– Петр Иваныч, дозвольте в разведку сходить! Сил моих нет адъютантствовать, в дело хочется!
– Сгинь, Давыдов, без тебя тошно.
– Но вы сами охотников вызвали, я – охотник, я первый вызвался!
– Еще бы ты не первый вызвался, ежели ты приказ объявлял.
– А коли первый вызвался, так мне первому и идти.
– Кругом! Марш!
Разговор закончился. Молодой гусарский поручик сделал четкий поворот кругом и, показно печатая шаг, направился к дверям, обиженно звеня шпорами, саблей, увесистыми серьгами в обоих ушах. Мужчина в генеральском мундире, тоже еще довольно молодой, слегка за сорок, с улыбкой проводил взглядом своего нового любимца. Это была первая улыбка князя Петра Ивановича Багратиона за день, не было у него поводов для веселья, зато для раздражения – предостаточно. Все было не так, эта война, эта погода, наконец, этот чиновник, которому он должен быть по приказу государя императора оказывать всяческое содействие!
Война – что, в войне волен царь, их дело солдатское – исполнять. Хотя и неладно устроено. Всего год прошел с Аустерлица, ровно год. Многие называли то поражение позорным, постыдным. Багратион таких выражений избегал, язык не поворачивался применять такие слова к русской армии, к его армии. Досадное, обидное, несчастливое – это еще куда ни шло, только сути дела это не меняло, потеряли зазря пятнадцать тысяч войска убитыми, да двадцать тысяч пленными, почти всю артиллерию и все боевые запасы. Австрийцы полагали все потерянным навсегда, Бонапарт полагал, что выключил Россию из игры на пять лет, сам Багратион отводил на восстановление три года, приказ выступать в новый поход последовал через год. И какой приказ: в восемь дён! Солдату что, ему как нищему собраться – только подпоясаться, офицерам и генералам не многим дольше, но вся армейская махина, со штабами, складами, арсеналами, обозами, провиантами, фуражами, раскачивается долго, скрипит, кряхтит, но с места не трогается, а когда, наконец, тронется, то катит натужно и медленно. Но без нее никуда. Другой вопрос – зачем? Куда такая спешка? Оно, конечно, никто и представить не мог, что Бонапарт за те же восемь дён разнесет Пруссию в пух и прах и, нанеся ей за один день два сокрушительных поражения при Йене и Ауерштедте, вступит победителем в Берлин. И мы бивали пруссаков, и мы в Берлин вступали, но все же уважение к армии Фридриха Великого крепко засело в наших головах, и даже самые ярые противники немецкой системы и ненавистники немцев, к коим относился в числе первейших сам Багратион, помыслить не могли о таком разгроме и не желали Пруссии такого унижения.
Но одно дело не желать и совсем другое – бросаться очертя голову на выручку без должной подготовки. И когда?! В декабре! Мороз, снег, дальше – только хуже. Зимой хорошо охотиться, скакать целый день по твердым, замершим полям, а вечером сидеть с друзьями вкруг у очага, с бокалом доброго вина в руках, наблюдая с предвкушением, как исходит соком на вертеле дневная добыча. Но вот воевать зимой Багратион не любил. Да еще в Европе, где и зимы-то толковой нет, вступили вчера на заснеженное ровное поле, оказалось непромерзшее болото, утопили две пушки.
Но на погоду чего пенять, в погоде волен Бог, так что все раздражение Багратиона поневоле выплеснулось на столичного визитера. Штафирка, фертик, придворная крыса, паркетный шаркун, интриган! Все беды от них! Плетут свои интриги, затевают неурочные войны, а расплачиваться за все приходится им, военным! И фамилия-то какая мерзкая – Шулепин, наверняка ни в каких разрядных книгах не значится, даже не из худородных, из безродных, а то вовсе из выкрестов.
Ниже опускать было некуда и Багратион остановился, окинул визитера быстрым косым взглядом. Высокий крутой лоб, в обрамлении сильно поредевших волос, тонкий, прямой нос, впалые щеки, неожиданные при далеко не худой фигуре, плотно сжатые губы, сложенные на коленях руки, крупные, плебейские, и в то же время вялые, непривычные к физическим занятиям, безжизненные, серые. Наконец Багратион нашел слово, лучше всего подходящее к этому человеку – серый, все в нем было серое, волосы, кожа, бескровные губы, сюртук. Оставалось проверить глаза. Багратион готов был биться об заклад, что и они серые. Он посмотрел, наконец, прямо и встретил устремленный на него внимательный и немного ироничный взгляд, проникавший, как вдруг показалось, в самые потаенные мысли. Генерал поспешил отвести свой взгляд, так и не разобрав, какого же цвета глаза у визитера.
– Какого вы мнения об охотниках, генерал? – спросил Шулепин.
– Мне показалось, что вы все о них знаете, – недовольно ответил Багратион, – ведь вы мне их и указали.
– Отнюдь! Я лишь предложил вам вызвать охотников и высказал предположение, что в их числе окажутся эти офицеры, непременно вместе. Так что вы о них думаете? Меня интересует ваше мнение, – мягко надавил Шулепин.
– Прекрасные офицеры! Имел удовольствие наблюдать их еще в Итальянском походе. Находчивы, смелы, инициативны, – коротко ответил Багратион, опуская детали.
В деталях остались некоторые странности. Взять хотя бы то, как они появились в отряде Багратиона в Альпах. Можно сказать, ниоткуда, как будто нарочно дожидались их прихода под Миланом. А после окончания похода так же внезапно исчезли. Встречал их потом Багратион при дворе императора Павла Петровича, не лучшая в его глазах характеристика. После темного происшествия в Михайловском замке и еще более темной скоропостижной кончины государя императора они опять надолго исчезли из виду и только перед самой Прусской кампанией вновь оказались в дивизии Багратиона, все в тех же невысоких чинах, и за несколько недель успели доказать командующему, что и во всем остальном они нисколько не изменились.
– А вот этот Маркóв, он ведь доводится племянником или внучатым племянником бывшему главнокомандующему армией фельдмаршалу графу Каменскому… – начал Шулепин.
«Каменский? – промелькнуло в голове Багратиона. – А я полагал, что ему протежирует по-родственному Марков. Что ж, так намного лучше, Каменский лучше, чем Марков. Продвинем». Вслух же сказал, как отрезал:
– Понятия не имею! Я оцениваю офицеров, исходя из собственного впечатления и послужного списка, а лазать по генеалогическим древам – это ваша любимая столичная забава! – не удержался от шпильки.
В этот момент раздался стук в дверь, на пороге появился давешний поручик.
– Охотники явились, – сказал он.
– Ко мне! – приказал Багратион.
Поручик посторонился, пропуская пришедших.
– Гвардии поручик Маркóв! – доложился первый.
– Корнет Кармазин! – расправил плечи второй.
– Штабс-ротмистр Соловьев! – гаркнул третий, вставая в ряд с друзьями.
– Явились по вашему приказанию, господин генерал-майор! – слаженно прокричали они и залихватски щелкнули каблуками сапог, наполнив комнату звоном шпор.
– Вольно, – скомандовал Багратион, невольно улыбнувшись и одобрительно окидывая взглядом молодцеватые фигуры, – прошу к карте, я объясню вам вашу задачу, – он встал и указал рукой на стол с расстеленной картой.
Шулепин наоборот еще глубже ушел в кресло, как и не было его, и оставался там во время разговора, не сводя с офицеров внимательного изучающего взгляда. Маркóв: невысокий, ладный шатен с маленькими аристократическими руками, глаза серые, умные, гладко выбрит, волосы спадают до плеч аккуратными волнами, настолько аккуратными, что кажутся париком. Не парик. Производит впечатление человека хрупкого и слабого, впечатление обманчивое, обманувшихся наказывает жестко и безжалостно. Честолюбив. Кармазин: жгучий брюнет с голубыми глазами, в горбоносом лице проступает что-то южное, казацко-итальянское, туго обтянутый доломаном торс образует правильный треугольник, сходящийся к тонкой талии, которой могли бы позавидовать многие дамы и даже барышни. Смел до безрассудства, находчив, никогда не отступается от намеченной цели, за отсутствием настоящего дела применяет все эти качества к женщинам, отчего производит впечатление человека беспутного и пустого. Впечатление обманчивое. Соловьев: светловолосый гигант, на голову выше Маркóва и на полголовы – Кармазина, лицо доброе, немного татарское, но в ярости, скорее всего, страшное, как у впавшего в безумие викинга. Звезд с неба не хватает, но луну достанет, если прикажет начальство или попросят друзья, объяснив при этом, как это сделать. Производит впечатление безобидного, немного туповатого увальня. Впечатление обманчивое. Честен. Честны, впрочем, все трое. И верны. Редкие качества. В кругах, в которых вращался Шулепин, так и редчайшие. «Отличная троица, – подвел итог своим наблюдениям Шулепин, – прекрасно дополняют друг друга. То, что надо».
А инструктаж шел тем временем своим чередом.
– Вот, господа офицеры, наш феатр военных действий, – сказал Багратион, утверждая руку в середине карты, – на севере мы имеем море, Фриш-Гафский и Куриш-Гафский заливы, с югу Австрийскую Галицию, землю на сегодняшний день нейтральную; с западу мы ограничены Вислою, а с востока Неманом, границею нашей, итого около трехсот верст длиннику и до двухсот верст поперечнику. Пространство тесное и явно недостаточное для широкого маневра, тем более что обе стороны должны избегать смежности и с Галицией, и с морем, чтобы не быть опрокинутою противною армиею или в море, или в пределы нейтрального государства.
Но и на этом пятачке бывший главнокомандующий затеял с Бонапартом игру в кошки-мышки, уходя от решительного сражения и все ближе прижимаясь к нашим границам. Генерал от кавалерии Беннигсен на свой страх и риск встретил и отбил французов у Пултуска с большим уроном для неприятеля. Получив таким образом главное руководство войском, он продолжил старую тактику отходов и затягивания неприятеля, перенеся действие в Старую Пруссию.
Расположение французской армии по донесениям недельной давности было таково, – его палец заметался по карте, – гвардия с Бонапартом, 12 тысяч, в Варшаве; корпус Ланна, 23 тысячи, между Броком и Остроленками, против Эссена 1-го; корпус Даву, 34 тысячи, в Мишеницах; корпус Сульта, 30 тысяч, в Вилленберге; корпус Ожеро, 11 тысяч, в Нейденбурге; резервный кавалерийский корпус, 20 тысяч, под командою Мюрата, в окрестностях Вилленберга; корпус Бернадота, 17 тысяч, на самом краю, в Эльбинге. Все эти войска размещались уже по кантонир-квартирам; только корпус Нея, состоявший из 22 тысяч человек пехоты и кавалерии Бессьера, преследовал прусский корпус Лестока вниз по Аллеру, в направлении к Фридланду, и чрез это находился почти на пути, по которому следовала наша армия. Мы могли истребить его, но он, пользуясь нашей медлительностью и совершив блистательный обходной марш, сумел примкнуть к массе своей армии. Тогда главнокомандующий вознамерился сокрушить корпус маршала Бернадота, воспользовавшись его отстраненным от основной армии положением. Бернадот, постигнув грозящую ему опасность, принялся отходить на Дейч-Эйлау и Страсбург к Торну, – Багратион повел левой ладонью по карте, – наш отряд все последние дни преследует его, – правая ладонь поплыла вслед за левой.
Кому-то такое долгое введение могло показаться излишним, но только не нашим офицерам. И не в том даже дело, что им предстояло отправиться в разведку, где знание местности и возможного расположения противника никогда не бывает избыточным, а в том, что они, впервые с начала похода увидев карту, наконец-то поняли, где они находятся.
Последней привязкой был Неман, граница империи, после этого все погрязло в марш-бросках, обустройстве биваков и коротких стычках, растворилось в дорогах, полях, лесах, деревеньках без названий и городишках с ничего не говорящими им немецкими названиями. Натопали они за это время уж никак не меньше, чем до Берлина, а то и до Рейна, но как узнать направление, если солнце и звезды скрываются за непроницаемым облачным одеялом, так что даже рассвет с закатом различаются только тем, что после первого становится чуть светлее, а после второго совсем темно. Только тут и выяснилось, что ходили все время кругами, как заблудившиеся бабы в лесу. И не от недостатка любопытства это было, и не по лености. Так уж заведено, что куда и зачем – то генеральские дела, им же вменяют в обязанность лишь неукоснительное исполнение приказов и предоставляют право исполнять их с удовольствием или без оного.
Зная все это, Багратион и посчитал необходимым подробно ввести подчиненных в курс дела. Была у него и задняя мысль. Изображая перед офицерами всеведение, он не мог отделаться от весьма неприятного ощущения, что и сам он понимает в происходящем не намного больше их, со скидкой, конечно, на генеральский уровень. Не понимал он этой войны, хоть убейте, этого поспешного, как на пожар, выступления, с одной стороны, и постоянных ретирад и уклонений от решительного боя, с другой. Эх, сюда бы Суворова, тогда бы не они, а Бонапарт бегал бы от них как заяц, спасаясь от баталии! Да, с сожалением признал Багратион, существует еще один уровень, уровень императора Александра и его ближайшего окружения, где принимаются все решения, как, куда и зачем, ему же, боевому генералу, оставляют вышеозначенные обязанность и право.
Чтобы проникнуть в мысли и цели этого высшего уровня все средства были хороши, хотя бы и этот придворный шаркун, авось пожелает блеснуть близостью к сферам, вставит свой комментарий происходящего, да и выдаст невольно великую военную тайну. Во время вчерашнего разговора вытянуть из него ничего не удалось. Собственно, разговора как такового не было, чиновник лишь отдавал распоряжения, потрясая бумагой с подписью императора, да писал длинную записку главнокомандующему, с которой не соизволил ознакомить Багратиона. Только и сказал, надувая щеки, что Бонапарт покинул Варшаву и движется в их направлении. Что с того? Планы Бонапарта были понятны, он стремится к генеральному сражению, а вот чего хотим мы?
Багратион покосился на Шулепина, но тот сидел тихо, по-прежнему внимательно наблюдая за офицерами и отмечая их реакцию на сообщение начальства, заметно различную. Соловьев откровенно скучал, разве что не зевал. Кармазин аж приплясывал на месте от нетерпения ринуться в схватку, пальцами же непроизвольно выбивал на столе нечто, похожее на «Гром победы, раздавайся!» Лишь Маркóв не отрывал взгляда от карты и, казалось, втягивал ее в себя.
– Каково положение на сегодняшний день, господа офицеры? – продолжил между тем Багратион. – В погоне за Бернадотом мы чрезмерно растянули наши коммуникации, подвергнув их опасности удара со стороны главных сил Бонапарта. Если Бернадоту удастся фланговый обход, а исключить этого нельзя, потому что Бернадот изрядный генерал, то он может успеть соединиться с основной армией, и тогда наше положение станет угрожающим. С другой стороны, если Бернадот укрепится в Торне, то мы, в свою очередь, поставив ему заслон, можем форсированным маршем соединиться с Беннигсеном, тогда уже у нас будет преимущество и тогда, Бог даст, главнокомандующий решится, наконец, дать большое сражение. Ваша задача, господа офицеры: разведать расположение частей французов и определить, исходя из вашего опыта, есть ли какие-нибудь приготовления к общему перемещению или, наоборот, к обороне. Задача ясна?
– Так точно, господин генерал-майор! – хором ответили офицеры.
– Выполняйте!
Офицеры синхронно и четко начали выполнять поворот кругом.
– Вы не хотите взять с собой карту? – раздался тихий голос.
Офицеры также синхронно совершили полный оборот и с некоторым недоумением воззрились на сидевшего в кресле Шулепина, как будто только сейчас обнаружили его присутствие в комнате. Последнее вышло, впрочем, не очень убедительно, особенно у Соловьева. Он же первый нарушил субординацию.
– Это зачем? – спросил он без разрешения вышестоящего начальства.
Кармазин лишь пожал плечами. Маркóв обратился к Багратиону: «Позволите?» Тот кивнул головой. Маркóв подошел к столу, скользнул взглядом по лежавшему на столе предписанию Шулепина с размашистой подписью «Александр», перевернул его и стал быстро рисовать пером на обороте карту с обозначением всех дорог, речушек и населенных пунктов с немецкими названиями.
– Осмелюсь доложить, господин генерал-майор, – говорил он при этом, – воспитывался я в доме моего дяди, а он считал рисование карт альфой и омегой образования будущего офицера.
Завершив рисунок, он с коротким поклоном головой передал его Багратиону, тот сверился с большой картой, одобрительно кивнул и передал рисунок Шулепину. Тот не стал ни с чем сверяться, но, мельком посмотрев на рисунок, все же оценил качество работы.
– Вы все запомнили, – сказал он.
Странным образом в словах его прозвучал вопрос.
– Все, господин статский советник, – ответил Маркóв.
Шулепин тонко улыбнулся в ответ.