Уха действительно получилась отменной.
Фелиция с наслаждением опустошила одну миску и не прочь была повторить, но не решалось попросить добавки. Организм, не получавший пищи более суток, требовал восполнения энергии.
Она непроизвольно покосилась на Лешего.
– Что, понравилась тебе моя ушица? – спросил Леший, молчавший всё это время. Он быстро догадался, что журналистка не насытилась, и по скромности своей стесняется признаться в этом.
– Очень, – односложно ответила Фелиция, отводя глаза в сторону. Она была ещё не готова к непринуждённому диалогу и не решалась заводить пространный разговор. Ей казалось, что на первой же фразе голос её может предательски дрогнуть, а проницательный Леший сразу заподозрит, что с ней творится что-то неладное. Последуют вопросы, отвечая на которые, придётся врать и изворачиваться. Чем всё может закончиться – предвидеть невозможно. Одна попытка солгать уже закончилась провалом, повторение лжи может поставить жирную точку в их отношениях.
Пока же Леший ничего не заподозрил, глубоко погрузившись в какие-то свои размышления. О чём он думал всё это время – Фелиции было неведомо, но такое положение сейчас её вполне устраивало. Она продолжила есть в полном молчании, уставившись взглядом в огонь.
Затянувшееся молчание вскоре закончилось, его прервал Леший, изложив неприятную новость.
Он сообщил, что при подходе к роднику обнаружил медвежонка, который в одиночестве бродил по лесу. Скорее всего, тот по неизвестной причине лишился матери. Признался, что такое событие сильно взволновало его, дальнейшая судьба косолапого детёныша не давала ни минуты покоя. Леший не знал, как и чем будет подкармливать сироту, где содержать: оставить на воле или же забрать к себе на дворовую территорию, соорудить вольер.
– Но вначале нужно точно установить: погибла ли его мать, или же он, несмышлёныш, совсем случайно отбился от неё, – подвёл итог своему повествованию отшельник. – Нужно сегодня же сходить и понаблюдать за ним. Если медвежонок остался без матери – придётся взять над ним шефство. Не бросать же сироту на погибель? Жаль, что ты обезножила, а то бы взял с собой, полюбовалась бы на этого забавного и умилительного глупыша, – закончил он свой невесёлый рассказ.
Последние слова Лешего, произнесённые с нескрываемой нежностью, заставили Фелицию вновь засомневаться в том, что перед ней преступник.
«Или я совсем не разбираюсь в людях, или же когда-то успела потерять журналистское чутьё, – критически рассудила она. – Ну не может маньяк быть таким заботливым и чувствительным! Моральный урод не может обладать тонкими чувствами. Никак не может!»
После такой разоблачительной мысли к ней стали возвращаться былые уверенность и решительность.
– А далеко до родника? – спросила она уже обычным ровным голосом, поборов, наконец, остатки волнения.
– Примерно так, как до твоей палатки, – прикинув в уме расстояние, сказал Леший. – Но если ты собираешься составить мне компанию, то тебе ещё рано покорять такие дистанции.
– У меня есть хороший помощник – твоя волшебная клюка, – с вкрадчивым подхалимажем проговорила журналистка. – С ней я смогу пройти, сколько потребуется!
– Ну, скажем, не пройти, а проковылять, – одёрнул Леший. – А это две большие разницы, как говорят одесситы. Ходить ты начнёшь, как минимум, через пару дней.
– Хорошо, пусть проковыляю, и что? – не желая сдаваться, сказала Фелиция. – Мы ведь никуда не опаздываем и до сумерек, надеюсь, вернёмся?
– Какая ты… настырная и… несокрушимая, всё-таки, – с трудом подобрав подходящие и неоскорбительные слова, сердито проговорил Леший.
– Сказал бы прямо: упёртая и твердолобая, – усмехнулась Фелиция. – Я бы не обиделась, поскольку слышала уже не раз такой комплимент в свой адрес. Однако, следует отметить, что на этом самом упрямстве и зиждется моя журналистская удача.
– А если вдруг на медведицу наткнёмся? – не реагируя на реплику Фелиции, продолжил Леший. – Я вприпрыжку побегу назад, а ты вступишь с ней в единоборство? Костылём станешь отбиваться от матухи? Нет, Фиса, даже и не надейся, не возьму я тебя с собой. Вопрос закрыт и на этом поставим жирную точку.
Фелиция поняла, что Леший прав, и не стала больше упорствовать. Она демонстративно надула губы, изобразив обиду, и замолчала, соображая, в какое русло перевести разговор.
Приняв обиду журналистки за чистую монету, Леший поспешил успокоить её.
– Ты не переживай. Живых медвежат я тебе обязательно покажу, – заверил он. – Как только окрепнешь и встанешь на ноги – сразу свожу в одно место. Там медведица с медвежатами выходит к реке, полюбуешься их забавами.
– Правда? – вырвалось у Фелиции с детской наивностью в голосе, и в её памяти тут же всплыла картинка из детства.
Давным-давно, будучи ещё девчонкой, она точно также, как сейчас, с большой надеждой и доверием заглядывала в добрые отцовские глаза, когда тот обещал исполнить её желание, и каждый раз спрашивала: «Правда? Точно-точно?»
– Я тебе обещаю, – ответил Леший, смутившись.
Заметив его смущение, Фелиция поймала себя на мысли, что с этого момента ей больше не нужно бояться этого человека.
Откуда-то из глубин сознания к ней пришло убеждение о полном доверии к нему, появилась уверенность, что Леший ни при каких обстоятельствах не причинит ей зла. Почему появилась такая уверенность – она не могла объяснить, но уже точно знала: он просто не способен на совершение злодеяний. Это чувствовалось по его поведению, покровительственному отношению к ней, отражалось во взгляде и улыбке, в озабоченности судьбой маленького медвежонка.
Леший сейчас предстал перед ней таким же чутким, добрым и внимательным, как её покойный отец.
Ей вдруг нестерпимо захотелось поделиться с ним своими воспоминаниями об отце, о его безграничном внимании и любви к ней, рассказать о детских шалостях и прощениях отцом, о первой несчастливой любви и о многом другом. Она готова была рассказать о мучивших её эпизодах своей жизни, которые постоянно держала в тайне и не предавала огласке. Даже Грому не положено было знать всей подноготной этих эпизодов. Поделиться сокровенным она могла позволить себе лишь с отцом, но, к сожалению, его давно уже не было в живых.
Фелиция считала себя сильной личностью, и поэтому никто из окружавших её людей не должен был знать о её слабостях. И вот теперь, как ей показалось, отшельник был самой подходящей кандидатурой после отца. Он жил вне общества. Доверяя ему свои тайны, она могла не переживать по поводу утечки информации.
Однако, чтобы быть откровенной с Лешим, ей нужно было избавить себя от сомнений в его порядочности, а значит, утвердиться в проявившихся ощущениях.
Собравшись с духом и глядя прямо в глаза Лешему, уже не таясь, она спросила:
– Для чего ты сегодня заговорил со мной о маньяке?
– А ты разве не поняла? – ответил Леший с улыбкой, не удивившись неожиданному вопросу, словно давно ждал его.
– Поняла, только не сразу, а немного позднее.
– И что ты поняла?
– Что передо мной настоящий маньяк, а вовсе не тот мнимый, который мог бы встретиться на моём пути, – заявила Фелиция, волнуясь.
– Очень смелое заявление для беззащитной женщины, – не сбрасывая улыбки с лица, сказал Леший.
– И этот маньяк не спешит надругаться надо мной, поскольку ещё не придумал более изощрённого способа истязания, чем все те, которым подверглись предыдущие 665 невинных жертв. Ему не хочется повторяться, потому что не произойдёт того сладострастного кайфа, ради которого он истязает свою жертву, а фантазии для нового сценария уже не хватает, – на одном дыхании закончила журналистка и с шумом вдохнула большой глоток воздуха.
– И совсем неожиданно, – добавил Леший. Его лицо оставалось совершенно спокойным, на нём не отражалось ни удивления, ни волнения, ни чувства досады. Он вёл себя так, будто речь сейчас шла не о нём вовсе, а о каком-то постороннем человеке.
– Откуда в твоей голове появилось число 665? – спросил он.
– В следственном комитете получила информацию, – не моргнув глазом, с вызовом соврала Сойкина. – Когда знакомилась с твоим уголовным делом.
– Не умеешь ты врать, Фиса, – сказал Леший. – От твоего неумелого вранья скоро все деревья вокруг увянут. Тебе не к лицу даже маленькая безобидная ложь. Нет никакого дела на меня и быть не может. И позволь напомнить тебе, незваная гостья, что брать чужие вещи без разрешения хозяина нехорошо. Разве не учили тебя в детстве правилам приличия?
– Учили. И поэтому я не позволила себе в твоём логове прикасаться к вещам, мне не принадлежащим, ясно?
– Ясно, но не понятно: каким образом моя тетрадь очутилась в твоих руках? Не сквозняком же сбросило её с полки и удачно положило в твои ладони? – съязвил Леший. – Я и не подозревал, что в моём жилище появился полтергейст.
– А тебе вовсе не к лицу паясничать, – отпарировала Сойкина. – Тетрадь упала на пол и раскрылась.
– Сама упала, сама раскрылась… бывает и же такое?
– Я нечаянно зацепила её клюкой. И вообще, я не намерена отчитываться перед маньяком о своих действиях.
– Вот что, уважаемая дамочка, – произнёс Леший сердито. – У меня нет никакого желания дальнейшего общения с тобой. Забирай-ка ты свои вещи и отправляйся обратно в палатку. Обвинители мне здесь не нужны.
– Как… в палатку? – в растерянности спросила Сойкина, не ожидая такого крутого поворота событий. – У меня же нога…
– Ты только что заявляла, что с клюкой пройдёшь сколько будет необходимо. Вот и шагай, до сумерек ещё долго, доковыляешь.
– Ты не можешь поступить так жестоко со мной! – в отчаянии заявила журналистка.
– Могу, Фиса, я же маньяк. Если ты не уйдёшь, я тебя порежу на куски, мясо посолю на зиму, кости отнесу полакомиться волкам, а мозгами полакомлюсь на завтрак сам. Уходи, пока я добрый.
Сойкина вскочила, подняла костыль и, опираясь на него, поплелась к дому. Прошагав с десяток метров, обернулась. Невозмутимый Леший продолжал сидеть у костра.
– Никуда я не пойду, – крикнула она решительно. – Пока не узнаю, кто ты есть на самом деле!
– Это твой ультиматум или последнее желание перед смертью?
Сойкина молча проделала обратный путь, остановилась напротив Лешего. Тот делал вид, будто не замечает её, поправляя прутиком догорающие в костре угли.
– О чём я еще могла подумать, прочитав имя Фелиция и порядковый номер жертвы Лешего? – спросила журналистка.
Леший поднял глаза, внимательно смотрел ей в лицо некоторое время. Не произнося ни слова, поднялся и направился в дом.
Оттуда он вышел с тремя толстыми канцелярскими книгами в руках. Подошёл к Сойкиной, положил их перед ней на землю.
– Что это? – поинтересовалась Фелиция.
– То, ради чего ты направлялась сюда.
Журналистка взяла одну из них, раскрыла, бегло прошлась взглядом по мелкому убористому почерку. Лицо её просияло.
– Спасибо, – проговорила она радостно. – Даже не прочитав того, что там написано, я знаю наперёд: ты, Леший, очень добрый и порядочный человек. Прошу прощения за своё поведение, остаюсь перед тобой в неоплатном долгу.
Фелицию захлестнули эмоции, она на время забыла, кто стоит перед ней. Ещё совсем недавно Леший представлялся ей как маньяк, а сейчас, совсем неожиданно, стал для неё уже в роли благодетеля.
В порыве благодарности Фелиция, забыв о больной ноге, рванулась к Лешему и, не дав тому опомниться, прильнула к нему, обхватила за плечи и троекратно поцеловала в губы.
Леший, почувствовав, как подкосились ноги Фелиции, чтобы удержаться от возможного падения, интуитивно ухватил её за талию. Его бедра вплотную сошлись с напружиненными бедрами Фелиции. Словно молния прошлась по его телу в момент соприкосновения.
– Чувствительно благодарна вам, – сказала она и, увидев округлившиеся глаза Лешего, в растерянности попятилась назад, припадая на одну ногу.
– Извини…те, пожалуйста, – проговорила она, не отрывая взгляда от его лица.
Леший в очередной раз увидел пронзительный взгляд её зелёных колдовских глаз, которые, вспыхнув на мгновение, вновь обожгли его. Он явственно ощутил упругость уткнувшихся в него грудей Фелиции. Искра неудержимого влечения к этой женщине вспыхнула в нём с новой силой, разжигая огонь неуёмной страсти.
Страсть эта разгоралась очень стремительно, словно внезапный приступ лихорадки. Сердце в одно мгновенье сбилось с ритма.
Перед глазами тут же промелькнули две обнажённые Фелиции: та, что стояла в реке, в чём мать родила, и та, которая лежала в бессознательном состоянии, раздетая им. Но тогда было проще справиться с похотью. Первый раз его разделяла река, во втором случае препятствием служила беспомощность женщины. Сейчас же провокаторша была совсем рядом, изогнув тело в соблазнительной позе и в чувственном порыве, подставляя губы для ответного поцелуя. Женщина, как две капли воды похожая на его первую любовь, стояла в полушаге от него. Стоит лишь протянуть руку и можно погладить её волосы, дотронуться до лица, притянуть к себе и поцеловать. И никто не сможет помешать слиться с нею воедино. Вокруг ни души на несколько десятков километров. А глаза Фелиции подсказывали, что она не будет противиться исполнить его неудержимое желание. Уж он-то умел читать по глазам женские «да» или «нет».
Началась внутренняя борьба с похотью.
Леший стоял, не в силах сдвинуться с места, прислушиваясь к взбунтовавшейся плоти и мысленно обзывал себя разными омерзительными словами.
«Дурак! Болван! Идиот! – ругал он себя, – для чего ты пробыл в одиночестве семь лет? Чтобы вот так, за несколько минут сомнительного счастья свести на нет все усилия? Тебе удалось вытравить в себе извращённую плотскую потребность, ты избавился от неё, ты победил. Уходи отсюда немедленно! Держись от этой дьяволицы подальше! Ты отдал ей то, чего она хотела, и теперь забудь о ней, поставь на ней крест! Она послана тебе самим дьяволом!»
Шли минуты, однако самобичевание не помогало. Завораживающе-воркующий голос Фелиции и её пленительный взгляд убавляли эти силы. Страсть охватывала неумолимо, обволакивая сознание густым туманом. С каждой секундой борьба ослабевала, отдавая предпочтение похоти.
Оставаться наедине с Фелицией в таком состоянии было выше его сил. Превозмогая себя неимоверным усилием воли, Леший крутнулся на месте и скорым шагом направился в лес…