Глава 29

Ахульго грелось в лучах осеннего солнца, которое дарило свое последнее перед зимой тепло. На вершинах хребтов, окружавших Ахульго, уже лежал снег.

Джавгарат качала люльку, в которой лежал ее маленький Саид, и напевала колыбельную. Она пела сыну о том, как он вырастет и станет отважным джигитом, как его полюбит самая красивая девушка, как он победит всех врагов и прославится на весь Дагестан.

Младенец улыбался, будто понимал, о чем поет его мать. А может, от того, как весело кружилось веретено в руках Патимат, которая сидела рядом и пряла шерсть.

В накинутых поверх платков теплых шалях они сидели на шубе, разостланной на большом плоском камне.

– Когда же он вернется? – вздыхала Джавгарат, глядя на уходящую вдаль дорогу.

– Это нам он муж, а для остальных – имам, – отвечала Патимат, сноровисто скручивая нитки.

– То одни зовут, то другие.

– А для нас он разве не имам? – говорила Джавгарат.

– Давай и мы его позовем.

– Вот погоди, – улыбнулась Патимат.

– Будут у тебя еще дети, скучать станет некогда.

– Я не об этом думала, – смутилась Джавгарат.

– Саид его ждет.

– Да он еще ничего не понимает, – сказала Патимат.

– Вот мои дети – да, им давно пора отведать отцовской плетки. Совсем от рук отбились.

– Понимает, – погладила ребенка Джавгарат.

– Говорить не может, а вдруг так посмотрит, будто спрашивает, где его отец.

– Приедет, – тяжело вздохнула Патимат.

– Сама знаешь, какой у нас народ. Одним достаточно сказать слово или письмо написать, а до других, пока кинжал не покажешь, ничего не доходит.

– Ему своих сыновей воспитывать некогда, как же ему столько дурных людей исправить?

– На то он и имам, чтобы наставлять народ на верный путь. И нас он спрашивать не станет.

– А меня спросил, – сказала Джавгарат.

– О чем? – встревожилась Патимат. Она едва заставила себя относиться к Джавгарат как к равной, но ее превосходство было бы для Патимат невыносимо.



– Хорошо ли мне здесь.

– А ты что ответила?

– Я сказала, что мне хорошо там, где мой муж и моя семья.

– Правильно сказала, – кивнула немного успокоившаяся Патимат.

– Ты ведь тоже так отвечаешь.

– Я? – удивилась Патимат.

– А как еще я должна отвечать?

– А еще хотела сказать…

– Что?

Патимат опустила веретено, и Саид тут же заплакал.

– Вот видишь, этим мальчишкам всегда нужно, чтобы что-то делалось.

Она снова закружила веретено, и Саид успокоился.

– Я хотела сказать… – Джавгарат старалась подобрать слова поточнее.

– Что хорошо, когда Шамиль дома, и плохо, когда его нет.

– Думаешь, ему без нас лучше? – сказала Патимат.

– Он, хоть и имам, но тоже живой человек. И видеть своих жен, не говоря уже о сыновьях, ему куда приятнее, чем своих врагов.

– О Аллах, – снова вздыхала Джавгарат.

– Когда же это кончится?

– Посмотри-ка, – сказала Патимат, прикладывая ко лбу ладонь.

– Едет кто-то.

Джавгарат даже встала, чтобы получше разглядеть вереницу всадников, приближавшихся на Ахульго со стороны Ашильты.

– Кажется, это знамя Сурхая, – всматривалась в даль Джавгарат.

– Вон он и сам едет.

– А Шамиль? – спросила Патимат.

– Ты его видишь?

– Нет, – ответила Джавгарат.

– А это, наверное, жена Сурхая.

– На арбе?

– Да нет, позади арбы, – показывала Джавгарат.

– На лошади, с ребенком на руках.

– Теперь вижу, – кивнула Патимат.

– И мюриды с ними.

– И еще люди, – продолжала Джавгарат.

– И пожитки свои везут.

Казалось, этой веренице не будет конца.

Сурхай возвращался со своей семьей. С ним пришли люди, решившие переселиться на Ахульго из своих аулов, находившихся в опасной близости от ханских владений. Многие ушли к родственникам и кунакам, но те, кто горел желанием бороться, приходили сюда. Возвращались на Ахульго и те, кто уходил, чтобы закончить осенние работы, заготовить для скотины сено, а овец отправить на зимние пастбища, в предгорья.

Следом за Сурхаем ехал его взрослый сын, унаследовавший от отца мастеровитость и тягу к знаниям. На арбе помещались родители Сурхая и давно ослепший дед, которому перевалило за сто лет. Жена Сурхая везла пятилетнюю дочь Муслимат. Синеглазая девочка была удивительно красива. Казалось, что от нее исходил свет, освещая путь в наступавших сумерках.

У тропинки, поднимавшейся на Ахульго, повозки пришлось оставить. Женщины принялись разбирать свой скарб, водружали на головы большие узлы, поднимали на спины маленьких детей и колыбели, прихватывали кувшины и посуду. И тонкой цепочкой взбирались на гору. Одна старушка несла на себе вязанку дров, другая – сноп сена: не пропадать же добру понапрасну. Несколько женщин гнали перед собой ослов, навьюченных высокими корзинами с кизяком.

Мюриды брали на плечи и несли тяжелые мешки с мукой и пшеницей, бочонки с маслом, туши вяленых баранов.

Слепой старик поискал на арбе и извлек из под груды вещей пандур – деревянный музыкальный инструмент с двумя струнами.

Его правнук, сын Сурхая, хотел взять старика на руки, но тот отказался:

– Сам дойду.

– Ты же ничего не видишь, – сказал юноша.

– Не дай Аллах тебе увидеть то, что я видел, – ответил старик и двинулся вперед, ощупывая дорогу палкой.

– Тут очень узкая дорога, а по бокам пропасть, – пытался быть полезным юноша.

– Я знаю, – кивал дед.

– Я ее чувствую.

– Хорошо, – сказал юноша, видимо, привыкший к причудам аксакала.

– Тогда я пойду помогу другим.

Но не ушел, а остался позади прадеда, опасаясь, чтобы тот не сделал неверный шаг. Но аксакал шел спокойно, только иногда останавливался, чтобы прислушаться.

– Внизу одна река или две? – обернулся старик.

– Две, – выдал себя юноша.

– Андийская река огибает Ахульго, а Ашильтинка делит Ахульго надвое.

– На что похоже? – спросил старик.

– На курдюк, – ответил юноша.

– Как две его половинки.

– А твой отец говорил, что Ахульго – это два кулака, которые выставили горы.

Аксакал поднял пандур, ударил по струнам и прислушался.

– Слышишь? – спросил он.

– Что? – не понял его правнук.

– Я поздоровался с Ахульго. И гора ответила.

– Я ничего не слышал, – улыбнулся юноша.

– Ты разве глухой? – сердился старик.

– Гора ответила на мой салам.

И они продолжили путь.

Первыми на Ахульго взобрались мальчишки.

– А где аул? – недоумевали они.

– Голая гора!

– Здесь же ничего нет!

Но вдруг, как из-под земли, начали появляться их сверстники, держа наготове луки со стрелами и кинжалы, кто деревянные, а кто и настоящие. Удивленные новички схватились за свои кинжалы, а у кого их не было, подняли с земли камни. Но тут вперед вышел Джамалуддин и важно сказал:

– Салам алейкум!

– Ва алейкум салам, – ответили гости.

– Зачем пришли? – спросил Джамалуддин.

– А вы что тут делаете? – в свою очередь спросил тот из гостей, который был постарше.

– Охраняем крепость.

Гости рассмеялись.

– Где же ваша крепость?

– Она что, невидимая?

– Да, – заявил Джамалуддин.

– Она подземная.

– Ты не шутить? – удивленно произнес мальчишка.

Джамалуддин свистнул, подавая знак, и еще с десяток мальчишек появились из-под земли позади гостей.

– Ва! – удивлялись гости.

– И вправду подземная?

– А что вы умеете? – спросил Джамалуддин.

– Мы умеем бороться, – ответил мальчишка.

– И камни кидать, – добавили его друзья.

– И хвастунов можем проучить.

– Это я хвастун? – вспыхнул Джамалуддин, снимая кинжал с пояса и засучивая рукава.

– Давай бороться.

Мальчишка тоже снял кинжал и приготовился к схватке.

– Эй, богатыри! – окликнул их проезжавший мимо Сурхай.

– Разве так встречают гостей?

– А чего они… – опустил голову Джамалуддин.

– Пожмите руки! – велел Сурхай. Ребята начали пожимать друг другу руки. И через минуту это была уже одна ватага. Затем они устроили состязания в бросании камней. Было интересно, кто бросит камень дальше, тем более что камень летел в пропасть и падал в реку. Когда мимо проходил слепой аксакал, он повернулся к ребятам и велел:

– Перестаньте. Эти камни еще могут понадобиться.

Состязание было в самом разгаре, но дети не смели ослушаться старика.

– Лучше давайте стрелять, – сказал Джамалуддин.

Он взял лук, натянул тетиву и выпустил стрелу в мишень, которой служил дырявый глиняный кувшин. Стрела попала в цель и отскочила.

– Лучше по-другому, – сказал мальчишка, снимая пояс.

Он сделал из него пращу, вложил небольшой камешек и метнул его так метко, что кувшин разлетелся вдребезги.

– Вот это выстрел! – восторженно воскликнул Джамалуддин.

– А я смогу так?

– Запросто, – сказал мальчишка.

– А тебя как зовут? – спросил Джамалуддин, сооружая пращу.

– Гамзат А чей ты сын?



– Абдуллы, – насупился мальчишка.

– Его отца ханские нукеры убили, – сообщили новички.

– Когда аул грабили.

– Я им еще отомщу! – пообещал мальчишка, надевая свой пояс.

– А мы тебе поможем, – сказал Джамалуддин, дружески кладя руку ему на плечо.

– А тебя как зовут?

– Джамалуддин. Я теперь твой друг.

– Это сын Шамиля, – сказали новичкам.

– Имама сын.



– Самого Шамиля? – удивился Гамзат.

– А это – мой младший брат, – показал Джамалуддин на Гази-Магомеда.

– А мы его мюриды! – объявили юные жители Ахульго.

– Мы тоже, – сказали гости.

Джамалуддин раскрутил свою пращу и метнул камень. Следом полетели камни, которые метали его друзья.

– Я попал! – сказал Джамалуддин.

– Нет, это я попал! – спорили другие.

– Нет, я!

– Когда научитесь, все будете попадать, – успокоил спорщиков Гамзат.

– А вы нам подземную крепость покажете?

– Пошли, – сказал Джамалуддин.

И новички со страхом и любопытством последовали за своими новыми друзьями в тайные подземелья.

К маленькой Муслимат подошла ахульгинская девочка. Она во все глаза разглядывала ее красивое платье, перехваченное серебряным пояском, белый платок, а главное – куклу, которую она испуганно прижимала к себе.

– У меня тоже была такая, – сказала девочка.

– Неправда, – сказала Муслимат.

– Была.

– Где же она тогда?

– Сгорела.

– Почему? – удивилась Муслимат.

– Когда наш дом сгорел.

– Его сожгли враги? – спросила Муслимат.

– Мама сказала, что в дом попала молния, – утирала слезы девочка.

– Раз – и все сгорело.

Муслимат протянула ей свою куклу.

– Возьми.

Девочка радостно схватила куклу.

– А тебе?

– Я новую сделаю.



– Ты умеешь? – не верила девочка.

– Конечно, – кивнула Муслимат.

– Надо только взять ложку и несколько лоскутков.

Девочка нырнула в подземелье и скоро вернулась с деревянной ложкой и тряпицами. Муслимат завернула ложку в ткань, повязала сверху ярким лоскутком, пририсовала угольком глаза, и кукла была готова. Муслимат положила ее на руки и начала убаюкивать:

– Спи, моя золотая…

Девочка-ахульгинка принялась баюкать свою куклу: