, кто это делает, я начинаю сопротивляться изо всех сил – безухий мутант хочет меня заразить. Если у него получится – меня сожгут, чтобы не распространяла инфекцию. Это все знают! Я прижимаю ноги к животу и резко бью его, а потом как-то вскакиваю, хватаю стул и бью еще и по голове, откуда только силы берутся!
– Отлично, – удовлетворенно произносит фелис, которую я пока не вижу. – Уберите падаль! – командует она.
Я уже хочу усесться на пол и расплакаться, но вдруг эта самая фелис оказывается прямо передо мной, без слов сильно ударяя меня ладонью по носу, отчего даже в глазах на мгновение темнеет. Затем достает знакомую мне гибкую палку – но за что? Что я сделала?
– Раздеться! – приказывает она. Я понимаю, что сейчас меня изобьют, но давлю в себе истерику.
Меня привязывают, но не бьют. Вместо этого сыплются вопросы – о традициях, Великой, зачем я пошла в Службу. Вопросы перемежаются угрозами выбить из меня правду, а я уже вся дрожу от происходящего. Я и сама больше не понимаю, что говорю, ожидая удара каждую секунду, отчего мне очень страшно, просто до ужаса. Это собеседование?
Меня чуть не заразил мутант, теперь грозятся избить ни за что, я не представляю, что сейчас происходит – кружится голова, мигающий свет, направленный в глаза, делает больно, но даже потерять сознание я не могу.
– Отлично! – резюмирует фелис. – Будешь приходить сюда каждый малый цикл, а сейчас одеться и пошла вон!
Значит, такой ужас меня ждет каждую неделю?