Глава 8
Отряд Шамиля переехал по мосту через небольшую реку, когда Юнус радостно воскликнул:
– Ашильта!
Погруженный в раздумья Шамиль поднял глаза.
Перед ними лежали развалины большого аула. Груды камней вперемежку с бревнами представляли собой странный живописный хаос, обвитый лозами винограда, на которых уже пробивались первые листья.
Уцелевших домов почти не осталось. Кое-где торчали останки цагуров – больших деревянных ларей, домашних кладовок, в которых горцы хранили муку и другие припасы.
Шамиль повернул коня и двинулся по крутой, мощенной речным булыжником улочке. Слегка пригнувшись, он протиснулся под низкой каменной аркой и выехал к дому своей матери. Было странно увидеть почти невредимую саклю, под крышей которой голуби свили гнезда и теперь кормили своих птенцов.
Многие мюриды сами были ашильтинцами, и каждый спешил увидеть, что стало с его домом.
В Ашильте Шамиль прожил три года, после того как перебрался сюда из Гимров, следуя примеру пророка, который покинул Мекку, не желавшую поначалу принимать его веру, и переселился в Медину, Сюда прибывали на совет известные ученые и народные предводители. Отсюда он начинал свои походы, назначал наибов и рассылал воззвания, призывая народы к совместной борьбе за свободу.
Получив разрешение ашильтинцев, Шамиль принялся строить столицу Имамата на горе Ахульго, неподалеку от Ашильты. Вернее, это были две крутые горы, стоявшие так близко друг к другу, что между ними был перекинут мост. Их разделяло узкое ущелье, по которому текла речка Ашильтинка. Низвергаясь за аулом красивым водопадом, речка бежала между Старым и Новым Ахульго и вливалась в полноводную реку Андийское Койсу, которое огибало оба Ахульго двумя полукругами и образовывало гигантский каньон.
Вид у Ахульго был величественный и неприступный. Новое Ахульго соединялось с остальным миром узким перешейком, по которому едва можно было пройти. А Старое Ахульго ашильтинцы и вовсе называли «горой, на которую нет дороги». Обе горы, сверх того, были изрыты пещерами, которые издавна служили убежищами от врагов. В тяжелые времена здесь скрывались не только ашильтинцы, но и беженцы из далеких мест.
Лучшего места для столицы трудно было найти, и скоро здесь вырос новый аул с башнями, мечетями, школой и библиотекой. Ахульго уже становился полнокровной столицей Имамата, когда явился генерал Фезе со своими пушками.
Расположенный амфитеатром над речкой, аул Ашильта тоже был превращен жителями в крепость. Окна и двери они заложили бревнами, в стенах проделали бойницы, а узкие улицы завалили большими камнями.
Разгорелась упорная битва. Но силы оказались слишком неравными, а Шамиль, осажденный в Телетле, не в силах был помочь ашильтинцам.
После штурма и разрушения Ашильты Фезе приказал вырубить и богатые сады ашильтинцев, которые они взращивали веками. Затем генерал принялся за Ахульго, громя его из полевых орудий. Жители столицы и спасавшиеся там семьи ашильтинцев едва успели бежать в соседний аул Чирката. Там же теперь жил и Шамиль со своей семьей. Дом, построенный для него чиркатинцами, служил и резиденцией имама.
Превратив аул на Ахульго в развалины, Фезе велел придать оставшееся огню. Но чудесным образом дом самого Шамиля не сгорел. Как не пострадала и библиотека, укрытая в тайной пещере. Точно так же не сгорел дом Шамиля в Гимрах, когда пылали другие. Люди приписывали это Божьему провидению.
Шамилю больно было смотреть на следы ужасного погрома, он даже не оглядывался на Ахульго, вершины которого призывно смотрели на него из-за ущелья. Ахульго и означало – «Гора призыва» или «Набатная гора». На ней издавна загорались сигнальные костры, если поблизости появлялся неприятель, и с нее звали окрестные аулы на помощь.
Отряд уже покидал Ашильту, когда Шамиль заметил, что над несколькими домами поднимаются дымки. Кое-где на крышах стояли люди, приветственно махая руками. А в садах уже кипела работа. Люди прививали старые деревья и сажали новые. На виноградниках делали обрезку, удобряли землю, выкорчевывали погибшие лозы. В Ашильту возвращалась жизнь.
Завидев Шамиля и его мюридов, к ним отовсюду сбегались дети. Их поднимали на коней и разрешали немного покататься с уздечкой в руках. Кому-то доставалась сушеная курага, кому-то кусок сыру, кому-то горсть мелкой черной хурмы из походных запасов.
Шамиля окружали люди, каждый старался пожать имаму руку, и со всех сторон слышались обычные в горах приветствия:
– С приездом, Шамиль!
– Был ли удачен твой путь?
– Исполнились ли желания твоего сердца?
– Остались ли вы все невредимы?
– Прогнал ли ты своих врагов?
Шамиль старался для каждого найти доброе слово, отвечал, что благодаря Аллаху все хорошо. А затем спросил людей:
– Не рано ли вы принялись за работы?
– Мир ведь, – улыбались люди.
– И дни теплые. Кто тут все восстановит, если не мы?
Всадники потянулись к чиркатинской дороге, вившейся вдоль реки.
– Мир, – говорил про себя Шамиль.
– Надолго ли?
Дорогу перегородила большая овечья отара. Это возвращался с первых весенних пастбищ пожилой чабан со шрамом во всю щеку. Увидев Шамиля, он поспешил к нему навстречу, яростно расталкивая овец.
– Шамиль!
Имам узнал в чабане Курбана из Чиркаты – давнего своего приятеля, раненого при защите Ашильты от войск Фезе. Шамиль сошел с коня, обнял чабана и стал его расспрашивать о житье-бытье.
– Засиделся что-то, – молодецки встряхивал плечами Курбан.
– Взял бы ты меня в мюриды, я бы еще показал, как воевать надо.
– И так все видели, как ты работал саблей за двоих, – улыбался Шамиль.
– Она еще цела?
– Целее меня, – потряс ярлыгой Курбан, подтверждая, что крепка еще его сабля.
Сабля эта была знаменита. Добытая его предком в битве с Надир-шахом, сабля имела два клинка, которые расходились при взмахе. Звалась такая сабля «зулькарнай» – двурогая, и защищаться от нее было очень трудно.
– Теперь я зову ее Ахульго, – важно сообщил Курбан.
– Потому что двойная.
Он похлопал имама по плечу и пригласил в свой шалаш отдохнуть с дороги и отведать хинкал с курдюком.
Но Шамиль вежливо отказался, ссылаясь на то, что его ждут в Чиркате.
– Я тоже тебя ждал! – сказал Курбан.
– Сына хочу женить.
– Дай Аллах, дай Аллах, – кивал Шамиль.
– Хорошее дело. На чьей дочери женишь?
– Махмуда дочь, ашильтинца. Помнишь, в которого из пушки попали?
Шамиль погрустнел. Махмуд был смелым воином. И был отличным каменотесом. Он строил дом Шамиля на Ахульго. А когда полетели ядра, решился на ночную вылазку, чтобы опрокинуть пушку в пропасть. Они успели сбросить одну пушку, когда с другой батареи по смельчакам ударили картечью.
– Помню, да упокоится душа его в раю.
– Хорошо, что ты вернулся, – говорил Курбан.
– А то никак со свадьбой не выходит.
– Почему? – удивился Шамиль. —
Невеста не нравится?
– Нравится она ему! – уверял Курбан.
– Такая красавица – сам бы женился!
– В чем же тогда дело?
– Некогда, говорит. В мюриды хочет.
– Разве одно мешает другому?
– Вот и я ему говорю: у имама целых две жены!
– Если сын не слушает отца, как он будет мюридом имама?
– Слушает он, – оправдывался Курбан.
– Но если ты ему велишь – сразу женится! Он тебя знаешь, как уважает!
– Посмотрим, – улыбнулся имам.
– Пришли его ко мне.
Шамиль тронул коня, но Курбан шел рядом, продолжая говорить:
– Не гневись имам, но в Чиркате тебя дожидается столько важных людей! Начнутся хабары, дела, не до моего сына будет. Да и зачем отнимать время у великого имама? Ты скажи свое слово, а я ему передам.
– Тогда скажи, что женатый мюрид – хороший мюрид. А, братья? – обернулся он к своим спутникам.
– Правда, – улыбался Султанбек.
– Если мы не будем жениться, откуда возьмутся новые мюриды? – смеялся Юнус.
– Женатые дерутся лучше! – весело откликались остальные.
– И любят крепче, когда мужья долго дома не бывают!
– Когда жена рядом, даже пес злее кусается!
– Так и скажу, – радостно улыбался чабан.
– Имам велел жениться!
– Так и скажи, – кивнул Шамиль.
– А когда свадьбу играть? – спросил Юнус.
– Чем скорее, тем лучше.
– Имам сказал – значит, так и будет! – объявил Курбан.
– Все приходите!
– Нас слишком много, – покачал головой Шамиль.
– Вот и хорошо, – говорил Курбан, оглядываясь на мюридов.
– Баранов у меня хватит. Я же чабан как-никак.
– Придем, если будет на то воля Аллаха, – пообещал Шамиль.
Имам пришпорил коня и понесся вперед. Мюриды бросились его догонять.
А чабан принялся собирать отару, которая успела разбрестись по пригоркам.
– Ну-ка пошли домой! Котлы по вас плачут!